– Вряд ли, – неохотно проворчал Каманин. – Все-таки он образованный человек, не дурак, и историю ордена знает как никто. Хотя, сказать по правде, его увлечение этой самой историей уже тогда смахивало на помешательство. А тут еще этот энклапион... Черт, но он же старый, почти на десять лет старше меня!

– Значит, около пятидесяти. Ну разве это возраст? Правда, свидетели говорили о тридцати пяти годах, но они же были пьяные...

– Он неплохо сохранился, – кивнул Каманин. – Здоров как бык, и ни одной лишней морщинки. И вообще, я не знаю второго человека, который смог бы нанести такой удар.

– Может, какой-нибудь его ученик?

Андрей в ответ только пожал плечами и налил водки.

– Может, и ученик, – вяло согласился он. – Не знаю.

Глеб выключил диктофон: собеседник действительно больше ничего не знал. Он и так сказал гораздо больше, чем Сиверов ожидал от него услышать. Даже назвал имя и фамилию предполагаемого убийцы, и Глеб не без злорадства вспомнил, с каким сарказмом Федор Филиппович встретил его намерение заглянуть в рыцарский клуб.

Покончив с делами и сполоснув руки под краном, длинноволосый блондин покинул квартиру Телешева и спустился вниз в скоростном лифте. Когда он вышел на крыльцо, сжимая в руке футляр с виолончелью, его спутница стояла там, снаружи, спиной к нему, и нервно курила, глядя в ночь. Легкий ветерок шаловливо играл с разрезом ее юбки, то выставляя напоказ стройное бедро, то снова его пряча. Ветерку можно было этим заниматься, а вот человеку с виолончельным футляром – нельзя. Ни под каким видом, ни под каким соусом и даже, черт возьми, под страхом смерти. Удивительно было даже то, что теперь, когда все кончилось, эта надменная сука его дождалась. Снизошла до того, чтобы выполнить договорные обязательства в полном объеме, хотя ничто не мешало ей просто сесть за руль и уехать, бросив его тут одного, с этим дурацким футляром в обнимку.

Впрочем, блондин не обольщался. Женщина дождалась его, потому что так велел ОН – именно по этой причине, а не по какой-то иной. Ослушаться ЕГО не рисковала даже она, иначе ее тут давно бы не было. Да и то... Стоит тут, будто нарочно выставляясь напоказ, как проститутка на обочине. Будто нарочно ищет неприятностей. Будто только того и ждет, чтобы к ней подошли и спросили документы те два мусора, что болтались тут неподалеку полчаса назад. Где они, кстати? Кажется, ушли. Что ж, и на том спасибо. Как, однако, тесен мир! Блондин, в отличие от старшего сержанта Арбузова с его так называемой профессиональной памятью, узнал их с Ковровым сразу же, с первого взгляда. Это были те самые менты, что, стоя у гостиницы "Космос", обсуждали прелести его напарницы. Козлы...

Не задерживаясь, не проронив ни словечка, блондин прошел мимо нее и направился к машине, слыша, как следом цокают ее каблуки. Он успел бросить футляр на заднее сиденье и распахнул перед ней переднюю дверь, подумав, что они, наверное, в последний раз поедут вот так, бок о бок, спереди, как напарники, почти как влюбленная пара. Дело сделано, и их сотрудничеству пришел конец. Она бы и сейчас, наверное, предпочла сесть сзади, но там лежал футляр, от которого она предпочитала держаться подальше. Что ж, нет худа без добра. Хотя какое это, в сущности, добро?.. Так, вынужденная мера. Если бы было нужно, она бы проехала хоть тысячу километров, сидя у него на коленях, но от этого не стала бы ни ближе, ни доступнее. Да что там! Прикажи хозяин, и эта сука покорно раздвинет ноги, но удовольствия от этого будет гораздо меньше, чем от общения с надувной женщиной – та, по крайней мере, тебя не презирает...

Блондин сел за руль и запустил двигатель.

– Надо бы отметить, – заявил он, аккуратно трогая с места машину. – Но я, во-первых, подозреваю, что ты будешь против...

– Еще бы, – с ядовитой горечью откликнулась она. – Ужин с палачом – это так романтично!

– А во-вторых, – пропустив оскорбление мимо ушей, спокойно закончил он, – мне некогда. У меня поезд через полтора часа.

– Куда?

– Да все туда же. В Ригу. Куда, по-твоему, я еще могу ехать?

– Опять?! – Это сообщение, кажется, проникло даже сквозь броню ее равнодушия. – Ты же только что оттуда!

Блондин молча кивнул. Это была правда. За эти сутки он уже успел слетать самолетом в Ригу и вернуться обратно, и вот теперь ему предстояла новая поездка, на этот раз поездом. Он устал как собака и, честно говоря, держался уже на одних нервах.

– Работа, – сказал он, ведя машину по спящей улице.

– Работа, – все с той же едкой, как кислота, интонацией повторила она. – Что ты называешь работой?!

Он вспомнил наконец, что уже давно хочет курить, и ловко зажег сигарету одной рукой.

– А знаешь, – неожиданно для себя произнес он, – никогда не думал, что скажу тебе такое... минуту назад не думал, даже не предполагал! Но скажу все-таки, потому что это чистая правда. Знаешь что? Ты мне до смерти надоела!

Краем глаза он заметил, что она повернула голову и недоверчиво, словно видя в первый раз, вглядывается в его лицо.

– Надоела, – с наслаждением повторил он, чувствуя, что это слово исчерпывающим образом описывает его чувства по отношению к ней. – Ты похожа на грязную шлюху, пьяную, в разодранных колготках и с подбитым глазом, которая старательно корчит перед собутыльниками даму из высшего общества. Вы, мол, быдло пьяное, подонки, а я – леди. Королева! А ты ведь, если разобраться, ничем не лучше меня. Прямая сообщница серии заказных убийств, совершенных по предварительному сговору группой лиц. С особой жестокостью, заметь... То, что резала не ты, для закона ничего не меняет. Ну, дадут тебе, если что, на пару лет меньше... Так чего ты гоношишься? Чего ты хвост-то задираешь? Ну, объясни мне, в чем она заключается, эта хваленая разница между нами? Кроме анатомии и физиологии, естественно, – добавил он, щелчком сбивая пепел в открытое окошко.

– Разница в том, что ты получаешь от этого удовольствие, а я нет, – сразу же ответила она.

Эта быстрота и резкость тона красноречивее любых слов свидетельствовали о том, что выпущенная стрела угодила в цель.

– Откуда ты знаешь, от чего я получаю удовольствие, а от чего нет? – сказал он с кривой улыбкой. – Ты сама меня учила, получив удар, говорить "туше", а не швыряться пустыми оскорблениями.

– Туше, – помолчав, негромко сказала она. – И что дальше? Найдем лужу погрязнее и займемся в ней любовью?

Блондин яростным плевком отправил за окошко окурок, который стремительной звездой унесся назад и рассыпался веером гаснущих на лету искр, ударившись об асфальт.

– По-твоему, это и есть предел моих мечтаний? – спросил он насмешливо. – Ты что, глухая? Кажется, я тебе ясно сказал: ты мне надоела! Тоже мне, секс-символ нового тысячелетия, мисс "замочу-и-свалю"... Нет уж, благодарю покорно. Не надо никому ничего доказывать. Любым способом, даже этим... Не надо ничего доказывать мне, я про тебя давно все понял безо всяких доказательств. Не надо доказывать ЕМУ – все равно ничего не докажешь. И себе не надо, а если надо, то уж как-нибудь без меня... Я тобой сыт по горло, видеть тебя больше не могу.

– Не понимаю, – сказала она, – зачем ты все это говоришь?

– Чтобы ты знала, – сказал он. – Для информации. Кто владеет информацией – владеет миром. Вот и владей. С НИМ на пару.

Свет фар, скользнув по обочине, зажег мрачные кровавые отблески в каплевидных задних отражателях припаркованной у бровки тротуара красной "карреры" и на мгновение нестерпимо ярко блеснул в ее боковом зеркальце. Блондин снизил скорость, включил указатель поворота и аккуратно припарковался в хвост "поршаку" – плотненько, бампер к бамперу. Женщина осторожно завозилась рядом, одной рукой оправляя на коленях юбку, а другой собирая в кулак ремешок сумочки. Она, видимо, по привычке ждала, когда спутник выйдет из машины и откроет перед ней дверь, но он даже не подумал этого делать. Вместо этого, глядя прямо перед собой, на освещенную фарами старого "БМВ" округлую, как обсосанный леденец, корму "порше" с горизонтальным плавником заводского спойлера, он закурил еще одну сигарету и спокойно положил руки на руль. Его отсутствующий, непримиримо упрямый вид красноречиво свидетельствовал, что он может сидеть так хоть до самого утра, смоля сигарету за сигаретой, но не шевельнется и не произнесет ни слова, пока его спутница не выметется вон, избавив его, наконец, от своего присутствия.