«Москва, — подумала она с горькой иронией. — Столица! Третий Рим… Можно подумать, что город в блокаде, и они тут умирают от голода. Картошки им не хватает, видите ли. Неужели эта страсть к ковырянию земли действительно сидит в генах? Одному не хватает картошки, и он разводит огород в палисаднике вокруг шестнадцатиэтажного дома, причем ясно же, что урожая он не дождется, поскольку сообразительные соседи не упустят возможности поживиться на дармовщинку; другой не в состоянии выйти в магазин и купить себе мяса, и по этой причине он охотится на людей… Тоже правильно, — ядовито подумала она. — Картошка на клумбе — это еще куда ни шло, но вот свиноферма в лоджии — это уже будет посложнее. И потом, у кого-то в генах намертво засела привычка к землепашеству, а у кого-то выработанный столетиями охотничий инстинкт. Вечный конфликт земледельцев и кочевников, изуродованный, извращенный и видоизмененный огромным городом вот что это такое».

Установленная перед подъездом скамейка, как ни странно, была пуста. У Анны Александровны немедленно возникло почти непреодолимое желание воспользоваться этим, присесть и не спеша выкурить еще одну сигарету, а заодно в последний раз все как следует обдумать. Хотя, с другой стороны, что ей было обдумывать? Желание потянуть время было признаком слабости, а Анна Александровна всю жизнь не давала спуску ни себе, ни другим.

Внезапно налетевший из-за угла порыв теплого ветра швырнул ей в лицо горсть пыли. Несколько песчинок иголками вонзились в щеку. Застигнутая врасплох, Анна Александровна закашлялась, прикрывая лицо ладонью, и решительно двинулась к подъезду.

На двери подъезда красовался новенький кодовый замок. К такому сюрпризу Анна Александровна оказалась не готова. До деревни, где она жила, подобные новшества еще не добрались, да если бы даже и добрались, что толку: кода-то она не знала!

Это было, по сути дела, непреодолимое препятствие, и, осознав этот неутешительный факт, Анна Александровна неожиданно испытала огромное облегчение. Разумеется, в объявлении не случайно был указан номер телефона. Нужно было позвонить, заранее договориться о встрече… Попытка застать адепта черной и белой магии врасплох провалилась в самом начале, и, проанализировав собственные ощущения, Анна Александровна убедилась в том, что действительно этому рада.

Она немедленно устыдилась такого приступа непозволительной слабости, а устыдившись, преисполнилась решимости войти внутрь любой ценой — вплоть до вульгарного взлома.

Мимо, глухо рокоча по асфальту роликами коньков, прокатился парнишка лет двенадцати, одетый как американский подросток из рекламного фильма: бейсболка козырьком назад, просторная фуфайка, обрезанные чуть выше колена джинсы, кожаные наколенники и такие же нашлепки на локтях, легкий свитер, рукава которого были завязаны узлом на талии, и, конечно же, неизменная жевательная резинка за щекой.

— Молодой человек! — окликнула его Анна Александровна своим чистым и твердым «педагогическим» голосом. — Вы не могли бы мне помочь?

Парнишка плавно развернулся на пустой парковочной площадке, лихо затормозил напротив подъезда, выдул изо рта чудовищный резиновый пузырь и с выжидательным видом уставился на Анну Александровну. Его тощие загорелые ноги при этом едва заметно елозили взад-вперед, словно ему не терпелось поскорее возобновить движение.

— Я пришла к знакомым, — сказала Анна Александровна, — а кода не знаю. Как быть?

Резиновый пузырь, заслонявший половину мальчишечьей физиономии, еще немного увеличился в размерах и неожиданно лопнул с громким хлопком, от которого Анна Александровна непроизвольно вздрогнула. Парнишка отработанным движением языка убрал жвачку за щеку и с легким пренебрежением сообщил:

— Это же домофон, тетя.

Обронив эту загадочную фразу, он хотел было укатить восвояси, но Анна Александровна остановила его очередным вопросом.

— Ну и что? — спросила она, чувствуя, что выглядит в глазах этого подростка серой деревенской клушей. Впрочем, ей было на это наплевать.

Парнишка, который уже успел повернуться к ней спиной, снова крутнулся на месте.

— Из деревни, что ли? — с великолепной непосредственностью поинтересовался он. — Домофон, понимаете? Набираете номер квартиры, нажимаете большую кнопку и ждете ответа. А потом говорите, как по телефону. Если ваши знакомые дома, они вас впустят.

— Надо же, как просто, — сказала Анна Александровна. — Большое спасибо.

Парнишка ничего не ответил — он уже был далеко.

Сивакова снова открыла сумочку и сверилась с адресом, чтобы не перепутать номер квартиры. Пользоваться домофоном действительно оказалось совсем просто, тем более что вытравленная на металле инструкция, оказывается, висела здесь же, намертво привинченная к двери железными болтами. Анна Александровна мысленно обозвала себя бестолочью и с преувеличенной тщательностью новичка произвела все необходимые манипуляции с простенькой кнопочной клавиатурой домофона.

Из встроенного в светлую алюминиевую панель динамика послышалось негромкое гудение работающей линии, потом там что-то хрюкнуло, и приятный мужской — все-таки мужской! — голос сказал:

— Слушаю вас.

То, что астролог и хиромант оказался мужчиной, укрепило Анну Александровну в ее подозрениях. Это обстоятельство немного увеличивало мизерную, в общем-то, вероятность того, что ей удалось совершенно случайно найти человека, которого уже три месяца безуспешно искала столичная милиция. «Впрочем, — подумала Анна Александровна, — знаем мы, как они ищут, если их не заинтересовать материально…»

— Добрый день, — сказала она. — Я по вашему объявлению. Извините, что без звонка, но так сложилось, что…

— Входите, пожалуйста, — перебил ее голос из динамика. — Седьмой этаж.

Замок отчетливо щелкнул, и, потянув на себя дверную ручку, Анна Александровна обнаружила, что путь свободен.

Она вошла в сумрачную прохладу подъезда, гадая, почему голос из динамика поначалу показался ей приятным. Он хотел казаться приятным, бесспорно, но у него это плоховато получалось. Этот голос напоминал ей квартиру, торопливо прибранную неряшливой хозяйкой к приходу гостей: пол посреди комнаты натерт до блеска, на ковре ни соринки, но в углах под мебелью прячутся мохнатые комки пыли, под ковром ступня без труда нащупывает наспех заметенный туда мусор, а зеркало и экран телевизора испещрены следами жирных пальцев. Так было и с голосом: хорошо поставленный, предельно вежливый и интеллигентный баритон, но с каким-то едва различимым подголоском, с этаким нехорошим пришепетыванием, словно у обладателя голоса был мелкий дефект дикции…

«Словно ему мешают клыки», — подумала Анна Александровна. Мысль была скорее ироническая, но вот эффект она произвела нешуточный: по спине Анны Александровны холодной волной пробежали мурашки, а живот невольно поджался, как будто в ожидании удара. Сивакова вдруг очень своевременно вспомнила, что никому не сказала, куда отправилась. Правда, существовал парнишка, который помог ей справиться с дверью, но надежды на него, откровенно говоря, было маловато.

«Ба, — насмешливо подумала она, — какие мы впечатлительные! Пришепетывание нам не понравилось! Вот и прививай после этого детям любовь к чтению. А они начитаются Брема, Толстого и Булгакова, а потом будут шарахаться от каждой тени только потому, что она, видите ли, пришепетывает».

Она вошла в лифт, борясь с неприятным ощущением, что по собственной воле поднимается в покои графа Дракулы, и твердой рукой нажала кнопку седьмого этажа. Снаружи, за тонкими бетонными стенами, был ясный майский день, шумела Москва, с воплями носилась по вытоптанным газонам и дворам детвора, одуревшая от тепла, света и предвкушения скорых летних каникул. Кругом, в тесных коробках квартир, жили люди — справа, слева, сверху, снизу, буквально со всех сторон. Положим, на крик они не прибегут, но в милицию позвонят почти наверняка. И кто же станет в такой ситуации нападать на женщину у себя в квартире? Правильно, никто не станет. Для этого нужно быть маньяком…