Изольда встала сама, с достоинством и вежливым спокойствием она дала взять себя под локотки, Куку же пришлось буквально отрывать от стула — он пребывал в какой-то прострации.

Когда процессия прошла мимо нас, Артемон вскочил и бросился наперерез бухгалтерше.

— Слышь, Изольда, — зачастил он. — Ты не переживай, я тебя не брошу… Я найму самого крутого адвоката. Хошь из Москвы, хошь из Америка ривезу… Без базара! И насчет отдельной камеры договорюсь, а когда тебя осудят, я тебе передачьки буду привозить, а ты мне письма пиши…

— Я напишу, — прошептала Изольда.

— Пиши, я буду ждать. Только я это… отвечать не буду, я с ошибками пишу…

Она шмыгнула носом и кивнула. А Артемон все не замолкал.

— Ты тюрьмы не бойся, там можно жить, если бабки есть. И жрачку, и выпивку, и наркоту можно пронести, ежели охота… Даже бабу… Ну тебе-то, конечно, бабу не надо, тебе бы … — он встрепенулся. — Мужик-то есть какой на примете? А то зарегистрировались бы по-бырому, а я бы устроил тебе свиданки раз в месяц… А, Изольда, есть мужик-то?

Она опустила глаза и пролепетала:

— Нет.

— Да… Это плохо… — он нахмурился, потом просветлел. — А хочешь, я на тебе женюсь? — выпалил он. — Хочешь?

— Хочу, — быстро выговорила она, еще ниже опустив свою ушастую голову.

— Тогда жди — скоро сватов зашлю! Слышь, Изольда? Сватов, чтоб по-людски все было…

Он еще что-то хотел сказать, но не смог — конвоирам надоело ждать, когда новоиспеченный жених выговориться, и они поволокли упирающуюся Изольду к выходу. Вслед за ними помещение покинули и Русов с Геркулесовым. Нам ничего не оставалось, как последовать за ними.

Только мы вышли из Музыкального зала, как Ксюша прытко подскочила к Артемону и залепила ему мощную плюху.

— Ты чего? — обалдел он. — Чего дерешься?

— Я тебя вообще прибью, — зашипела подруга. — Аферист проклятый! Врун, подлец и негодяй!

— Ну ты полегче… — обиженно буркнул Артемон, потирая затылок.

Но Ксюша его не слушала — она сжала кулаки и приготовилась к затяжной кровавой драке.

— Ладно меня обманул, — цедила она сквозь зубы, прыгая на носочках вокруг банкира. — Но Клотильду зачем?! Они и так жизнью обиженная, а тут ты еще со своим враньем про скорую свадьбу…

— А я и не врал! Я на ней женюсь. — Он хмуро кивнул, как бы подтверждая серьезность своих намерений. — Пусть она мне стихи пишет. Поэмы всякие…

— Ты ж, подлюка, женат!

— Я свободен, как птица, — удивленно протянул он, уворачиваясь от маленьких, но острых Ксюхиных кулачков.

— Слышали мы уже про птиц! Врун! — выкрикнула она и нанесла врагу точный удар по почкам.

— Я никогда не был женат. Честно.

— А это что? — возмутилась Ксюша, рванув банкира за безымянный палец. — Вот!

Артемон тупо уставился на свой перст.

— А что не так? — осторожно спросил он.

— След от кольца — вот что!

— Это? — И он засмеялся. Сначала тихо, потом все громче и громче.

— Чего ржешь? — озлилась Ксюша.

— Это…Это, — он хохотнул на последок и спокойно произнес. — Это я когда в солярий ходил, ключи от машины с собой брал, кольцо от брелка на палец вешал, а саму связку в кулаке зажимал… Вот и получилось так…

Ксюша пораженно молчала. Я опасливо пятилась, вдруг, думаю, она и меня сейчас бить начнет — как-никак это именно я ей внушила мысль о том, что банкир женат. Но опасения мои были напрасны — подруга и не подумала распускать руки, уж очень она была расстроена.

— Это что ж получается? — упавшим голос вымолвила она. — Это получается, что Клотильда у Соньки увели мужика?

— А че меня уводить? Я че бычок?

— Это что ж получается? — стонала Ксюша. — Что эта кочерыжка отбила у Соньки, умницы, красавицы, кавалера?

— Да ладно тебе, — попытался успокоить ее «кавалер». — Не переживай. Сонька баба видная, она себе лучше меня найдет… — Потом он робко улыбнулся и смущенно произнес. — А я такой, как Изольда больше сроду ни встречу. Она вишь как меня полюбила. Как эта… как ее… как Отелла!

— Это что ж получается? — как испорченная пластинка ныла Ксюша. — Что и моего Педика у меня какая-то кикимора болотная может увести?

— Изольда меня и бедного любить будет… И всякого. — Бухтел о своем Артемон. — А что страшненькая, так это ладно, я ей пластику сделаю… Титьки силиконовые и все такое…

— В тюрьме? — насмешливо спросила я.

— Не… Когда выйдет. А пока мы с ней переписываться будем. Она мне поэмы будет присылать, а я ей адвокатов…

— Что ж это получается? — взвыла Ксюша. — Что моего… — тут она, слава тебе господи, заткнулась. Но через мгновение утреннюю тишину леса разорвал ее душераздирающий крик. — Педик! Любимый!

И она понеслась к воротам, словно взбесившаяся антилопа.

— Чего это с ней? — испугался Артемон

— Кажется, наша подруга, наконец, поняла, что любит своего мужа, — улыбнулась я.

— А куда она помчалась?

— К нему.

— Так он же за десятки километров, — оторопел банкир.

— Для влюбленной женщины нет преград и расстояний, — бросила я.

— Ну вы бабы даете! — крякнул он.

Мы с Сонькой переглянулись и радостно рассмеялись. Да, мы, бабы, даем!

К нам робко подошел Зорин, в его пухлой руке была зажата еловая ветка, унизанная роскошными шишками.

— Сонечка, это вам, — смущенно пробормотал он и сунул «экебану» в Сонькину руку.

— Спасибо, — тихо поблагодарила она, прижимая презент к груди. — Я очень люблю, когда елками пахнет…

Зорин осторожно приобнял притихшую Соньку, Артемон сграбастал меня, и мы дружным квартетиком, не спеша, направились к воротам. Мы шли по заснеженной аллейке, мимо пионеров-мутантов, мимо исполинской снежной бабы с еловой шишкой вместо носа (из-за которой баба больше походила на мужика-кавказца), мимо старика сторожа, любовно протирающего свои «наполеоновские» лыжи… Мы преодолели распахнутые ворота с бескрылой ракетой над ними, гриб-мухомор из дерева, бывший некогда беседкой, картеж милицейских машин…

Мы остановились под придорожной елью, той, под которой некогда валялась я.

… И под которой теперь валялась Ксюша.

— Что с тобой? — охнула Сонька, бросившись поднимать подругу. — Что случилось?

— Опять. Опять лопнуло, — жалостно пропищала Ксюша.

— Сухожилие? — зажмурилась та. — Связка?

— Завязка! — И Ксюха выставила перед собой ладонь, на которой лежали обрывки шнурка, до недавнего времени исполняющего обязанности пояса. — Штаны спадают!

Мы дружно рассмеялись, потом подняли страдалицу из сугроба, перевязали ее капризные штаники очередным (теперь Сонькиным) шнурком. Артемон достал из-за пазухи бутылку джина, пластиковые стаканчики, погрызенную с одной стороны шоколадку. Разлил. Посмотрел на свет — ровно ли получилось. Оказалось, тютелька в тютельку. Пробормотав: «Глаз — алмаз», он протянул нам по стакану и по дольке шоколада.

— Выпьем за упокой. Не чокаясь.

Мы залпом выпили. Занюхали. Только Артемон собрался разлить по второй, как с востока (то есть со стороны далекого шоссе) показался белый микроавтобус.

— Кого еще несет? — спросил банкир, замирая с занесенной над стаканом бутылкой.

— Это, кажется, «скорая», — засмеялся Зорин, плотоядно облизнув свою шоколадную дольку. — Лучше поздно, чем никогда.

— Это точно, — изрек Артемон, возвращаясь к своему занятию. — Так. Поехали дальше, — провозгласил он, протягивая нам наполненную джином «тару». — Теперь за здоровье моего дружбана Каляна. И за его спасительниц. Чекнулись. Выпили.

Мы чокнулись, выпили. Закусили той же шоколадкой. Рожи у всех стали красными, глаза добрыми, масляными, желудки горячими, мыли путанными.

— Теперь бухнем за мою невесту, — скомандовал Артемон, вновь наполняя наши стаканчики. — И за меня. Совет нам, блин, да любовь. Чокнулись. Выпили.

Мы сделали все, как он велел, но уже без особого удовольствия. Как-то не привыкли мы спозаранку хлестать джин без тоника и закуски, тем более такими ускоренными темпами.

— Теперь долбанем за…