Спустившись с Цинова Зуба, Тред и Гленниан еще больше часа карабкались с холма на холм. На ходу девочка что-то тихонько напевала. Голос ее был еще по-детски писклявым, но мелодия понравилась Тредэйну, и, послушав немного, он спросил:
– Это что?
– Что - что?
– Что за музыка?
– Просто так. Это из моих.
– Ты что, сама сочинила?
Она кивнула.
– Как это ты делаешь?
– Да я вообще-то ничего не делаю. Просто иногда само приходит в голову. А если уж придет, то не уходит, пока я не пропою, или не запишу, или еще что.
– Только и всего?
– Нет, конечно. Если получается что-то стоящее, то я вроде как вожусь с ней, меняю и пробую, пока не получится совсем хорошо. А ты?
– Мне не приходит в голову мелодий, с которыми можно возиться.
– Что, совсем? Никогда-никогда?
– Ну, понятно, я иногда вспоминаю или насвистываю что-нибудь, но только то, что слышал где-то - сам я ничего не придумываю.
– Это же скучно!
– Да не то чтобы…
– Но это же не твое. Все равно как говорить, только повторяя чужие слова.
– Вовсе нет. Просто не все такие, как ты. Не все могут сочинять музыку.
– А ведь это грустно…
– Ты бы так не думала, - ощетинился из-за почудившегося ему упрека Тред, - не будь ты такой зеленой.
– Никакая я не зеленая!
– Ты хоть поняла, что я сказал?
– Не поняла и понимать не хочу!
К тому времени, как они выбрались на широкий дрефский тракт, тени от деревьев заметно удлинились. Дорога, прямая как стрела, тянулась среди полей и ферм. Сельские домики скоро уступили место городским, кирпичным и каменным зданиям. Холмы кончились. Дома становились все выше и величественнее и стояли все теснее. Почти все были выкрашены в белый цвет с ярким черным геометрическим узором, различимым даже в густом тумане.
Они миновали гостиницу «Поверженные Злотворные», с жутковатой вывеской над входом и доброй сотней причудливых фонариков, подвешенных под каждым карнизом. Дальше находилась «Гавань Ауслиба», прославившаяся чудовищными блохами, а за ней - кучка лавок, где торговали защитными амулетами, оберегами и изображениями Защитника Автонна. Среди лавчонок притулилась красная палатка профессионального молельщика, который готов был читать защитные заговоры, и заклинания хоть целый день, если клиент заплатит. Сегодня у него было вдоволь работы, и из палатки доносились напевные моления.
Дальше дорога перешла в узкую улицу, толпа стала гуще и шумнее, и вскоре перед ними выросла древняя городская стена. Она уже не защищала город, и огромные ворота всегда стояли открытыми, не было при них и стражников. Над аркой несколько лет назад укрепили защитный амулет - пучок копий, топорщившиеся во все стороны острия которых теоретически, должны были отгонять от города колдовские чары. Пройдя под аркой с талисманом, дети зашагали по знакомым мостовым, привычно забитым вязкой массой повозок, карет и пешеходов.
Было уже поздно. Туман сгустился, и на работу вышли фонарщики. Купцы запирали лавки на ночь. Рядом с ними торговец коврами посыпал порог Особым Порошком Грефа, отгоняющим призраков и Злотворных. Его сосед, портной, проводил ритуал ограждающих жестов, а воздух вокруг гудел голосами вездесущих молельщиков.
Тредэйн и Глен почти не обращали внимания на привычные с раннего детства картины. Они вместе дошли до Изваяний - гранитных статуй, временами требующих окропления кровью - еще одного памятника Колдовских Войн. Здесь их дороги расходились.
– Я не прощаюсь, - обернулась к мальчику Гленниан, - потому что не собираюсь уезжать. Если родители уедут, то без меня.
– Ну что ты как маленькая! Ты же…
– Так как насчет снова сходить к дому Юруна завтра? - перебила его наставительную речь Глен. - Мне хочется заглянуть во все комнаты и спуститься по той лестнице, куда ты не полез.
– Беги домой, гномик.
– Ты что, испугался?
– Завтра у меня не будет времени возиться с малышами, - важно сообщил ей Тредэйн.
– Ну так закуси коровью лепешку вареной морковкой!
– Это ты на уроках математики выучила?
– Тогда я сама пойду в его дом.
– Нет, не пойдешь.
– А вот и пойду, раз ты не хочешь! Ну, Тред, пожалуйста!
– Ладно, давай так, - уступил мальчик. - Если через несколько дней ты еще будешь в городе…
– Буду, буду!
– Тогда мы сходим и вместе посмотрим, что там под этой лестницей.
– Обещаешь?
– Слово чести!
– Сплюнь два раза! - Он послушно сплюнул.
– А теперь давай домой.
– Как скажешь, дядюшка! Ну, скоро увидимся. Не забудь, ты обещал!
Она повернулась и пошла к северной, части города, туда, где вокруг дворца дрефа стояли особняки знати, среди которых был и огромный дом ЛиТарнгравов.
Тред повернул на восток, и всего разок оглянулся ей вслед. Память об этой шагавшей вприпрыжку легкой голенастой фигурке с растрепанными волосами осталась с ним на долгие годы. Девочка исчезла в толпе и тумане, и он пошел дальше один, направляясь к богатому кварталу у Бриллиантового моста, названного так за удивительные зеркальные фонари, отражавшие и усиливавшие свет. Дома здесь не красили и не облицовывали плиткой. Они были выстроены из цельных плит белого мрамора, а черный узор выкладывался из квадратиков знаменитого гецианского фарфора. Тред быстро добрался до отцовского дома, не настолько большого и роскошного, как, к примеру, особняк ЛиТарнгравов, зато удивительно красивого. Белые колонны, сдержанные украшения и совершенные пропорции производили впечатление изысканности и гармонии. Над входом в дом Равнара ЛиМарчборга не было защитного амулета, и это было не единственным знаком несогласия с общественным мнением.
В последние годы Тредэйн начал задумываться, оставались ли эти знаки незамеченными.
Он вошел через парадную дверь и, отмахнувшись от расспросов слуг, сразу отправился на поиски отца. Проскочив через парадные покои первого этажа, он поднялся в комнаты наверху в надежде найти лорда Равнара одного, в кои-то веки отдыхающим от назойливого общества…
Ему не повезло. Еще не дойдя до дверей отцовской комнаты, Тред услышал пронзительный голос мачехи. Леди Эстина всегда производила много шума. Ее звонкое сопрано, в особенности, когда леди нервничала, прямо-таки ввинчивалось в несчастные уши оказавшихся поблизости. А спокойной, надо заметить, она бывала редко. Ее одолевали вечные страсти и терзали полчища подозрений. Знатная и нервная вторая жена Равнара ЛиМарчборга была подвержена депрессиям, сменявшимся приступами истеричной обиды. В тоске она была скучной и жалкой, в гневе - несносной и неуправляемой. Она заражала своими капризами весь дом, и Тредэйн терпеть не мог мачеху. Старшие братья полностью разделяли его чувства. Услышав сыпавший упреками визгливый голос, он остановился перед дверью.
– Для меня у тебя никогда нет времени! Ты не хочешь меня видеть!
Обычный скандал. Что за невозможная женщина!
– Тебе нет до меня дела… ты не замечаешь, как я несчастна…
Отец ответил ей что-то тихим, успокаивающим голосом. Что именно, Тредэйн разобрать не смог.
– Ты женился на мне, чтоб меня не замечать? Жалеешь, что женился? Жалеешь, да?
Снова терпеливые увещевания.
– Без меня тебе было бы лучше, да? Твои мальчишки, твоя троица драгоценных любимчиков, даже не скрывают своих чувств. И ты, конечно, с ними согласен - ты всегда за них, так что я окажу тебе услугу, скроюсь с твоих глаз! Ты ведь этого хочешь, верно? Я нарушила твое драгоценное уединение только потому, что хотела тебе кое-что сказать, но вижу, тебе это не интересно!
Вежливое возражение, вопрос.
– Нет, я передумала! Теперь я доставлю тебе удовольствие, оставлю в покое. Не стану отнимать ни минуты твоего драгоценного времени. Ни единого бесценного мгновенья!
Громкий звон разбитого стекла поставил точку в их разговоре. Дверь с грохотом распахнулась, и Эстина вылетела в коридор: плоская грудь вздымается, узкое лицо пылает некрасивым румянцем. Из глаз и носа у нее текло, губы были крепко сжаты, от ноздрей к углам рта пролегли глубокие морщины. Жуткий вид - жалкий и злобный одновременно. Тредэйн смотрел на нее с холодным отвращением.
