– Все верно, но это не главная причина твоего плохого настроения. Что-то тебя гложет, Люк. Ты не хотел бы поделиться со мною своими неурядицами?

Хуже всего было то, что Лука знал, что Катуари может догадаться о причине его плохого настроения. Это страшило его. Он даже подумывал, что пора отправлять ее в деревню индейцев. Она уже ходит, немного работает с негритянками по хозяйству, даже вчера искупалась в море, и Луке нестерпимо хотелось при этом подсмотреть за нею.

Прошло уже три недели, как он вернулся в усадьбу.

Неожиданно пришла большая пирога индейцев. Девять бронзовых воинов мощно гребли, вспенивая голубую воду у берега. Десятый сидел на корме. Это был вождь, и он наверняка пришел за Катуари.

Пока индейцы причаливали, Лука лихорадочно обдумывал, что произойдет. Он трепетал от мысли, что индианка покинет его, но в то же время в голове сверлила мысль, что это к лучшему. Он избавится от наваждения и, может быть, хоть частично забудет про эту индианку. Ведь он женат, Луиза ждет ребенка, и он рад этому. Но эта женщина! Она разрушает все его планы и надежды!

Тусуанак с радостным лицом вышел на берег, Лука радушно его обнял, Катуари с улыбкой сказала вождю, что теперь уже почти здорова.

Они долго говорили между собой, а Лука все пытался вникнуть в их непонятные переговоры, но лишь растравил себя еще сильнее.

Наконец, уже в доме, Катуари обернулась к Луке. Ее глаза неожиданно затуманились как-то странно. Луке показалось, что он услышит сейчас что-то очень страшное или даже трагичное. И она сказала упавшим голосом:

– Люк, я должна уехать. Так нужно. Я дочь своего народа и должна быть с ним. А ему сейчас очень тяжело. Прости.

– Но как же так?! Ты ведь еще не совсем поправилась! Ты слаба и…

– Твои слова ничего не изменят, Люк. Я еду завтра. Так решил большой совет вождей, и мой долг подчиниться ему.

Лука ожидал этого, но услышав, был оглушен и подавлен. Он клял себя за то, что так и не объяснился с индианкой, хотя много раз делал попытки. И теперь, когда в его распоряжении была лишь одна ночь, он растерялся.

Она глядела на его расстроенное лицо, понимала, что его так пришибло, но говорить ничего не стала. Все это видел вождь, и она не могла позволить себе упасть в его глазах.

Наступил вечер, индейцы сидели у костра, курили трубки, тихо переговаривались. Катуари была задумчива, невпопад отвечала на обращения к ней. Лука с потерянным видом сидел на обрубке ствола и все раздумывал. На душе была пустота и отчаяние.

Индейцы вскоре отправились спать в дом, Катуари в задумчивости спустилась к самой воде и шлепала босыми ногами по полосе прибоя.

Лука последовал за ней, и они молча прохаживались в темноте. Наконец Лука проговорил очень тихо и грустно:

– Катуари, мне будет грустно без тебя. Ты слишком много значишь для меня.

Она вздохнула, повернула голову в его сторону и ответила:

– Ты для меня тоже. Но я не могу иначе, Люк.

– Ты должна! Ведь, скорее всего, всех вас ждет плохой конец! Я знаю!

Она вопросительно вскинула глаза, пристально посмотрела на него, спросила:

– Что ты знаешь, Люк? Скажи!

– Знаю, что скоро вы будете втянуты в войну с французами. И вы погибнете!

– Все погибнем? Совсем все? Почему ты так считаешь?

– А разве может быть иначе, когда у одних только копья и луки со стрелами, а у других ружья и пушки?! Пусть не все, но большинство людей погибнет! Тебе нельзя уходить с ними! И ты можешь погибнуть!

Она долго молчала, потом сказала глухим голосом:

– Значит, так угодно духам, Люк. Такова наша судьба. И я приму ее вместе со всеми. Так надо.

– Что ты говоришь? Так вовсе не надо! Останься здесь, и ты будешь в безопасности! Прошу тебя!

– Нет, Люк! Я не могу, не имею права бросить свой народ!

– Да твой ли это народ, Катуари? Ты почти белая, и глаза у тебя от белой матери! Не уходи!

– Откуда ты знаешь про мою мать, Люк? – насторожилась Катуари.

– Услышал в индейской деревне, когда был в плену. И этот медальон, – он тронул золотое украшение на груди индианки, – от нее?

– От нее. Но я никогда не видела своей матери. Она умерла при родах. Так говорят все. Но у меня есть мой народ, и я разделю его судьбу.

– Катуари, я люблю тебя! Не уходи!

– Я знаю, Люк. И я тебя люблю! Но я уйду. Только я хочу уйти с ребенком в чреве. Мы, туземцы, не понимаем вас, белых, но ты должен меня понять. Я хочу от тебя ребенка.

Лука опешил в первое мгновение, потом бурно обнял ее, покрыл поцелуями ее лицо, наклонился, взял на руки и почти бегом, шепча что-то на ухо, понес к кустарнику среди высокой травы.

Она бурно отвечала на его ласки, он же сгорал от желания, сжимал женщину в страстных объятиях, пока оба не слились в едином порыве, поглотившем их целиком.

Они лежали, устремив взгляды в звездное небо. Мыслей в голове у Луки не было. Он просто переживал восторг и ликование.

– Люк, как же мне этого мало, – прошептала она, повернулась к нему и неумело поцеловала в губы. – Прости, но у нас любят иначе. Я хотела бы научиться, да времени нет. Прости, Люк.

Он был в восторге от ее простоты, незатейливости и наивности. Поэтому, наверное, и спросил:

– Сколько тебе лет, Катуари? Ты такая непосредственная!

– Я старуха, Люк! Мне скоро двадцать.

– Разве это старость? Это даже еще не кончилась первая молодость!

Они любили друг друга почти до утра.

– Люк, мне пора, – прошептала Катуари с явным сожалением. – Помни, что я люблю тебя. Надеюсь, что у нас будет ребенок. Буду молить и просить богов и духов ниспослать мне эту радость. И ты молись своему богу, Люк. Обещаешь?

– Конечно, обещаю, Ката! И буду молиться за тебя, чтобы Бог даровал тебе жизнь и счастье.

– У меня не может быть счастья без моего народа, Люк. Прощай, любимый! – И она приникла к его губам долгим поцелуем.

Она ушла, и он проводил ее глазами, отметив, что такой походке вполне может позавидовать любая дама из хорошего общества.

Лука был в отчаянии. Она уходила в утреннюю дымку. Ее стоящая стройная фигура еще некоторое время просматривалась, потом растаяла, растворилась.

Он продолжал стоять, пока солнце не разогнало туман. Лука увидел, что Катуари стоит в пироге. Гребцы работали веслами осторожно, и Лука отчетливо наблюдал, как она махала ему рукой. Он махал в ответ, и так продолжалось чуть ли не час, пока пирога не скрылась за мыском.

Потом он долго сидел на берегу и думал почему-то о том, что расставание это навсегда. Пустота и горечь утраты соединялись при этом даже с некоторым облегчением. Он стеснялся самого себя, это надо же было так разнюниться казаку! Хорошо еще, что не видел этого никто. Особенно друг Назар, который и сам… Но думать об этом нельзя.

Однако дела не ждали. Лука в этот же день принялся торопить рабов с заготовкой материала для нового судна. Но теперь он поручил это Самюэлю и Аману-плотнику.

Договорились, что слишком большой корабль строить не будут. Всего на тринадцать футов длиннее прежнего и почти на фут шире. С двумя мачтами, но на две каюты больше. Судно должно поднимать не менее ста тонн. Этого, решили все, будет вполне достаточно для нужд усадьбы.

Лука засел за книги. Ему захотелось самому научиться управлять судном, а Самюэль только посмеивался над ним, хотя частенько спрашивал про те или иные премудрости судовождения.

Наконец он дождался попутного корабля до Сен-Мартена. Лука поспешил в Бас-Тер, где заплатил за себя и небольшой груз и стал ожидать отплытия.

Перед Сен-Мартеном он подсчитал, сколько же времени не посещал жену, и с ужасом осознал, что больше двух месяцев, даже почти три. Лука был уверен, что Луиза устроит ему отменную головомойку и скандал.

Однако в доме Луизы царил покой и мир. Жена встретила его восторженной улыбкой и даже не посетовала на столь долгое отсутствие.

Это так удивило Луку, что он заподозрил подвох. Тем не менее он, оглядев жену, заметил ее полноту, сияющие глаза и немного успокоился.