– Я сам так делал, – признался Каманин. – Помнишь, я тебе говорил про тот меч? Так вот, когда я его вез, чтобы отдать ребятам из Риги, я его засунул в чехол вместе с гитарой. Ну, типа: а это у вас что? Да гитара же, вы что, сами не видите? Расстегнул снизу пуговку – да, гитара... Все равно стремно, конечно, но лучше, чем совсем ничего. Обошлось, провез без проблем. Ну, таможня, конечно, тогда была не та...

– Конечно, – сказал Глеб, которому сто раз случалось провозить через самые различные таможни предметы куда более смертоносные, чем какой-то несчастный меч. – Давай к делу. Кто?

Каманин нахмурился, нещадно ероша бороду и накручивая на палец усы.

– Фотографии есть? – спросил он наконец.

– Убийцы? – прикинулся идиотом Сиверов.

– Раны!

Фотографии, разумеется, были у Глеба при себе, во внутреннем кармане, и он их без промедления предъявил. Храмовник долго разглядывал жуткие снимки, морща лоб и грызя бороду, а потом сказал:

– Если есть такая возможность, я хотел бы увидеть хоть одно тело своими глазами.

– Одно – запросто, – сказал Глеб. – Остальных уже похоронили, наверное, но одного я тебе предъявлю. Поехали?

– Поехали, – решительно сказал Каманин и встал, со скрежетом отодвинув табурет.

Арбузов рассеянно, между делом, вспоминал ориентировку, которую им зачитали сегодня на разводе. Ориентировочка была – чистый анекдот, ей-богу! С ума они там все посходили, что ли?

Ну ладно, допустим, блондин, возраст около тридцати пяти, волосы длинные, на концах слегка вьющиеся, собраны сзади в "конский хвост". Рослый, спортивного телосложения. Одет во все черное: мотоциклетная кожанка-"косуха", джинсы, высокие ботинки с окованными железом носами – чтобы, значит, не поцарапались, когда в мотоцикле скорости переключаешь. Это правый, а левый, которым никто ничего не переключает, железом окован просто для симметрии.

Хвост, "косуха", ботинки... А если он волосы распустит или вообще пострижется? А если вместо "косухи" пиджак наденет, а вместо ботинок с железными носами – обыкновенные туфли? Или кроссовки? Да хотя бы и валенки с галошами...

Ну, что там у них еще? Гитарный чехол, ага. Фирмы "Гибсон". А в чехле вместо гитары предположительно холодное оружие большой убойной силы. Массового, значит, поражения. Вооружен и очень опасен. Как там пелось? "Вжик, вжик – уноси готовенького..."

Арбузов фыркнул, когда представил, как стоит на тротуаре с табельным "макарычем" в руке, а какой-то хрен в конском хвосте и ботинках с зеркальными носами достает из гитарного чехла свою саблю и пытается, правонарушитель этакий, Арбузова запороть. Ага... Это как в том анекдоте, где Василий Иванович с каратистом дрался. "Дурак, – говорит, – какой-то, лезет с голой пяткой на шашку..." А это, значит, у нас будет, так сказать, вторая ступень – с голой шашкой на маузер... Э-эх, начальнички! Составили, называется, ориентировку...

У бровки тротуара прямо напротив них с Ковровым остановилась машина – темно-серый "БМВ" пятой серии, года этак девяностого, от силы девяносто второго. В общем, хлам, а не машина, серьезные люди на таких уже сто лет не ездят. Но, с другой стороны, конечно, и не "Жигули"... Вот ведь странное дело! В космосе мы всегда были первые, в гонке вооружений устояли, не дрогнули – такие штучки-дрючки делали, что американцы до сих пор удивляются, пытаясь хотя бы понять, как это все у нас работало (и по сегодняшний день, что характерно, работает), – а нормального, человеческого автомобиля сделать не можем! При Советах не могли, и сейчас, при капитализме, не можем. Загадка природы!

Из-за руля подъехавшего "бумера" вылез длинноволосый блондин лет тридцати пяти – высокий, спортивного телосложения, с собранными на затылке в конский хвост волосами. Одет он был в приличный темно-серый костюм (з тон своему драндулету подбирал, не иначе) и вполне обыкновенные черные туфли. Рубашка белая, галстук в полосочку... И никакого намека на гитарный чехол. Ну так, елки-моталки, мало ли в двенадцатимиллионной Москве блондинов с длинными волосами? Или, как сказано в другом хорошем фильме, "мало ли в Бразилии Педров"? Блондинов в Москве хватает. Хотя брюнетов, конечно, больше. Особенно в последнее время. Вот бы кого за бока-то подержать! А то развелось их, как тараканов, прямо не Москва, а какой-то Ташкент, ей-богу. Или этот... Кишинев. Или Баку, или Урус-Мартан...

Обойдя машину спереди, подозрительный блондин (на самом-то деле мужик как мужик, ничего подозрительного) открыл правую переднюю дверцу и помог выбраться на асфальт весьма и весьма аппетитной дамочке. Брюнетка с короткой стрижкой, приталенный костюмчик, ножки – высший класс, каблучки, само собой, шпильки, в ушах и на шее что-то такое блестит – не то стекло, не то брюлики... И знакомая какая-то брюнетка. Странно, где старший сержант Арбузов мог ее видеть? Ведь такую встретишь – не забудешь. Да и не так уж часто такие на улице встречаются. Считай, что никогда.

Блондин открыл заднюю дверцу, залез туда чуть ли не до половины, выбрался, пятясь задним ходом, и протянул своей спутнице обтянутый черным коленкором чехол. По форме напоминает скрипку, но для скрипки великоват. Этот, как его, контрабас? Нет, тот здоровенный, в человеческий рост. Тогда это у нас будет что? Тогда это у нас, наверное, будет виолончель. Или альт какой-нибудь. Кто их разберет, все эти балалайки?

Блондин галантно поддержал свою спутницу под локоток, когда та шагнула с проезжей части на тротуар через довольно высокий бордюр. Гладкие, крепкие икры ее ног казались еще стройнее из-за высоких каблуков.

– Что, хороша? – спросил Ковров.

– Хороша, сука, – ответил сержант.

В этом обмене репликами ему опять почудилось что-то до боли знакомое.

– Музыкантша, – с удивившей Арбузова мечтательной интонацией сказал Ковров. – Виолончелистка.

Арбузов переключил внимание на напарника, и рвущееся на поверхность сознания воспоминание соскользнуло во тьму, увлекаемое течением.

– Обыкновенная шлюха по вызову, – с привычной завистливой злобой в голосе заявил он. – А этот блондинчик – сутенер. Клиент, видать, богатенький и с тараканами в башке. Любит, чтоб перед этим делом баба ему на виолончели чего-нибудь пропиликала. Нагишом. Ты ж знаешь, как они сидят, когда на этой штуке пилят? Ноги во всю ширину раздвинет, виолончель эту свою между ними поставит, и давай! Ей-богу, никакой порнухи не надо!

– Что, брат, зелен виноград? – насмешливо произнес Ковров. – Что ж это у тебя, как ни баба, так обязательно шлюха? Может, муж жену с работы встретил и домой привез, откуда ты знаешь?

Арбузов, зачарованный им же самим нарисованной картиной обнаженной виолончелистки, едва его услышал.

– А? Муж? Какой муж? Да какой, на хрен, муж! – возмутился он, сообразив наконец о чем речь. – Если они тут живут, зачем машину на дороге бросили? Там же подземный гараж! Это ж этот, как его... кондоминиум!

Арбузов очень смутно представлял себе, что означает это недавно вошедшее в моду словечко. Ему казалось, что оно относится к недавно построенному элитному жилью – вот вроде этой шикарной домины, – заселенному всяким сбродом, которым денег некуда девать. И слово это – "кондоминиум" – неизменно вызывало у старшего сержанта Арбузова смех. Это ж надо обозвать целый дом словечком, которое на упаковке с презервативами пишут! И кто в таком случае там, внутри, живет?

– Ты знаешь, – сказал он, проводив задумчивым взглядом скрывшуюся в подъезде парочку, – сдается мне, я эту телку где-то уже видел.

Ковров пожал могучими плечами.

– Может, и видел. Хотя мне чего-то не верится, чтоб ты, браток, мог такую женщину забыть.

– А я тебе говорю, что видел! У меня память на лица, знаешь какая? Факт, видел. Только не помню где.

– Угу, – насмешливо прогудел прапорщик. – Вот и получается, что память у тебя хреновая. Зато фантазия – о-го-го! Тебе бы книжки писать. Эротические, понимаешь ли, романы из жизни проституток по вызову... Ты сам посуди, это ж Москва! Здесь человека случайно второй раз встретить, считай, невозможно. Если только вы с ним не живете по соседству или одним автобусом на работу не ездите... Вот и вспомни, если уж тебе так приспичило, где вы с ней могли пересечься. Где ты чаще всего бываешь?