– Ты его угрохал? – спросил я, стараясь тверже смотреть в его кровавые зенки.

– Нет, – покачал головой Али-Бабай. – Не я.

– А кто же?

– Не я, – твердо повторил подземный араб по-английски. – И никто из вас не мог этого сделать... Все были в чайхане.

– За-ме-чательно, – проговорил я, продолжая сверлить собеседника глазами. – Полковника никто из нас не мог убить, Баклажана никто не мог убить... Значит, и в самом деле, кроме нас в штольне еще кто-то есть?

– Получается так, – ответил Али-Бабай, не отводя глаз.

– Получается так... А мне кажется, ты врешь. Все было очень просто. Ты дождался, пока все заснут, привел сюда Баклажана и убил. Так убить, убить камнями мог только восточный человек.

Али-Бабай молниеносным движением выхватил из-за пазухи халата пистолет и приставил его дуло к моей груди. "Все, допрыгался!" – подумал я, холодея от страха.

А подземный араб всех удивил. Отступив на шаг, он взял свой пистолет за дуло и протянул мне его со словами:

– Убей Али если не верил.

Стоит ли говорить, что я едва удержался, чтобы его не расцеловать.

В кают-компании мы поговорили с полчаса и пришли к убеждению, что боятся таинственного убийцу Полковника и Баклажана не имеет смысла, так как не позже, чем через сутки над нашими головами будет светить солнце. И позавтракав на скорую руку, в наличном составе отправились к восстающему.

Первыми в забой пошли мы с Синичкиной. По дороге (там, где не надо было залазить, пролазить, оглядываться, боятся) она расспрашивала меня о Сергее Кивелиди. Что он за человек? Надежный, ненадежный? Будет ли искать нас и тому подобное.

– А будет он нас искать, не будет, бог его знает... – пожал я плечами, закончив рассказывать о друге, – Занятой он сейчас человек. И стоит ли надеяться на его помощь? Через несколько часов, в крайнем случае, через сутки, нам помощь будет не нужна.

Синичкина не стала продолжать разговора. Вместо нее вопросы начал задавать мой внутренний голос, и самым каверзным из них был следующий: А не Сережку ли Кивелиди, твоего верного и весьма опытного во всех отношениях друга, она боится встретить на поверхности Кумархского рудного поля? Сережку, который может без напряга подтереться всеми ее оперативными планами на будущее?

...Лестница Али-Бабая в восстающий не пролезла и мне пришлось заняться увеличением высоты галерейки. На это ушел час работы, но, в конце концов, я был вознагражден – с лестницы было очень удобно крушить кимберлиты. Воодушевившись, я за полчаса продвинулся к поверхности сантиметров на сорок. Легкие за это время забились пылью, пот, струившийся со лба, заливал глаза, раны на руках, нанесенные упавшими камнями, горели и кровоточили, но мой "автопилот", прекрасно справлялся с телом, совершенно оглушенным нечеловеческими условиями.

И, вот, когда я решил, что еще двадцать пять ударов и все, конец моей смене, лом заговорил совсем другим голосом. Я сразу понял, что он хочет сказать – язык зубил, ломов, кайл и геологических молотков был мне знаком отлично. И этот голос, звонкий, легко уходящий в скальную толщу, донес до меня следующее:

– Кон-чи-лась ха-ля-ва, бра-тан, на-ча-лась зо-на сплош-но-го ок-вар-це-ва-ни-я.

Я чуть было не удушил железного "правдоруба" – смысл сказанного, растекшись по мозгу, смял самообладание в единую секунду. "Мы никогда отсюда не выберемся! Никогда! – подумал я, чуть было не заплакав. А лом стучал по голимому кварцу:

– Два сан-ти-мет-ра в сут-ки, два сан-ти-мет-ра в сут-ки.

Вывалившись в рассечку, я увидел Синичкину, восторженно разглядывавшую алмаз каратов в сорок.

– Смотри, какой толстячок нашелся! – сказала она, протягивая мне камень.

Не ответив, я побрел к стволу штольни.

Увидев меня, Кучкин понял, что случилось нечто весьма неприятное.

– Ты что такой черный? – спросил он, с беспокойством вглядываясь мне в глаза. – В темноте и то видно.

– Там зона окварцевания пошла, лом отскакивает, – ответил я, опускаясь на бревно.

– Зона окварцевания... – повторил Сашка упавшим голосом.

– Да. Трубка взрыва по возрасту, скорее всего, триасовая, на нее по секущей трещине наложилась поздняя альпийская кварцевая минерализация.

– А мощность зоны окварцевания?

– Откуда я знаю? – разозлился я. – Не меньше полуметра, а может быть и метр... А если кварцсодержащие растворы пошли верх по трубке, то сам понимаешь...

– Ты хочешь сказать, что древние рудокопы потому и ниже не пошли? – спросил Веретенников. – Из-за того, что на кварц напоролись?

– Вряд ли. Добывают же золото из кварцевых жил... Еще как... Ниже рудокопы не пошли по другой причине, и мы ее, возможно, узнаем. Если доберемся до дна древняка.

– Взорвать эту пробку надо, – сказал Кучкин. – Кварц хрупкий, от гранаты рассыплется.

– После взрыва надо будет двое суток ждать, пока пыль осядет... А продукты взрыва? То бишь газы? Без вентиляции они там сто лет стоять будут. Отравимся, как пить дать.

– Придется взрывать, – твердо сказала Синичкина. – Другого выхода у нас нет. Где там Али-Бабай со своими минами?

– Странный он какой-то стал после смерти Баклажана, – покачал Кучкин головой. – Уходит все время куда-то. Раньше сидел, нас караулил, а сейчас, как свободен, так шмыг в темноту! Сдается мне, что смерть этих московских сектантов – его рук дело... Раз шмыгнул – не стало полковника, два шмыгнул – Баклажана.

– Конечно его! – согласился Веретенников. – Или тайного его помощника... Или помощников. Вы не задумывались, почему при шести женах у него нет ни одного отпрыска? Возможно такое? Вряд ли... Конечно, он может быть бесплодным вследствие побочного действия зомбирующих препаратов, а если нет? Если он не бесплоден, а производит уродов?

– Ну, ты загнул! – восхитился Кучкин. – У-уважаю!

– Почему загнул? – обиделся Веретенников. – Наоборот, этими уродами можно все объяснить. И почему Али-Бабай прячется в штольне, и почему глаза у него такие виноватые, и почему жены от него не разбегаются...

– Слушай, кончай п-деть! – выразился я, невзирая на присутствие Синичкиной. – Нас с друзьями этим препаратом обрабатывали, причем меня с Бельмондо и Ольгой – дважды, и ничего, обошлось. Детки у нас после этого родились – закачаешься... Правда, отчаянные, мягко выражаясь, палец им в рот не положишь – откусят.

– Вот, вот, откусят, – хмыкнул Валерий. – Видел, как твоя четырехлетняя Ленка десятилетнего пацана в нокдаун отправила. Элегантным таким ударом под ребра.

– Что есть, то есть, и мне иногда достается, – вздохнул я. – Но насчет уродов это ты загнул...

– Ничего я не загнул! Ты же сам рассказывал, что обрабатывали вас зомбирантами, полученными в современных лабораториях при соблюдении всех технологических условий. И реабилитировали такими же чистыми препаратами. Али-Бабая же вы зомбировали плохо очищенным суррогатом, полученным полукустарным способом. И никаких антизомбирантов он не получал...

Веретенников меня достал. Действительно, люди, обработанные зомбирантами, становились бесплодными и были таковыми до тех пор, пока действие этого суперсволочного препарата не снималось противоядием[33]... И, следовательно, подозрения Валеры имели под собой почву – Али-Бабай, отошедший от зомбиранта сам по себе, мог иметь детей. И они могли быть ненормальными. Закусив губу, я представил себе дальнюю рассечку или даже рассечки в которых за железными дверьми сидят малолетние уродцы, маленькие с кулак и большие под кровлю, подвижные как ртуть и вовсе неподвижные, как плесень. И все, как один, злобные.

– Молодец, Валерий! – вырвал меня из кошмара голос Синичкиной. – Ты просто сказочный гений. Наконец-то после твоих слов мы имеем в своем распоряжении настоящее подземелье! Теперь в нем есть не только диковинные сокровища и охраняющий их красноглазый монстр, но и дюжина, а то и две свирепых младенцев, иначе выражаясь, гномов. Теперь впечатлительные члены нашего коллектива не будут спать ночами, и эти гномы не смогут выкрадывать нас, сонных, как выкрали Иннокентия Александровича...