— Клятва Лоцмана и дворянина — дело серьезное. Но считайте, что мы с вами легко отделались. Лезьте сюда.

Мария перебралась через ограду, подобрала цветы.

— Да вы как будто не огорчены? — удивилась она. — Вас прогнали, а вы улыбаетесь?

— Мария, — сказал он проникновенно, — я только что избавил вас от позора, а себя — от смерти. Стоило Рафаэлю вас запрограммировать — и всё погибло. Я имею право улыбаться.

— Но вы уйдете из нашего мира?

— Безусловно. Однако сначала отвезу вас домой.

— Господи, — сокрушенно вздохнула Богиня, — кто бы подумал, во что я ввяжусь на старости лет!

Ее дом стоял на участке, засаженном низкорослыми, жалкого вида, корявыми яблонями. Больше здесь ничего не росло: только трава да яблони, да мелкие георгины у крыльца. Мария осмотрела участок, словно увидела его новыми глазами.

— Странно выглядит, правда? Муж посадил яблоньки в тот год, когда родился наш малыш. А потом… ну, когда… мы поменяли дом, переехали подальше от моря Я не могла слышать плеска волн. Яблони решили забрать с собой. Выкопали, перевезли — а они плохо прижились на новом месте. Видите какие? И яблок почти не дают.

Лоцман остановил машину у крыльца.

— Можно, я зайду к вам на пару минут?

— Со всем моим удовольствием. — Мария оживилась. — Если хотите, я вас и кофе напою.

Он занес в дом сверток с наручниками и стилетом, отдал Богине револьвер. У нее расширились глаза.

— Это называется незаконным хранением оружия. И карается по закону.

— Спрячьте пока. Пусть полежит.

Мария сунула всё в бельевой шкаф, под стопку простыней.

— Что еще? Кофе?

— Спасибо, нет. — Лоцман оглядывал стеллажи с массой книг, рабочий стол с компьютером. — У вас есть фотографии мужа? Покажите.

Мария достала с полки дорогой альбом, раскрыла.

— Вот наш сын — здесь ему четыре дня. А это я с ним в то лето… Мой котище — он умер в прошлом году. Вот: муж во Франции. Париж, позапрошлая весна.

С фотографии глядел мужчина лет под пятьдесят: высокий лоб с залысинами, очки в золотой оправе, бородка. Умные глаза и легкая, с лукавинкой, улыбка. Строгий костюм, галстук, на груди значок с именем.

— Это очередная конференция, — объяснила Мария. — Томас занимается чем-то запредельным: бес-знает-какими энергетическими полями. Страшно умная штука.

— А можно фото, где он помоложе? — попросил Лоцман.

Богиня полистала альбом. Карточек в нем было мало: видно, фотографированием в этой семье не увлекались, а собирали случайные снимки.

— Вот мы с ним накануне свадьбы. Видите, какая я была молодая и красивая?

Она и впрямь была хороша: в коротком полосатом платье на корме причаленного катера. Ее муж стоял рядом, надев на шею спасательный круг, в шортах, в кепке с козырьком, в черных очках. Как Лоцман ни вглядывался, он не мог толком рассмотреть лицо. Одно понятно: муж старше Марии лет на десять.

— Других фотографий у вас нет?

— Моложе — нет. — Она поглядела на охранителя мира с любопытством, но сдержалась и не спросила, что он ищет.

Лоцман с сожалением закрыл бесполезный альбом:

— Мария, вы знали его в восемнадцать лет? Когда сочиняли с Анной «Последнего дарханца»?

Она улыбнулась:

— Мало. Что называется, встречались в компании. Но… признаться, очень глупая история. Мы с Анной выдумали, будто влюблены в него. Как идиотки. Мы сочиняли, будто нас сжигает страсть, будто мы за ним охотимся, страшно ревнуем — к другим девицам, конечно, не друг к дружке. И всем вокруг дурили головы, расписывая свои похождения; народ ужасался или восторгался, а мы помирали со смеху. В сущности, мы и его сочинили. Самый лучший, самый сильный, мужественный, справедливый. Какой там еще? Честный, порядочный, великодушный. О-о, что вы! Мы равнялись на него, разработали Томасов кодекс чести. Он и знать ничего не знал, а мы им поверяли наши дела и мысли. Что бы Томас сказал про это, как бы оценил и одобрил то… Или не одобрил, потому что мы были две хулиганки и развлекались вовсю.

— А к «Дарханцу» он имел отношение?

— Прямое. — Мария снова улыбнулась; ее лицо посветлело и стало моложе. — Томас однажды привел на вечеринку знакомого англичанина. Его звали Милтон Вайр. Умница, интеллигентный, обаятельный; он преподавал минералогию в университете. В Бате, что ли… И рассказчик оказался редкостный. Я рот разинула, уши развесила. А Томас это дело засек и увел меня танцевать, и сам стал байки травить. Про Милтона. У него, дескать, есть младший брат, их обоих похитили некие пришельцы и увезли на Дархан, и вот он только что сбежал и возвратился, но юным девушкам дела с ним иметь нельзя, потому что те пришельцы каким-то образом воздействовали ему на мозги… В общем, весь скелет повести мне рассказал. Мы с Анной и ухватились; додумали остальное, разработали детали — и давай писать. А почему вы спрашиваете?

— Если мы с вами считаем, что Лоцман — это отражение кодекса чести, который присущ автору сценария… то есть повести или романа, тогда ваш муж, получается, — мой Бог.

Мария не успела осмыслить сказанное. Лоцман крутанулся на месте.

— Инг, я уже ухожу!

Северянин стоял в дверях гостиной. У окна, сияя серебряной парчой, появилась Эстелла.

— Господа, это игра не по правилам! — возмутилась Мария. — Мы только что имели разговор с Рафаэлем…

— Знаю, — перебил Ингмар. — Рафаэль сделал глупость, мы ее исправим.

Лоцман похолодел. Актеров опять двое — а против двоих, неуловимых и неуязвимых, его одного маловато. Он остро пожалел, что Мария уже спрятала револьвер и стилет.

— Инг, ты помнишь, что был мне другом?

— Нет. — Северянин покачал головой.

— Во имя Богини, стоять! — крикнул охранитель мира и прыгнул; в броске сотворил кинжал и вонзил северянину в грудь. Выдернул, пока тяжелое тело актера еще стояло на ногах, и метнулся к не успевшей опомниться Эстелле. Удар; лезвие осталось в груди. Эстелла опустилась на колени, потом завалилась на бок. Лоцман оглянулся — Ингмар лежал у двери, вытянув руки.

Побелевшая Мария цеплялась за стол, оседала на пол.

— Зачем вы?..

— Это актеры, — сказал охранитель мира — и почувствовал, как сжимается горло, как собирается в груди мучительный ком. — Они оживут… в Поющем Замке… — Голос ломался. — Как вы?

Мария одной рукой держалась за сердце, другой цеплялась за ножку стола.

— Уходите! Господи, нет, не то… Их надо увезти в Поющий Замок… Я помогу вам. — Тяжело дыша, она силилась подняться на ноги.

Охранитель мира выдернул кинжал из груди Эстеллы; лезвие было чистым, из раны не вытекло ни капли крови. Лоцман взял актрису на руки и понес из комнаты. Он убил дорогих ему людей. Искалеченных, обезумевших, одержимых навязанными ролями — но всё равно дорогих и близких. Во имя спасения Большого мира…

Эстелла шевельнулась. Дрогнули длинные ресницы.

— Иди выручай… свою Богиню…

Лоцман сходил с крыльца — и едва не покатился по ступеням вместе с актрисой. В доме дико закричала Мария:

— Беги! Беги!

Эстелла вывернулась у него из рук и пропала. Крик в доме оборвался, словно Марии зажали рот. Охранитель мира ворвался в гостиную.

— Стой! — приказал Ингмар.

Оживший северянин стоял возле Марии, держал сотворенный Лоцманом кинжал. Кончик лезвия упирался Богине в шею под ухом.

— Убивать нас без толку. — Глаза Ингмара были слепые, как у Рафаэля. — У нас есть своя Богиня и все остальные, которых купил Итель. А у тебя сейчас не станет никого.

— Пощади ее.

Эстелла уже стояла у Лоцмана за спиной.

— Я не убиваю, как ты. — Северянин положил руку Марии на затылок.

— Пощади, — повторил Лоцман в бессильной ярости. Охранитель мира, он не может помешать актерам надругаться над его Богиней!

Мария пошатнулась. С помертвелым от ужаса лицом выдавила дрожащим голосом:

— Что они хотят?

На лице у Ингмара появилось такое же вдохновенное выражение, что Лоцман уже видел у Лусии, когда она стояла возле полицейской машины.