Несмотря на свое отчаянное положение, Слепой нашел в себе силы удивиться. Ему доводилось слышать разные отзывы о Федоре Филипповиче, но трусом генерала Потапчука до сих пор не называл никто. Откуда Круминьш узнал, что на него готовится покушение и кто его готовит, гадать не приходилось. Видимо, обтерханный "Валдис" не упустил случая срубить лишнюю копейку... Иуда засаленный.

– Странно слышать рассуждения о чести и приличиях от такого мясника, как вы, маэстро, – заявил Глеб. Он мог поддерживать эту бредовую беседу часами, поскольку в данный момент только она продлевала ему жизнь.

Круминьш, похоже, тоже это понял:

– Будем считать это бессмысленное оскорбление предсмертной молитвой. Ступай с миром.

Он немного приподнял меч с явным намерением хорошенько ткнуть Сиверова этой железкой в гортань, но его остановил неожиданно раздавшийся крик:

– Ивар, стой! Что ты делаешь? Это же не тот!

Круминьш машинально повернул голову на крик. Кончик меча при этом немного отклонился в сторону, и Глеб, решив больше не испытывать судьбу, принялся действовать.

Он отбил предплечьем продолжавшее угрожать его горлу лезвие и изо всех сил ударил ногой – раз, а потом, когда меч, кувыркаясь, отлетел в сторону и зарылся в опилки, еще раз, продолжая то, что было так удачно начато. Вообще-то, кому-нибудь другому хватило бы и этого, но Круминьш оказался по-настоящему крепким орешком, и Глебу пришлось нанести ему еще пару-тройку точно рассчитанных ударов. С мечом в руке Гроссмейстер был бог, но с голыми руками ему против Слепого было не устоять, хотя удар он держал неплохо и сбить его с ног оказалось нелегко. Однако теперь, когда они поменялись ролями, это стало делом времени. Каждый нанесенный Сиверовым удар сопровождался сдавленным женским криком, но Глеб до поры не обращал на свою спасительницу внимания, следя только, чтобы она не подкралась со спины и не огрела его чем-нибудь по затылку. В этом помещении, пропади оно пропадом, было сколько угодно предметов, представлявших реальную угрозу для здоровья и жизни даже в хрупких женских ручках...

Круминьш был силен, но прошло не больше полутора минут, прежде чем он, в свою очередь, распластался на спине, а Глеб с удобством разместился на его широченной груди, придавив коленями раскинутые в стороны руки. Слепой замахнулся, намереваясь хорошим ударом в челюсть обеспечить себе хотя бы несколько минут передышки, в которой остро нуждался, и сказал:

– Спокойной ночи, маэстро.

– Так, по-вашему, это я – мясник? – На разбитых губах Круминьша появилась улыбка, смотревшаяся жутковато из-за того, что зубы у него были густо перепачканы кровью. – Кто бы говорил...

– Как аукнется, так и откликнется, – сообщил ему Глеб, и в этот момент его дернули за шиворот, причем с такой силой, что ему едва удалось сохранить с таким трудом отвоеванную позицию.

– Прекратите немедленно, идиот! – выкрикнул прямо ему в ухо смутно знакомый женский голос с прибалтийским акцентом, который теперь, когда его обладательница была взволнована, звучал намного явственнее, чем раньше. – Это совсем не тот, кто вам нужен!

Такси укатило, оставив ЕГО на вымощенном гладкими цементными плитками тротуаре. Воздух пах морем и соснами, ветерок приятно обдувал пропотевшую за время поездки спину – в такси не было кондиционера, а солнце, хоть и прибалтийское, светило вовсю, словно стремилось зарядить землю энергией, которой хватит на неизбежно долгие месяцы ненастья и слякоти.

Гроссмейстер огляделся. Сюда он попал впервые и вынужден был признать, что местечко Круминьш себе выбрал, что называется, штатное – тишина, покой, море, сосны, дюны... Словом, все как положено. Да, ничего не скажешь, раньше дружище Ивар жил скромнее. И как это он ухитрился так подняться? Ну, да ничего удивительного, он всегда умел падать, как кошка, на все четыре лапы...

Сориентировавшись по номерам, он двинулся вдоль улицы и очень скоро увидел коттедж, который искал. Ха, коттедж! Настоящий замок, и небось внутри полным-полно антикварного барахла. В том числе, между прочим, и энклапион, на который эта латышская морда не имела никакого права. Энклапион, изготовленный в двенадцатом веке, на заре существования ордена – в то самое время, когда крестоносцы, согласно некоторым источникам, вывезли из Палестины чашу Святого Грааля; энклапион, который, как теперь был совершенно уверен Гроссмейстер, служил путеводной нитью для того, кому суждено отыскать утерянное сокровище. Кому это суждено? А вы догадайтесь с трех раз. Ясно кому – ЕМУ!

Он остановился и задумчиво потащил из кармана сигареты, разглядывая стоявшую напротив дома Круминьша "тойоту". Судя по номерам, машина была местная, рижская, но принадлежала она не Круминьшу, потому что его "мерседес" торчал на дорожке перед запертым гаражом. Если только этот тип не зажрался настолько, что один разъезжает сразу на двух машинах...

Подумав об этом, он немедленно вспомнил другую машину, красный "порше", а также человека, который этой машиной управлял, и торопливо зачиркал колесиком зажигалки. Потом, когда все вернется на круги своя, можно будет снова бросить курить. А можно и не бросать. Бессмертному не страшен рак легких.

Табачный дым, как когда-то, помог успокоиться, отбросить посторонние мысли и сосредоточиться на главном. "Тойота" была неплохим средством передвижения. Он рассчитывал, покончив с делами, уехать на машине Круминьша, но запасной вариант никогда не помешает. К тому же эти "мерседесы", особенно новые, напичканы таким количеством противоугонной электроники, что их порой не могут заставить сдвинуться с места даже хозяева. У нас, в России, девять десятых всей этой транзисторной требухи сразу демонтируют и выкидывают вон, чтоб не мешала нормально ездить, но тут вам не Россия, тут Латвия, Евросоюз. Они тут готовы в себя самих электронных чипов напихать, лишь бы Европа их за это похвалила, посчитала за своих...

Попыхивая сигаретой, Гроссмейстер прогулочным шагом прошелся вдоль левого борта "тойоты". Удача сегодня, без сомнения, была на его стороне: в замке зажигания машины торчал забытый хозяином ключ. Наверное, просто оставленный: чего с ним возиться, когда вокруг на двадцать километров ни одной подозрительной русской рожи?

Гроссмейстер ухмыльнулся: ку-ку, ребята, а рожа-то тут как тут! Он огляделся, никого не увидел и, повинуясь внезапному импульсу, открыл дверцу.

Водитель "тойоты" явно не отличался крупными габаритами, и за руль Гроссмейстер не скользнул, а втиснулся. "Что, черт возьми, я делаю? – подумал он, до упора отодвигая назад сиденье, и тут же ответил на свой вопрос: – Испытываю судьбу. Подбрасываю монетку: орел или решка? Вот посижу здесь пару минут, даже дверцу закрывать не стану. Поймают – скажу, что перегрелся на солнце, увидел открытую машину и просто присел, чтобы не грохнуться в обморок. А не обратят внимания – значит, все в порядке, бог на моей стороне, и можно действовать дальше..."

Привычка подозревать всех, даже себя самого, взяла верх и на этот раз: ему немедленно пришло в голову, что эта дурацкая выходка с проникновением в чужую машину была продиктована тайным, неосознанным стремлением угодить в лапы местной полиции, которая остановила бы его, помещала осуществить задуманное. Он немедленно обозлился на себя за малодушие, которое много лет очень успешно скрывал не только от окружающих, но и от себя самого. Только два человека сумели его раскусить: Круминьш, умевший, казалось, видеть людей насквозь, и эта сука, которая предала его в самый ответственный момент. Ну, да чего еще он мог от нее ожидать? Тот, кто предал однажды, непременно предаст снова...

Рассвирепев от этих мыслей, он совсем уже собрался вылезти из машины, но тут в коттедже, возле которого она стояла, открылась дверь. Спасаться бегством было поздно. Гроссмейстер скорчился на водительском месте, и ничего не произошло: какой-то средних лет латыш в светлой шкиперской бородке, скользнув по нему равнодушным, невидящим взглядом, не спеша зашагал вдоль улицы, одной рукой придерживая за поводок раскормленную до полного безобразия дворнягу, а другой сжимая небольшой совок и черный полиэтиленовый пакет. Ни "тойота", ни Гроссмейстер аборигена не заинтересовали; следовательно, машина была не его. Тогда чья?