К столу одновременно протянулись две руки. Одна взяла кружку, другая ухватила сигарету. Через несколько секунд и то, и другое было возвращено на свои места, хотя и не полностью – в кружке заметно поубавилось кофе, а сигарета стала короче на добрый сантиметр.
В углу, на грубо сколоченных дощатых нарах, валялась заменявшая постель груда разноцветного тряпья, а чуть поодаль на тех же досках лежала одежда – смятая брезентовая куртка с кожаным воротником, плечами и заплатами на локтях и дорогой, но немного устаревшего покроя светлый плащ. Широкополая шляпа была тут же – висела на вбитом в стык между бетонными плитами стены железнодорожном костыле.
За стеной раздался близкий нарастающий грохот, достиг максимальной силы и стих в отдалении, сопровождаемый тоскливым воем рассекаемого, расталкиваемого воздуха. Кружка, дребезжа, поехала по поверхности стола, а с сигареты сорвался и упал в пепельницу цилиндрик белого пепла. Это, повторялось регулярно, с короткими промежутками, и только глубокой ночью вой и грохот прекращались, чтобы рано утром возобновиться с новой силой.
– Может, взорвем метро? – предложил Сердюк, остервенело скребя щеку сквозь накладную бороду. – Надоело. Сидим, как на полигоне.
– Это, между прочим, твоя нора, – сказал Слепой и снова отпил кофе. Кофе был хорош, но кот алюминиевая кружка нагрелась и обжигала губы.
Кроме того, Глеб все время боялся, что у нее отломится ручка, и горячий кофе выплеснется ему на колени.
– Что ты ее держишь, как гранату без чеки? – спросил майор, беря из пепельницы сигарету и делая ленивую затяжку.
– Отвык, – сказал Слепой. – С самого Афгана не пил из таких.
– Скажите пожалуйста, – насмешливо протянул Батя и вдруг погрустнел. – Да, Афган…
– Только не надо устраивать вечер воспоминаний, – поморщившись, попросил Глеб. – Скажи лучше, тебя тут диггеры никогда не беспокоили?
– Кто? А, эти.., первооткрыватели, акулы канализации… Они, брат, держат меня за местную достопримечательность. Дикий человек с Кольцевой линии.
– А это не опасно?
– Да чего опасного? Я же говорю – дикий человек. Они же завернулись все на подземельях, им скоро гномы мерещиться начнут. Они, понимаешь ли, думают, что это им первым в голову пришло – посмотреть, а нет ли под городом чего-нибудь интересного. Они думают, что наша контора только тем интересуется, что на поверхности расположено. Я эту нору уже лет пять, как оборудовал, и до сих пор ни одна сволочь не настучала, так что, будем надеяться, и не настучит.
– А почему так близко от метро?
– А ты думаешь, много мест, где и жить можно, и контора наша меток не оставила? Тут тебе и вода под боком, и электричество, и вентиляция… Шумно, конечно, но в том же Афгане бывало и похуже, и ничего, спали. Это же не квартира все-таки, а нора.
Он пощупал сушившиеся над электрическим обогревателем носки и принялся с кряхтением натягивать их на босые грязноватые ступни. В этом косматом парике, в накладной бороде и усах, частично скрывавших шрамы, майор Сердюк был и вправду похож на дикаря. На очень опасного дикаря. Обувшись, Батя потянулся к пепельнице, но его сигарета уже догорела до самого фильтра, и он закурил новую.
– А давай выпьем, – предложил майор.
– Давай, – пожав плечами, согласился Глеб. – Это, по крайней мере, более конструктивное предложение, чем диверсия в метро.
Сердюк, продолжая кряхтеть, сунулся под нары, позвенел там стеклом и вынырнул, держа в руке запыленную бутылку водки.
– А? – весело сказал он, поворачивая бутылку этикеткой к Глебу. – Пшеничная, а? Доперестроечная еще.
– Как это ты дотерпел? – вяло поинтересовался Слепой.
– А ее тут до хренища, – сообщил майор. – Чья-то заначка, наверное. Через три коридора отсюда. Дерьмолазы эти, диггеры твои, на нее пока что не набрели, вот я и пользуюсь потихоньку.
– А если набредут? – спросил Слепой.
Сердюк махнул рукой.
– Они же блаженные, – сказал он, доставая еще две кружки и щедрой рукой наполняя их. – Все, что там есть, они и за год не выпьют, а переклеить этикетки и продать просто не додумаются. Ну, а додумаются, так можно им показать, как сердится дикарь с Кольцевой линии.
– Плешь свою им покажи, они и разбегутся, – посоветовал Слепой, поднимая кружку. – Ну, за успех нашего дела.
Батя немного поколебался, но все же ударил краем своей кружки о кружку Глеба и выпил залпом.
– Я вот что думаю, – заговорил он, отдышавшись. – Пора нам отсюда уходить. Бабки есть, можно затаиться на год-другой, а то и податься к каким-нибудь чеченам – у них для нашего брата всегда найдется работенка…
– Ты что? – не донеся кружку до рта, замер Слепой. – Я надеюсь, ты шутишь? А как же наши генералы?
– Наше дело – выжить, – твердо ответил майор. – Пусть они живут, как хотят, а мне надоело сидеть в этой крысиной норе и ждать пули.
– Что ты несешь? – медленно поднимаясь, с угрозой сказал Слепой. – Ты понимаешь, что ты несешь? Или мы, или они, третьего не дано, неужели не ясно?
– Да пошел ты, – сказал Батя. – Если мы будем убивать, нас станут искать. Пока что смерть Володина может сойти за случайность, но если мы возьмемся за остальных, сразу станет ясно, что в бункере утонули только спецназовцы. Нас никто не ищет.
Про нас никто не знает. Пропади они пропадом, я хочу жить!
– Тогда сдай мне имена и проваливай. Я выжду несколько дней, чтобы ты смог подальше унести свою тощую горелую задницу, и только потом начну действовать.
– Ты дурак, – сказал Сердюк. – Убивать будешь ты, а искать станут меня – во-первых, потому, что меня они знают, а тебя видел только этот недоносок Федин, а во-вторых, потому, что меня искать легче. С бородой или без бороды, я все равно не такой, как все.
– Вот именно, не такой. Мы с тобой смертники, майор. Не надо обольщаться, наверху дураков нет.
Не думаю, конечно, что мы объявлены во всероссийский розыск, но, пока они живы, нас с тобой будут искать – просто на всякий случай. Так что ты рано расслабился. И потом, нашел, где прятаться – в Чечне! Да там нашего брата, как листьев в лесу, – не сосчитаешь.
Майор Сердюк выплеснул в свою кружку остатки водки из бутылки и задумчиво уставился в посудину, слегка покачивая ее, словно искал на дне решение своих проблем.
– Ты чего не пьешь? – спросил он у Слепого. – Давай дернем… Черт, надоело все. Но ты прав, наверное. Сам не пойму, что это меня вдруг в теплые края потянуло. Просто, наверное, эта нора на камеру похожа. Как будто снова в плен попал… Не обращай внимания, Слепой.
– Устал? – без сочувствия в голосе спросил Глеб.
– Кто устал – я? Я не устаю. Просто пакля эта, – Батя снова яростно поскреб накладную бороду, – уже достала.
– Да, – согласился Слепой, – неприятная штука. Так что мы решим?
– А что тут решать? Будем действовать по плану. Завтра у нас что, вторник? Вот завтра и пойдем…
– Куда?
– В гости к одному хорошему человеку. Генерал-майор Строев, слыхал про такого?
– Слыхал, – ответил Глеб. – Даже видеть как-то приходилось. Мне он показался мужиком неглупым.
– А он и есть неглупый. Особенно теперь, когда дружок его, генерал Володин, коньки отбросил. От этого знаешь, как умнеют?
«По тебе этого не скажешь», – подумал Глеб.
В последние дни майор Сердюк не вызывал у него никаких чувств, кроме полупрезрительного глухого раздражения. Оставшись без своего отряда, он словно потерял стержень, на котором держался его образ безжалостного хладнокровного убийцы, и превратился в обыкновенного уголовника в бегах: хлестал водку, ныл, валялся на нарах, зарастал грязью и время от времени выдавал на гора безумные идеи вроде последней. «Ишь, чего удумал, – внутренне усмехнулся Глеб, – в Чечню… Нет, майор. Нас с тобой теперь разлучит только смерть. Твоя смерть.»
Смерть майора Сердюка по-прежнему входила в планы Слепого – после того, как будут уничтожены руководители «Святого Георгия». Глеба бесило в майоре еще и то, что он упорно не желал выдавать ему все имена, называя фамилию очередной жертвы только накануне ликвидации. Очевидно, Батя все еще тешил себя иллюзией того, что хоть кем-то командует.