– Все понял.
– Значит, действуй. Усиль охрану его барышни с ребенком и прижми его.
Объясни, что это дело большой важности, что это правительственное задание.
Скажи, что люди в доме по Дровяному переулку копают под правительство, готовят государственный переворот… Короче, городи все, что сочтешь нужным. Обещай ему какие угодно деньги, любые паспорта, выезд в любое государство, любое прикрытие. В общем, что ни попадя. Главное, чтобы документы были у меня. А уничтожить этого камикадзе со странной кличкой Слепой ты должен сразу же, как только документы окажутся у нас. Ясно?
– Так точно! – отчеканил полковник Студинский, чувствуя, что рубашка прилипает к спине, но в то же время наступает облегчение.
Ведь он рассчитывал, что разговор будет еще более суровым, еще более строгим.
– Я прямо сегодня займусь этим делом.
– Ты им должен был заниматься еще вчера и позавчера.
– А если Слепой погибнет, так и не достав документы? Что делать тогда?
– Тогда ты сам займешься этим делом.
– А если погибну и я? – криво усмехнулся полковник Студинский.
– Ты, полковник, своей шкурой дорожишь. Уж в этом я уверен так же, как в том, что у меня на руке пять пальцев, а не шесть или восемь. Действуй. И докладывай мне все, звони в любое время. Если будет нужна помощь – я помогу.
– Слушаюсь! – Студинский поднялся.
– А все эти бумаги, что ты притащил, оставь мне. Я просмотрю отчет.
Полковник положил документы.
– А вы не хотите сами с ним поговорить?
– Нет, не хочу, – спокойно ответил генерал, подойдя кокну и отодвигая тяжелую штору, – это мне ни к чему.
– Но, может, есть какие-нибудь пожелания?
– У меня одно пожелание, Студинский, чтобы документы как можно скорее лежали у меня в сейфе. Потому что на меня давят так, как ты даже не можешь себе представить. И если еще через несколько дней я не получу документы…
– Я все понял, – сказал полковник Студинский, поспешно покидая кабинет генерала.
– Сволочь и козел! – сказал генерал, когда захлопнулась дверь, а потом грязно выругался.
Еще с полчаса генерал Кречетов вышагивал по своему огромному кабинету.
Он размышлял. Его лоб был нахмурен, глаза сузились до едва заметных щелочек.
Наконец, генерал решился побеспокоить тех, кто был выше его. Он подошел к телефону, на котором красовался двуглавый орел, снял трубку. Почти минуту телефон не отвечал. Затем трубку сняли.
– Говорит генерал Кречетов, – отрывисто, по-военному доложил Виталий Константинович.
– Слушаю тебя, – спокойно сказал министр.
– Хочу доложить.
– Я уже слышал.
– Я хочу доложить более подробно. – А что мне с твоего доклада? Меня интересует дело, а вы ни хрена не делаете. Помощь нужна?
– Да. Надо будет списать фургон и два трупа.
– Это не проблема. И не постольку списываем, – сказал министр и вздохнул.
Генерал уже научился по интонации улавливать настроение министра и догадался, что оно не предвещает ничего хорошего и что, может быть, напрасно он побеспокоил высокое начальство.
– На меня давят, – сказал министр, – и если в ближайшее время ты ничего не сможешь сделать, я начну давить на тебя. Ты меня понял?
– Так точно, – отчеканил генерал Кречетов.
– И еще… Можешь делать все что угодно, можешь совершать любые акции.
Пока я сижу, смогу тебя прикрыть. Но если документы лягут на стол Президенту, тогда мы все будем уничтожены. Ведь за каждым из нас тянется такая цепь…
– Понял, – сказал генерал Кречетов.
– Ты не перебивай меня, а дослушай. Как твое здоровье? Сердце не беспокоит?
– Беспокоит, – признался генерал Кречетов и понял, что министр догадался о вранье.
– А голова не болит? – вкрадчивым голосом осведомился министр.
– Не болит.
– А у меня из-за тебя болит. И болит так сильно, что ты можешь своей головы не сносить. И никогда не узнаешь, как она болит.
Министр положил трубку. Генерал Кречетов тяжело вздохнул.
– Сволочь! Последний подонок! Мерзавец, каких я не видел. Хуже, наверное, не бывает. Человеческая жизнь для него – копейка, хотя, в общем-то, она и для меня копейка…
Генерал подвинул к себе папку, принесенную полковником, и принялся просматривать отчет. Документ был составлен грамотно, по всем правилам, и никто к этому отчету придраться не смог бы. Конечно же, генерал знал, что все или большая часть из написанного – липа, но сделана она квалифицированно.
«Хорошо бы было, – подумал генерал, – иметь настоящие документы. Но настоящие документы могут быть только за его подписью, а оставлять свои автографы на подобных решениях и отчетах – последнее дело».
Генерал Кречетов не любил подписывать подобные документы, поэтому он потер ладонь о ладонь. Руки были сухими, и кожа шуршала, как пергамент. Затем он нажал кнопку селектора.
– Чай с лимоном. Пожалуйста, покрепче и погорячее.
Через три минуты на столе генерала появился поднос, на котором стояли стакан в подстаканнике, сахарница и блюдце с тонко нарезанными ломтиками лимона, а также маленький чайник с заваркой. Генерал бросил дольку лимона и стал помешивать. Ложечка звенела о стекло, и это механическое действие успокоило генерала. Он вновь обрел решимость и способность трезво мыслить.
* * *
Глеб Сиверов, он же Федор Молчанов, он же Слепой, сидел в кресле. Руки лежали на коленях. Он знал, что этот день наступит. Дверь раскрылась, и вошел уже хорошо знакомый полковник Студинский.
– Добрый день, – вкрадчивым голосом сказал полковник, осматриваясь. – А здесь неплохо.
Глеб Сиверов молчал.
– Правда, воздуха, может быть, маловато, да и места – не разгонишься. А так ничего.
– Да, – отрывисто бросил Глеб и посмотрел в лицо полковнику.
Тот не выдержал твердого взгляда своего подопечного и опустил голову.
– Меня не интересует, кто вы, чем занимались.
– Раньше вы говорили совсем другое, – усмехнулся Глеб.
– Это было раньше. А теперь я знаю то, что должен знать, и с меня достаточно. Вы должны будете выполнить наше задание. Задание очень важное.
– Все задания важные. А вообще-то, полковник, я никому ничего не должен, и уже давно. И, как ни странно, все должны мне.
– Сколько же я вам должен? – улыбнулся полковник.
– Давайте об этом не будем, – засмеялся Глеб, откидывая со лба волосы и массируя отяжелевшие веки.
– Сколько вам нужно времени, чтобы прийти в форму?
– Я всегда в форме, – отрезал Глеб.
– Это хорошо. Потому что дело очень серьезное.
– Прежде чем мы будем говорить о деле, полковник, я хочу поставить несколько условий.
– Я вас слушаю, – полковник сел в кресло напротив, Глеба, – хотя в общем-то условия буду ставить я, – добавил он, барабаня костяшками пальцев по подлокотникам.
– Что ж, я выслушаю ваши условия. Но мне все равно, я ничего не теряю, жизнь мне не дорога.
– А вот это вы врете, – вновь заулыбался полковник.
– Как вы, наверное, успели удостовериться, близких людей, родственников я не имею. У меня даже нет отца с матерью. У меня нет квартиры, у меня вообще ничего нет, кроме вот этой одежды. Но и одежду я могу вам отдать.
– У вас есть жизнь, – сказал полковник и на этот раз взглянул прямо в глаза Глебу Сиверову. – Но у вас нет свободы.
– Свобода – вещь относительная, – Глеб махнул рукой. – Диоген жил в бочке и чувствовал себя абсолютно свободным.
– К счастью, вы не Диоген, а я не Аристотель или Платон.
– Хорошо, что вы не назвались Александром Македонским, – улыбка тронула губы Глеба. – Знаете, полковник, я за эти дни неплохо отдохнул, набрался сил.
– Они вам понадобятся, поверьте. Полковник решил бросить главный козырь, который он, как опытный игрок, всегда придерживал.
– Я скажу вам сейчас кое-что, что вас заинтересует.
– Что ж, попробуйте, – Глеб хрустнул суставами пальцев и лениво потянулся в кресле, выпрямляя ноги.
– Я думаю, что вам известна одна женщина, имя которой Ирина, а фамилия Быстрицкая.
