– Я ствол достану, – сказал Митяй, – у моего кореша есть, вместе со мной сидел.

– Какой у него ствол? – спросил рыжий.

– Хороший, – ответил Митяй, – обрез из двустволки. С такого медведя завалить можно, а уж того козла, если что, завалю, как пить дать. И баллистическая экспертиза ни хрена не покажет.

– Грохоту будет, Митяй, – сказал рыжий, вытаскивая из-под верстака третью бутылку водки.

– Вот и я думаю, грохоту будет, поэтому лучше тихо горло перерезать уроду, и все дела.

– Крученый он какой-то, Митяй.

– Крученый не крученый, а нож под ребра – и будет прямой и холодный.

Мужики самодовольно заржали. Напившись водки, они почувствовали свою силу. Как-никак их было четверо, все мужики крепкие.

– Значит, так, – уже приказывал, а не рассуждал Митяй, – завтра собираемся здесь.

– А может, не будем тянуть? Перегорим же… – вставил рыжий. – Прямо сейчас пойдем и замочим? А то, как бы сегодня он нас не сдал. Завтра приедем сюда утром, а тут уже пятнистые в масках и бронежилетах.

Повалят на землю, ноги раздвинут, отмудохают, наручники защелкнут и в машину. А там этапы, этапы…

– Не трынди, рыжий, – угрожающе сказал Митяй, – ты там не был, и не тебе про это говорить. А тюрьмы бояться – в лес не ходить.

Мужики снова заржали.

– А ты дело говоришь. На хрена тянуть? Может, сейчас и пойдем, сейчас его и завалим?

– Думаешь, он дома, Митяй? – спросил водитель.

– Дома, не дома, какая разница? Подкараулим, выждем, будет выходить, тогда и порешим. Собирайтесь.

– А ствол?

– Ствол, ствол… – Митяй забурчал, – за стволом заедем.

– Куда ехать?

– Недалеко. Полчаса туда и обратно.

– А если твоего кореша на месте не окажется?

– А где ж он будет? Он инвалид, сидит дома в коляске и никуда, в отличие от нас, не ездит.

– Митяй, а что за кореш? Не сдаст?

– Не сдаст. А если сдаст, ему голову отвертят и в унитаз засунут.

Довольный смех наполнил гараж, вернее, даже не смех, а гогот, похожий на лай злых собак, давным-давно не кормленных забывчивым хозяином.

– Так я же поддатый, Митяй, как мы поедем?

– Ничего, поехали. Окошко откроешь, проветришься. У меня таблетки есть, глотнешь, и они не во рту, а прямо в кишках запах отбивают.

– Дай.

– Держи.

– Ты ж их не водкой, а пивом, хотя бы, запей.

Заскрипела дверь гаража, звякнули замки, скрежетнули ключи. И четверо мужчин погрузились в микроавтобус, отправляясь на дело. Микроавтобус добрался до Павелецкого вокзала без приключений.

– Куда теперь? – спросил водитель.

Митяй тряхнул головой:

– Бля, забыл! На Серпуховской, улице свернем, а там я вспомню.

Добрались до Серпуховской улицы. А из нее попали на третий Павловский переулок.

– Вот теперь ждите здесь, – сказал Митяй, выбираясь из микроавтобуса.

Он отряхнулся, застегнул куртку до самого горла, размял затекшие от сидения в микроавтобусе ноги.

– Через полчаса буду.

– Полчаса сидеть здесь? – спросил рыжий.

– Сиди и не дергайся.

Сам же Митяй зашел во двор, затем взбежал на площадку четвертого этажа и постучал в дверь, обитую рваным коричневым дерматином.

– Кто? – раздался сдавленный голос.

– Свои, – отозвался Митяй и трижды с силой ударил в дверь.

– Дверь задрожала. Ударь Митяй немного крепче, и замки навряд ли выдержали бы.

– Не ломай! Не ломай.., твою мать!

– Твою мать, – с площадки крикнул Митяй.

Дверь открылась.

– Здорово, Бурый! – сказал Митяй вваливаясь в квартиру и наклоняясь к инвалидной коляске, в которой сидел мужчина с черным кучерявым чубом в тельняшке с короткими рукавами, из-под которых торчали худые синие от татуировок волосатые руки.

– Чего тебя принесло? – сразу же задал вопрос Бурый.

– Дело есть к тебе.

– Я же завязал, ты знаешь.

– Знаю я. Бурый, как ты завязал. Небось, краденым торгуешь?

– Это.., как положено.

– Были бы ноги твои целы, не отморозил бы ты их, так, наверное, не краденым бы торговал.

– Если бы да кабы… – скривился Бурый и, тряхнув головой, перебросил кучерявый черный чуб слева направо. Затем пригладил его жилистыми руками и, развернув в узком коридоре никелированную коляску, поехал в квартиру, в большую комнату. Митяй двинулся следом. – Ты один? – спросил он.

– Один, один, говори смело. Чего надо?

– А чего мне надо, как ты думаешь?

– Хрен тебя знает. Наверное, золотишко продать?

– Нет, Бурый, не угадал. А выглядишь ты хорошо, хоть и без ног, а сытый.

– Друзья не забывают, иногда подкидывают деньжат. Может, и ты принес?

– Принес, принес, – Митяй вытащил из внутреннего кармана пачку денег и бросил на круглый стол, застланный цветной скатертью. На краю стола была пепельница, полная окурков «Беломора», стояла бутылка, рядом с ней стакан. Бутылку на треть наполняла водка.

– Потянешь, Митяй?

– Нет, Бурый, я к тебе по делу.

– Перетрем, перетолкуем, смогу, окажу посильную помощь.

– Сможешь, Бурый. Мне твоя гармонь нужна.

– Ого, – изумился инвалид, – гармонь ему надо!

Выступать будешь, что ли?

– Один кент решил выступить, надо с ним хорошо поговорить. Знаешь, Бурый, так обстоятельно, чтобы больше не болтал, чтобы желание пропало, и чтобы он своим вонючим языком подавился.

– Гармонь я тебе дам, но это будет стоить…

– Ладно, мы же с тобой в одном бараке парились, так что давай, давай…

– Иди сюда, возьмешь, – Бурый подъехал на инвалидной коляске к дивану. – Поднимай.

Митяй присел, поднял сиденье.

– Валенки видишь?

– На хрена тебе валенки, у тебя же ног нет?

– Бери валенки.

Митяй вытащил валенки и сразу же понял, что в валенок засунут обрез. Вытащил, осмотрел.

– Хорошая у тебя гармонь.

– Еще бы, тульская.

– А патроны есть?

– В другом валенке. Тебе картечь нужна?

– Мне по хрен, лишь бы – наповал.

– Тогда бери красные патроны.

Митяй взял шесть патронов, сунул в карман.

– Все нормально, работает?

– Три дня тому назад смазал, работает как часы.

– Проверял?

– Что я дурак, Митяй, в кого мне пулять? Я человек тихий, живу за счет пожертвований, – А где баба твоя?

– Да ну ее на хрен, где-то трахается, кошка вонючая!

– Трахается? – засмеялся Митяй.

– Может, и не трахается, может, кого сама трахает.

– А, понятно, это другое дело. Она кем у тебя работает, контролером?

– Контролер, контролер.

– Тогда понятно, значит, трахает.

Митяй еще раз осмотрел обрез двустволки, щелкнул, заглянул в стволы, подул. Стволы загудели.

– Хороший свисток, – сказал Митяй, пряча обрез под куртку.

– Э, ты смотри, – засмеялся Бурый, – яйца себе не отстрели. А то ты, Митяй, без яиц вообще никому не будешь нужен.

– Не боись, не отстрелю, – Митяй выхватил обрез и ткнул его в живот Бурому. Тот в ответ лишь загоготал.

– А ты не боишься?

– Так он же не заряжен.

– Ты так думаешь? – Митяй откинул стволы, блеснули два патрона с золотистыми капсюлями.

– Фу ты! – тяжело вздохнул и испуганно откатился от Митяя Бурый. – Мать твою!

– Твою мать, – отрезал Митяй. – А говоришь, не заряжен. Как дал бы сейчас в нижнюю часть живота, так кишки бы по колесам развесил, как рваные спортивные трусы.

– Ну, ты дуришь!

– Я пошел. Бурый. На днях заскочу, отдам.

– Ага, заскакивай.

В микроавтобус Митяй садился уже с довольным лицом.

– Взял?

– А то! – Митяй отвернул полу куртки, показывая обрезанный приклад, перемотанный пластырем. – Видал, какая гармонь? Это тебе не из пистолета пулять, такая любого крученого завалит. А если из двух стволов пулять, то голову снесет, как пить дать.

– Эй, покажи-ка.

– Не в машине же показывать! Что тебе…

– Ну, дай, дай, Митяй глянуть! – попросил рыжий.

Митяй глянул в стекла. Никого рядом с автобусом не было. Он подал обрез рыжему.

– Положи где-нибудь, под седушку сунь, а то мало ли чего, гаишники стопорнут машину… ;