Темнело рано, но тьма приходила только на окраины, центр слепил глаза мельтешением разноцветных огней, миганием реклам, блеском огромных зеркальных витрин, электрическими пирамидами увешанных огнями новогодних елок. Завывая, проносились освещенные изнутри мутным желтым сиянием троллейбусы. Люди в них казались скоплениями темных косточек, просвечивающих через янтарную мякоть винограда; светофоры тоже вносили свою лепту во всеобщее празднество света – их разноцветные глаза сияли в сырой оттепельной тьме, как драгоценные камни, такие большие и яркие, какие бывают только в сказках.
Окраины же, да и не только окраины, привычно тонули в первобытной тьме. Стоило свернуть с оживленного проспекта, как с боков, сверху и даже, казалось, снизу сырым угольным мешком наваливался мрак, в котором редкими лунами плавали где-то вдали случайные пятна уцелевших фонарей да равнодушно светились желтые окошки – светились исключительно для себя, каким-то таинственным образом ухитряясь не проливать ни капли своего света на покрытый рытвинами тротуар.
Немного светлее было у подъездов – здесь горели бессонным зеленоватым огнем ртутные лампы, окрашивая все в какой-то непривычный, резкий и вместе с тем полуразмытый, ночной цвет. Здесь кучковались беспризорные тележки отчаянных автолюбителей, из ночи в ночь шедших на осознанный риск и очень часто дорого за это плативших – при теперешних ценах на запчасти автомобили, брошенные во дворе, разукомплектовывались быстро и профессионально; здесь же в хорошую погоду собирались подростки, все, как один, производившие впечатление не то обкурившихся, не то отмороженных, а на деле чаще всего попросту пьяные до изумления; по осевшим сугробам бродили собаки, таская на поводках унылых хозяев, задирали ноги на чахлые, давно плюнувшие на бредовую идею вырасти до нормальных размеров, лохматыми веревками прикованные к вбитым в землю обрезкам водопроводных труб деревца и гадили на протоптанных дорожках; но и здесь, вдали от шумных, изукрашенных гирляндами проспектов, чувствовалось приближение Нового года: в лоджиях торчали связанные, чтобы не могли драпануть обратно в лес, елки, под ноги, наряду с собачьими экскрементами, все чаще попадались оброненные еловые ветки, а навьюченные пешеходы, которыми были запружены проспекты, ручейками и отдельными капельками текли сквозь первобытный мрак микрорайонов к освещенным островам своих многоэтажных обиталищ.
По неосвещенному лабиринту подъездных дорожек, светя себе тусклым светом горящих вполнакала фар, пробирался «жигуленок» горчичного цвета.
В машине, осторожно крадущейся сквозь тьму мимо засыпающих многоэтажек, случайному пешеходу всегда чудится что-то криминальное, даже если он видит, что это не «чероки», набитый бандитами, а всего-навсего ушастый «запорожец», за рулем которого одиноко восседает прямой, как палка (ибо такова конструкция сиденья), такой же, как и он сам, работяга. Так и кажется, что в темном салоне притаился маньяк, который, ведя машину со скоростью улитки, горящим взором высматривает на пустынных тротуарах жертву. На деле же, как правило, водитель просто жалеет подвеску и потому не едет, а ползет, до боли в глазах высматривая коварно разлегшиеся поперек дороги чудовищные рытвины. Водителю же горчичных «жигулей» приходилось вдобавок к этому еще и выискивать нужный номер дома – в этом районе он был впервые, так же, как и его пассажиры.
– Ну и дорога, – сказал водитель, объезжая по тротуару огромную лужу, зазывно поблескивавшую в свете дальних фонарей. – Как они тут живут?
Будто и не Москва, честное слово.
– Ну, не скажи, – донеслось с заднего сиденья. – Уж чем-чем, а дорогами и грязью Москва славилась со времен царя Гороха, да и сейчас недалеко ушла.
– Здесь на гоп-стоп брать хорошо, – заметил еще один голос сзади. – Полный интим.
– Номер ищите, – не поворачивая головы, сказал сидевший рядом с водителем мужчина в широкополой шляпе. Воротник его немного старомодного плаща был поднят, и сзади он казался просто говорящим манекеном. – А ты, гопник хренов, держи покрепче свою балалайку, а то, неровен час, полетим посмотреть, есть ли жизнь на Марсе.
– Долетим – будет, – хохотнув, сказал водитель. – Жалко, что недолго.
Он закурил, на мгновение осветив оранжевым огоньком свои пухлые, немного вывернутые наружу губы и темную, почти черную кожу.
– Номер ищите, – повторил пассажир с переднего сиденья. – Не поспеем вовремя, я вас самолично на Марс отправлю. Тебя особенно касается, Рубероид, – повернулся он к водителю.
– Да где ж его тут разглядишь, этот номер, – вздохнул Рубероид. – Темно, как у негра в ж…
Простите за расистский выпад. Сто раз уже говорил: давай фару-искатель поставим. Черт ногу сломит в этих микрагах… Ну, где его искать, этот номер?
– Да вон он, – сказал пассажир с заднего сиденья. – Через один дом налево, номер пятьдесят четыре, корпус один.
– Ты что, бывал здесь раньше? – с интересом спросил Рубероид, перекручиваясь на сиденье винтом, чтобы заглянуть себе за спину.
– Да нет, не бывал, просто номер увидел, – ответил глазастый пассажир.
– Вот так Слепой! – подивился Рубероид, по прежнему не глядя вперед.
Он хотел добавить что-то еще, но сидевший рядом со Слепым Сапер замахнулся на него пакетом, в котором лежала «балалайка».
– На дорогу смотри, шахтер! – прикрикнул он. – Все столбы перебодаешь.
Рубероид отшатнулся от пакета и повернулся вперед как раз вовремя, чтобы объехать очередную яму.
– Тьфу на тебя, – сказал он Саперу. – Пироманьяк.
Он припарковал машину в соседнем дворе. С того места, где они остановились, хорошо просматривался угловой подъезд нужного им дома. Задрав голову, Рубероид посмотрел на окна шестого этажа.
– Дома, – удовлетворенно констатировал он. – Хоть что-то идет по плану. Я уже думал, что мы никогда этот дом не найдем.
– А тебе не надо было думать, – сказал сидевший рядом с ним Батя. – Тебе надо было приехать сюда днем и запомнить дорогу, как тебе было приказано.
– Ну, Батя, – заныл Рубероид, – ну, не ругай бедного негра! Ты ж понимаешь, у меня ж дела…
– Знаю я твои дела, – сказал майор Сердюк. – Опять боролся с кризисом перепроизводства презервативов…
Рубероид скромно кашлянул в кулак.
– Действуем, как договорились, – продолжал майор. – Когда мордовороты войдут в подъезд, Рубероид отвлекает шофера, а Сапер навешивает «балалайку»… Она хоть сработает у тебя?
– Обижаешь, командир, – солидно сказал Сапер. – Ровно через десять минут после включения таймера. Мусора замучаются определять, сколько их там в машине было.
– Хорошо, – кивнул майор. – Слепой, как самый зрячий, держит на мушке подъезд на случай, если что-нибудь пойдет не так.
– Давай я его просто шлепну, – предложил Слепой. – Сто раз уже говорил. Что вы тут разводите какую-то Сицилию?
– Твое дело телячье, – отрезал майор. – Шлепну… Ты – его, телохранители – тебя, шум, гам, пальба… А за десять минут и он, и мы будем в разных концах города.
– А если «балалайка» не сработает?
– Сработает, – сказал Сапер.
– А если не сработает, вот тогда ты его и шлепнешь, – пообещал Батя. – А пистолет я лично заряжу саперовыми яйцами. Все, кончай базар! Сапер и Рубероид, на исходную.
Рубероид распахнул дверцу и поежился.
– Холодно, – пожаловался он.
– Плюс один – это не холод, а тепло, – сказал Батя. – Так и говорят: один градус тепла.
– Какое же это тепло, когда холодно, – не согласился с ним Рубероид. – У нас в Африке такого тепла не бывает. У нас тепло – это когда жарко.
– В какой еще Африке? – давясь смехом, спросил Сапер. – Ты ж тушинский, козел.
– Я тушинский африканец, – гордо заявил Рубероид. – Это голос крови.
– Ну и сидел бы в своей дизентерийной Африке, – сказал Сапер.
– Меня, блин, не спросили, – с чувством ответил Рубероид. – Сволочи.
Вдали засверкали фары автомобиля.
– А ну, бегом на место, гниды! – прошипел майор. – Удавлю!
Закончив препираться. Рубероид и Сапер выскочили из машины и, оскальзываясь в рыхлом тающем снегу, опрометью бросились в соседний двор. Там они укрылись на детской площадке, нырнув в избушку на курьих ножках. Оттуда вдруг долетел взрыв матерной ругани – похоже, до них в избушке кто-то успел побывать, и теперь один из них наступил на следы этого посещения. Судя по голосу, эта неприятность произошла с Сапером. Глеб Сиверов подумал, что это не худшее из того, что может и должно случиться с Сапером нынешней ночью.
