– Лука, что там у тебя случилось? – участливо спросил Макей, по-отечески заглянув в глаза молодому казаку.

Тот помялся, но потом оживился и поведал о случившемся.

– Это и все?! – с удивлением воскликнул старый казак. – И ты от этого раскис? Удивляешь, Лука! Брось даже думать об этой безделице! Забудь!

– Не забывается, дядько Макей. Все думаю, что мы на татар да на ляхов зубы точим за их набеги и зверства, а сами творим так же!

– Так ведь война, сынок! Куда от нее денешься. Люди еще не научились обходиться без войн. Так и живем. И не забивай голову мусором. Он никогда тебе не поможет, сынок! Охолонь, успокойся! Еще не такое увидишь!

– Голова и у меня так считает, а в сердце все одно тоска и печаль, – ответил Лука, а в его голосе старый казак заметил искренность и пожалел его.

– Вином все это залить не можешь, так что потерпи малость. Со временем это пройдет. Ты хоть узнал ее имя, хлопец?

– Ничего не знаю. Ни имени, ни местности, ничего, дядько Макей! Самому обидно становится, что не подумал об этом раньше. Но теперь поздно. А сердце щемит и ноет.

– Все пройдет, сынку. Впереди многое может произойти, и времени пройдет достаточно. А время – хороший лекарь. Оно все лечит. Пройдет, Лука.

Теплота, с которой говорил старый казак, сильно взбодрила Луку. Он улыбнулся одним краем лица и ответил:

– Спасибо, дядько Макей, за добрые слова. Ты меня утешил. Спасибо!

– Э, хлопец! Не расстраивайся! Все сгладится, хоть и не все забывается.

Осенью часть казаков с двумя тысячами хорватов были вынуждены отправиться на Рейн к французской границе. На этот раз его старые друзья-обозники были в составе отряда в тысячу сабель. И теперь Лука с Якимом частенько встречались с ними.

Рана на щеке у Луки наконец зажила, но шрам оказался заметным. Пришлось отпустить светло-коричневую бороду, которая росла все же медленно и не так густо, как хотелось бы. И все же шрам был скрыт. Лука даже иногда подбривал бороду на манер французов, за что получал много насмешек.

Отряд несколько раз участвовал в мелких боях с французами. Лука даже встретил после одного такого боя пленного, очень похожего на того юнца, которого он пощадил, ударив лишь плашмя, и потом отпустил. Но это оказалась ошибкой. Пленный был не тот юнец.

Отряд часто дробился на сотни и совершал длительные походы в глубину французской территории, громя коммуникации и пути снабжения армий и отрядов союзницы Швеции.

Лука воевал теперь в составе двухсотенного отряда под общим началом Боровского. И тот после гибели одного десятника назначил Луку на его место. Это вызвало у старых казаков некоторое недовольство, но Лука оказался покладистым и рассудительным командиром. И что важно, сильно переживал за своих казаков, часто спорил с сотниками, доказывая чрезмерную опасность того или иного приказа, грозящего большими потерями.

– Ты, Лука, долго не засидишься на десятнике, враз слетишь, – как-то раз проговорил казак с седыми усами и кустистыми бровями бывалого вояки по прозвищу Губа. – Таких начальство не жалует. И как это тебя такого пан Боровский поставил десятником?

– Я и сам не держусь за эту должность, Губа. Пусть идет, как получится.

– Однако буду жалеть, коль тебя сместят, хлопец, – заметил Губа.

– Невелика потеря, – отмахнулся Лука, но слова Губы заставили его призадуматься, что же он такого делает, что может стать неугодным начальникам.

Отряд медленно продвигался на юго-запад, опустошая ближние деревни и громя малые гарнизоны и отряды французов. Эти отряды, набранные из крестьян или бродяг, при первых признаках опасности старались побыстрее разбежаться.

– Этак мы могли бы и до ихнего Парижа дойти при таких защитниках! – усмехались казаки после одного такого боя. Лишь два десятка солдат с офицерами смогли уйти оврагами от казаков, остальные просто побросали оружие и сдались.

– Казаки, вы заметили, какие тяжелые мушкеты у французов? – взвесил на руке тяжеленный мушкет казак Панас. – Шведские намного легче. Вот бы и нам такими вооружиться! Благодать!

– Теперь до шведа не достать, – ответили ему. – Далеко теперь швед. А мы будем таскать эти тяжести и дальше.

– Зато эти французы совсем не охочи до войны, – подбросил словечко еще один казак.

– А что дает эта война им? Одно разорение. Слышал, что этот ихний кардинал, что за короля правит, так задавил селянство налогами да поборами, что многие деревни и вовсе опустели. Народ разбежался по лесам и разбойничает, грабя кого придется.

– Война еще никому не приносила пользы. Разве что татарам, которые живут военными грабежами. Здесь это, мне кажется, не так, – это говорил степенный казак с тощим оселедцем седеющих волос.

– Кто их знает, Максим. Здесь, как и у нас в Украине, постоянная драка за веру. И кто поймет, кого слушать. Слыхали, как тут местные князья переходят то в одну веру, то в другую? Как им выгоднее. А народ отдувается точно так, как и у нас. Всюду одинаково.

К весне две сотни Боровского орудовали в междуречье Мозеля и Мааса на землях Люксембурга. Здесь было смешанное население, но большинство говорило на немецком.

– Казаки, мы должны подумать и о себе, – уже не раз призывал сотник Боровский казаков. – Здесь городки богатые. Мы можем хорошо позаботиться о себе. Будем брать с них выкупы – и домой многие из нас вернутся богатеями.

– Слава сотнику Боровскому! – гаркнули казаки. – Слава!

– А что? Жалованье задерживают. Пан полковник Носович лишь переговоры с австрияками ведет, а воз и поныне там. Когда еще нам выплатят задолженность! Слава пану сотнику!

Теперь две сотни, несколько поредевшие в боях, рыскали по междуречью в поисках легкой добычи. И она находилась.

За зиму и весну казаки обзавелись тяжелыми поясами, набитыми талерами да экю. Правда, некоторые монеты имели облегченный вес, но это не тревожило казаков.

Спустившись по Маасу, сотни оказались в сильно всхолмленной местности с деревнями и замками, уже крепко запертыми. Старые рвы еще хранили следы воды, перейти их было не очень-то легко, да казаки и не пытались этого делать. И сотник Боровский как-то сказал, кивнув на один из таких замков:

– Зубы поломаем, а толку? Вряд ли там можно добыть много ценного. Города намного богаче, да и брать их легче.

– Что верно, то верно, пан сотник, – важно ответил Михай. А старый Макей добавил, пустив в воздух струю дыма:

– Это вам не Кафа, верно, пан сотник! В этих старых замках ничего не осталось от былых богатств. Ихний кардинал здорово пощипал своих ясновельможных.

– Впереди, верстах в десяти, есть городок, – продолжал Боровский. – К нему мы и подтянемся к утру. С открытием ворот ворвемся в городок, и он наш без особой крови. Нам этого не нужно.

Казаки дружно поддержали сотника. Послали вперед легкую разведку, переодев Луку и еще двух казаков в снятые для этих целей одежды французских солдат.

После полуночи три казака, одетые драгунами, отправились в путь. Остальные должны подоспеть к рассвету.

Разъезд подошел к городку еще до света. Ворота дряхлой крепостцы еще не отворялись, пришлось затаиться вблизи заросшей кустарником речки. Когда ворота наконец отворили и старики-стражники с алебардами оглядели местность за воротами, казаки выехали на дорогу и шагом, не спеша, потянулись к городку.

– Что-то наших не видать, Лука, – заметил один из казаков. – Как бы не опоздали.

– Не должны, – ответил тот и поправил рукоять пистоля в седельной кобуре. Троица казаков медленно подходила к воротам, договорившись не проронить ни слова при въезде в ворота. Это было, конечно, подозрительно, но ничего другого придумать было нельзя.

Перед самыми воротами, переезжая старый мост, Лука обернулся. Вдали его цепкие глаза заметили змейку всадников в полуверсте от городка.

– Показались наши, – шепнул он другу, и они спокойно проехали в ворота. Стража навалилась с вопросами, отвечать на которые они просто не могли. Но и долго молчать было опасно.