Лука спустился вниз, на тропу, вьющуюся среди кустарника и редких пальм. Он подумал с сомнением, а понравится ли Луизе это уединенное место? А Катуари?

Он задумал привести ее сюда и показать дом, где он хотел бы жить с этой немного необычной женщиной, так волновавшей его. Но как это будет, ведь есть еще и Луиза, которая вряд ли согласится на такое.

Потом Лука вспомнил, что жена его не католичка и с разводом у протестантов дела обстоят проще. И все же он сильно волновался, сомневался и злился. Злился на самого себя, сам не зная за что.

Катуари долго в задумчивости стояла на узкой площадке утеса над бушующими внизу волнами – ветер был свежим. Почти отвесный обрыв блестел от влаги, манил своей тайной и страшил одновременно.

– Ты что так задумалась, Ката? – спросил Лука, осторожно обняв ее за талию и заглядывая вниз. – Не стоит так близко подходить к краю. Высоко, а ветер сильный и порывистый.

Она повернула к нему задумчивое лицо, улыбнулась, затем промолвила:

– Здесь так одиноко и величественно. Я раньше никогда здесь не бывала.

– Согласен, Ката. Место красивое и грозное одновременно. Здесь ты будешь высматривать наш корабль в ожидании моего возвращения. Романтично, не так ли? Что скажешь на это, любимая?

– Это меня не устраивает, Люк. Я хочу постоянно быть рядом с тобой.

– Это не очень удобно для женщины, Ката. К тому же скоро появится наш ребенок, и ты не можешь оставлять его на такое длительное время.

– Первое время да, но потом смогу, Люк!.. Меня всегда тянуло к морю. Я не испытываю никаких неудобств в пироге, а на этом судне и каюты есть. Полное удовольствие плавать на таком судне. Мне постоянно завидно, когда вижу вдали парус.

– Я рад, что твои стремления могут осуществиться не так скоро, как ты хотела бы, – ответил Лука, нежно прижал женщину к себе и поцеловал, ощутив ее трепетное желание.

Она требовательно притянула его к себе, просительно глянула в его глаза. Лука задышал бурно, с трудом и тут же ответил страстными поцелуями, торопливо расстегивая крючки платья.

Это были восхитительные минуты! Тугой ветер, теплый и влажный, грохот волн и неистовые ласки, слегка сдерживаемые ее положением.

– Милый, ты не покинешь меня? – спросила она покорно, когда они отдышались и сидели под струями ветра на краю пропасти.

– Зачем такие глупые мысли заполняют такую милую головку? – ответил Лука слишком поспешно, смутился в душе, но ничего больше не добавил.

– Ты как-то странно ответил, Люк. Что у тебя на душе? Поведай, прошу.

– Что у меня может быть на душе, Ката? Просто вспомнил про всевозможные приключения, если французы дознаются про мою помощь вам с оружием.

– Разве для этого имеются основания? Ты меня пугаешь.

– К сожалению, поиски того, кто это сделал, продолжаются. Мне вчера говорил Савко. Он вернулся из поселка, там ходят слухи, что это житель острова, и его все еще разыскивают. Ты понимаешь, что будет?

– Конечно, милый! Может, нам уехать на другой остров? Например, на Доминику или даже на Мартинику, как вы ее называете.

– Если они докопаются до меня, то уходить надо будет очень далеко. Дальше Сент-Мартена, дорогая моя.

Катуари сильно опечалилась. Она затихла и долго молчала. Молчал и Лука, задумавшись о своих запутанных делах, разобраться с которыми он пока не мог.

– Я бы хотела на Доминику, Люк, – наконец промолвила она неуверенно.

– Это слишком близко, Ката. Там легко нас обнаружат. Кстати, ты ничего нового не можешь мне поведать о своих родителях? Откуда была твоя мать?

Она помолчала, как бы собираясь с мыслями, ответила тихо, с грустинкой:

– Мне ничего не говорили о ней. Только и узнала, что она англичанка и захватили ее в плен наши карибы больше двадцати лет назад. И с тех пор на шее у меня этот медальон. Колдун и жрец, который мог об этом рассказать, уже умер и захватил с собой в могилу мою тайну.

– А отец? Он ведь мог тебе что-то говорить?

– Не знаю, Люк. Но он ничего мне не говорил. Никогда не вспоминал о ней. Да я и сама только несколько лет назад узнала правду о своем рождении. Отца уже не было в живых.

– А муж? Ты его любила? Как вы жили?

Женщина задумалась, пощурилась, но ответила:

– Муж погиб в стычке два года назад. Я не чувствовала к нему ничего, но должна была уважать и слушать. А он был довольно груб, и я только теперь стала понимать, что это от ненависти к белым, к моему происхождению.

Они долго молчали, пока Лука не спросил:

– Почему у тебя не было детей, Ката?

– Не знаю, Люк. Меня и муж постоянно спрашивал, ругал, пытался бить. Теперь знаю, что не во мне дело. И я так довольна, Люк!

Он услышал в ее тоне так много теплоты и любви, что разволновался, представив, что ей придется пережить, когда он привезет сюда Луизу. Стало тоскливо на душе.

А Ката продолжала ворковать, хотя Лука почти не вникал в это. Понимал лишь, что женщина, сама не зная, что ее ожидает, мечтает и радуется.

И чтобы охладить ее пыл, спросил:

– Что слышно о твоих карибах, Ката?

Она быстро глянула на него расширенными глазами, ответила в раздумье:

– Какие вы странные, белые. – Она помолчала немножко, потом сказала: – Плохие вести принес один кариб.

– Что за вести? Я не знал, что здесь был кариб.

– Зачем волновать людей. Он был тайно, и я с ним говорила.

Лука вопросительно глянул на индианку.

– Мало нас осталось. Зовет на свой остров.

– На Лимагуигу, как ты его называешь?

– Нет. На Доминику, так этот остров теперь называется, – усмехнулась Ката и прислонила голову к груди Луки.

– И что ты решила? – в волнении спросил Лука.

– Я долго думала над твоими словами, вспоминала, что произошло с моим народом здесь. Так будет и на Доминике. И ничего мы не сможем сделать. Противостоять белым у нас нет возможности, Люк. Ты был прав. У меня есть ты… и наш ребенок. Я вдруг захотела, чтобы он был белым и не испытал того, что мой народ.

– Его народом будем мы с тобой, Ката.

Она взглянула на него странным взглядом и промолчала.

Наконец судно можно было отправлять в пробное плавание.

Самюэль, разодетый по такому случаю в праздничный камзол с кружевной сорочкой, короткие штаны и белые чулки, постукивал новыми башмаками по новенькой палубе, горделиво оглядывал свое детище и ждал лишь приказа хозяина поднимать якоря.

Лука явился с Жаном, взошел на палубу, сходни убрали, он задрал голову, глянул на реи, где ждали команды матросы. Он кивнул, паруса упали, развернулись, ветер потрепал их и слегка надул. Якоря медленно вынырнули из воды, корпус слегка качнулся, и судно сдвинулось с места.

Рулевой Колен орудовал штурвалом, выводя судно в море. На берегу стоял Назар, негры скалили зубы.

– Вот мы и в море! – воскликнул Лука, вдыхая полной грудью свежий влажный ветер. – Все же приятно снова ощутить под ногами родную палубу, не так ли, – посмотрел он на Савку и деда Макея.

– Не знаю, не пробовал, сынок, – хохотнул Макей и добавил: – Это ведь твое судно, а мы лишь матросы.

– У нас, Лука, кишка тонка. Не по нашим грошам корабли себе заводить, – поддакнул Савко.

– Погодите вы! И у вас может быть такой корабль, друзья! Придет время.

– Держи шире карман, Лука! – Савко не сдавал позиций. – Где нам найти такую богатую жену, как у тебя? И где взять такую любовницу, как твоя Ката с ее кучей драгоценностей? Это только тебе так повезло. А что до нас, то я буду рад и просто работать рядом с тобой!

И хотя Савко говорил в шутливом тоне, Лука слышал в его голосе сожаление. Он хлопнул друга по плечу, улыбнулся добродушно и ответил:

– А ты не грусти, Савко. Быть и тебе богатым! Работай, жди и надейся!

Глаза казака заблестели, заискрились. Он пробормотал себе под нос:

– Вот бы сбылись твои слова, Лука! Я бы поставил тебе такую выпивку, что ты и за неделю не осилил бы!

– Я ж не пью, Савко! Может, что другое поставишь?