— Караул! — взвизгнул Мефф.

Словно по вызову, странно приплясывая, в избу вбежали то ли цыгане, то ли рогатые греческие сатиры с бедрами, покрытыми плотной шерстью. Они окружили Меффа, отвешивая ему уважительнейшие и верноподданнические поклоны.

— О, святая наивность! О, детская глупость! — смеялся дядя. — Почему родители не поведали тебе правды?

— Какой правды?

— Что ты двенадцатый по счету потомок сатаны, плод случайной связи прекрасной Маргариты и Мефистофеля, дитя, которое доктор Фауст воспитал своими силами.

— Я?..

— Настоящие дьяволы со временем вымерли либо попрятались в глубинах (люди бурят все глубже, ё-моё!). На страже интересов остался только наш род: чрезвычайные и полномочные посланцы Великого Низа на этой несчастной Земле. Когда-то мы были гораздо многочисленней, в свое время ты узнаешь об этом. Сейчас же помни о главном: в твоих руках честь рода… Великого рода! Учти также, что твоя мать, Абигейль, была по прямой линии потомком одной из ведьм, спаленных в Салеме [3] в XVII веке… Высоко неси наш герб — Рога на чистом поле. Высоко! Думаю, теперь ты понимаешь, откуда взялось твое имя — Мефф? Мефистофель! Мефистофель XIII!

Ноги отказали молодому человеку. Известие и ерш сделали свое дело. Но приплясывающие фавны, они же сатиры, не дали ему упасть, сбившись вокруг тесным косматым кольцом.

Тем временем хохот дядюшки перешел в кашель. Раздираемый спазмом он упал на лежанку, а фиолетовый туман вокруг его тела начал ослабевать и угас окончательно.

— Ну, идем же, — Бэта пинками разгоняла мохнатых музыкантов и тянула Меффа к алькову. — Все равно у тебя нет другого выхода, — втолковывала она голосом учительницы начальных классов.

Он кинулся к ней, на нее, в нее! Самозабвенно! Ненасытно! Грубо! Отчаянно!

И когда уже проникал в подрагивающую бездну, почувствовал под собой потную груду мяса, с фактурой сопревшей автомобильной покрышки, с противоестественно громадными грудями, теряющимися где-то под мышками, наткнулся на беззубый рот и прикоснулся к соломенным волосам, пахнущим трупом, кошмаром, смертью…

Пробуждение было паскудным и вполне подстать вечернему приключению. Путешественник проснулся мокрый от росы, с одеревеневшим языком, пересохшим горлом, опухшей печенью и ноющей шеей. Солнце стояло высоко на безоблачном небе. Горы блестели влажной зеленью, выше раскинулись лужайки, или луговины, на которых — у него не было бинокля, но он мог бы поклясться — паслись стада овец. Ситуация выглядела несколько обидно. Он, что ни говори, представитель средиземноморской культуры (в американском варианте), лежал с голым задом и брюками, свернутыми в баранку на одной ноге, прижавшись к замшелому стволу старого бука.

— О, горе мне! Я сожительствовал с деревом?

Вокруг ни живой души. Осколки кирпича, несколько диких яблонь, кусты малины говорили о том, что очень давно здесь располагалось какое-то подворье.

Что за кошмарный сон? Куда девался тот дом?

Над тропинкой, в десяти метрах позади, болтался шнур, с которого он своими руками снимал саквояж. Сам саквояж, не опорожненный, лежал в кустах. Пистолет, влажный, как вспотевшая рыжая мышь, находился под мышкой.

Он ничего не понимал. Заглянул в портмоне: все в порядке, только ни записки, ни конверта, ни половинки чека.

«Ах, верно, дядя же порвал», — произнес он про себя. А потом принялся чуть ли не кричать: «Что это было? Какой дядя, кто я вообще такой?!» — он еще раз вывернул карманы, однако нигде не обнаружил ни банкнотов (а жаль!), ни конвертов (может, оно и к лучшему?).

Положение было идиотским. Сон? Не сон? Что в действительности означала дьявольская церемония, какой скрытый смысл содержался в странной лекции о манихействе или в воистину хамелеоновских изменениях развратной хозяйки? Нет, определенно многовато для одной ночи!

Мефф вернулся к развалинам. Искал следы вчерашнего возлияния. Ведь не упился же он воздухом? Спустя добрых четверть часа нашел недопитую бутылку самогона. При одном воспоминании о вчерашнем у него началась тошнота. Когда он возвращал матери-природе ее щедрые дары, правда, без следов креветок и икры, на поляну продралась коза. Она взглянула на него огромными печальными глазами непонятого философа, сидящими по обе стороны длинной худой морды, напоминающей — что за дурная ассоциация — героев Эль Греко…

— М-е-е-е…

Он взглянул на ее копытца. На одном было нечто такое, что с горем пополам можно было считать старой лакированной туфлей.

— Дядюшка! — охнул Мефф и кинулся к зарослям. Там его уже ждали двое в форме пограничников.

— Вы лжете весьма неумело, гражданин, — сказал, как ему самому казалось по-немецки, косоглазый мужчина со знаками различия сержанта, — не мы будем заниматься вами, скоро прибудут более значительные персоны, но из чистого сострадания говорю вам: ваши россказни не выдерживают критики. Абсолютно!

Беседа проходила в небольшой, гостеприимно зарешеченной комнатке столь же небольшой пограничной заставы на краю деревни. Они добрались туда через час после того, как Меффа извлекли из кустов.

Район оказался гораздо многолюднее, нежели Мефф мог предполагать еще вчера. Местные жители сновали туда и сюда, может, не очень целенаправленно и эффективно, но во всяком случае производили впечатление страшно занятых. Краткую ознакомительную беседу нельзя было счесть особо приятной. Несоответствие в документах, странный акцент и волнение путешественника вполне оправдывали факт его задержания. Пограничники вежливо, но решительно выпроводили его из зарослей на тропинку, которая через несколько сотен метров превратилась в лесную, судя по колеям, довольно часто посещаемую дорогу, а та вывела их на околицу деревни. В деревне, на что сразу же обратил внимание Мефф, обнаружилась длинная и тоскливая очередь туземцев, стоящих перед замкнутыми дверями небольшой палатки.

— Что делают эти люди? — спросил Мефф.

— Стоят, — лаконично ответил младший из пограничников.

— А зачем?

— Может, откроют, — заметил сержант.

— А что там внутри?

— А ничего, — сказал младший и тихо вздохнул.

— Как же так? Ведь написано: «Товары повседневного спроса».

— А что еще-то писать? — буркнул сержант. — Впрочем, может сегодня что-нибудь выбросят.

— Так чего же ради эти люди стоят уже теперь? — в голосе путешественника звучало постепенно усиливающееся удивление.

— Потому что можно, — оживился младший. — Тут можно стоять, собираться в группы и даже скапливаться… — он умолк, погашенный многозначительным взглядом старшего по званию и возрасту.

Дальнейшая дорога к заставе прошла в предписанном правилами молчании. Домишко на первый взгляд казался приличным и солидным. На второй взгляд уже не было времени, тем более, что внимание задержанного приковала большая надпись: «Осмотр объекта запрещен под страхом наказания». Это была не единственная надпись. Рядом с дверью красовался большой транспарант: «Эта граница не разделяет, а объединяет людей». Кто-то дописал пониже: «Парами», слово было замазано, но зловредная надпись выглядывала из-под краски. Рядом висел плакат. «Контрабандисты, вылезай — приехали». Видно, район относился к территориям, высокоразвитым в смысле юмора.

Мефф держал себя инертно. Еще в горах он отработал несколько вариантов поведения. После первых же бесед понял, что логично объяснить свое присутствие в пограничной зоне не сможет. Самое большее, он мог рассчитывать на поддержку консульства. Возможность разоружить солдат и сбежать содержала в себе слишком большой риск. К тому же само присутствие людей в форме после необычных переживаний прошедшей ночи давало ему ощущение сомнительной, но все же безопасности.

Уже в деревне мимо них проехал, сделав ручкой, человек на велосипеде. На сей раз без зайца на поясе. Собака, бегущая следом, окинула Меффа взглядом, полным ядовитого удовлетворения. «Донес, видимо, кто-то из этих двух», — подумал путешественник.