— Я Изольду до двери довел и сразу к вам.
— Тебе тоже одному в комнате страшно?
— Я вас пришел охранять! — вскрикнул Юрка, зардевшись от обиды. — Как верный рыцарь.
— Знаешь что, рыцарь, иди-ка ты…
— Посмотри, не приехала ли милиция, — ласково закончила Сонька. Ей, видимо, стало обидно, что над ее поклонником постоянно издеваются. О том, что 10 минут назад она мутузила его кулаками, Сонька уже забыла.
— Ладно, — огласился он и потопал на выход.
16.
Мы просидели в комнате минут 15. Вестей с передовой не было. То ли Зорин еще не добежал, то ли добежал и ждет у ворот прибытия долгожданного «козелка», дабы сопроводить стражей правопорядка до места происшествия.
— Что ж не едут, сволочи? — в волнении произнесла Сонька.
— Ты кого ждешь, Артемона или милицию? — хихикнула Ксюша.
— Чокнутая, — буркнула Софья и продолжила волноваться.
— Да не трясись ты так. Вернется, никуда не денется.
— Отстань ты со своим пуделем! Не нравится он мне! Не нравится!
— Как это? — упавшим голосом спросила Ксюня.
— Просто. Не нравится. Точка.
— Но ты сама с ним кокетничала… Делала массаж и все такое!
— Это я так. Для поддержания формы.
Ксюша сделала глубокий вдох, приготовившись к пространной лекции. Но я не дала ей даже начать:
— Скоро повара пойдут завтрак готовить. Тогда копец. Столовка не заперта, кругом разгром. Труп в зале. Начнется паника… — я помолчала, потом со вздохом продолжила. — Если менты в ближайшие 20 минут не приедут, пойдем будить начальника лагеря, пусть принимает какие-то меры.
— Самой что ли сбегать до ворот? — спросила Сонька, спрыгивая с табурета. — Посмотреть.
— Сиди уж. Один вон убежал, до сих пор ни слуху, ни духу.
— Я так не могу. У меня как будто хомяк в попе сдох. Мне надо что-то делать, — упорствовала Сонька.
— Ты лучше поднимись на второй этаж, там балкончик есть, с него далеко видно, — предложила я.
Сонька радостно подпрыгнула и унеслась.
Как только она скрылась, Ксюша подскочила ко мне.
— А ты чего молчишь?
— В смысле?
— В смысле, что наша дурная подружка собирается сделать очередную ошибку…
— Ошибкой ты называешь ее нежелание спариваться с Артемоном.
— Почему сразу спариваться? — раздраженно бросила Ксюха. — Что ты все опошляешь? Я о законном браке. О семейной жизни! О безбедном существовании под опекой прекрасного мужа…
— Ксюнь, Артемон женат.
— Ой, не смешите! Женат! Артемон! Вот придумала…
— Женат! — повторила я строго.
— С чего ты взяла? — все еще беспечно спросила Ксюша, но у самой в глазах замелькала паника.
— Ты его руки видела?
— Конечно. Такие руки не увидеть не возможно. Кулак с мою голову.
— А пальцы? Ты разве не заметила белый след на безымянном? Видно, перед тем, как сюда приехать, Артемон снял обручалочку, чтобы обманывать глупых барышень…
— Может, разведен?
— Тешь себя надеждой! Придумай еще, что вдовец.
— Ах он подлюга! — разъярилась Ксюша. — Я ж его спрашивала, каково его семейное положение. А он — свободен, как птица! Свободен, как птица! Как индюк что ли?
— Не переживай. Мы ей другого найдем, — попыталась успокоить безутешную подругу добрая Леля.
Но Ксюша успокаиваться не желала.
— Я вот ему устрою, когда вернется! Крылья-то пообломаю!
— Ксюша, — я решила направить ее мысли в другое русло. — Как ты думаешь, этот Колян…
— Тоже женатый. Как пить дать!
— Я не об этом. Что с ним, как думаешь?
— Никак не думаю. Мне плевать!
— А вдруг он умирает? Представляешь, еще один человек пострадает… Ни за что, между прочим. Жалко ведь! — Мне и вправду было жалко этого нового русского Коляна, с которым я даже не была знакома. — Он-то хотел на лыжах покататься, бедную молодость вспомнить. А теперь лежит один в комнате… — Я так разнюнилась, что чуть не плакала. — И некому стакан воды принести…
— Почему же некому?
— Артемон уехал, Кука убежал, а третий, как его там, Павлуша что ли, в отключке…
Вижу — Ксюшу проняло. Сидит печальная, носом шмыгает, глазками моргает. Того гляди, расплачется.
— Лель, а, может, сходим проведаем? — спросила она дрожащим голоском.
— А вдруг он уже умер? Я еще одного покойника не переживу.
— Леля, где твоя гражданская советь?
— Спит беспробудным сном.
— Так разбуди! — приказала Ксюша. — Помнишь, мы в школе были санитарками? У нас еще белые сумки были с красными крестами, в которых мы носили йод, бинт и вату.
— Помню. И что?
— Помнишь, как нас учили оказывать первую помощь?
— И ты собралась тряхнуть стариной и оказать первую помощь умирающему Коляну?
— Да, — гордо молвила подруга. — Я же давала клятву Гиппократа.
— Ксюша, ты уж завралась совсем, — не удержалась от смеха я. — Какая клятва? Ты смазывала йодом разбитые коленки одноклассников, вот и все.
— Нет, не все. Еще я умею накладывать повязку «чепчик».
— И как это поможет Коляну?
— Могу делать искусственное дыхание, — не унималась Ксюша. — И накладывать жгут.
— Ладно, пошли. Только больше не строй из себя Пирогова.
Ксюша мне не ответила, она была уже на полпути к комнате банкиров.
Когда мы достигли заветной двери, где-то заговорило радио.
— Время 6, — сказал я. — Сейчас гимн заорет.
Ксюша кивнула и рывком распахнула дверь.
В нос резко ударил запах перегара. Потом повеяло приятным ароматом туалетной воды «Кельвин Кляйн» и свежим воздухом, видимо, перед тем, как сбежать, Кука открыл форточку.
— Где пациент? — прошептала Ксюша, оглядывая помещение.
Я пожала плечами. Понять, кто из лежащих на кровати больной, а кто пьяный было не возможно. Лица обоих были одинаково бледными, и храпели они в унисон.
— По крайней мере, оба живы, — оптимистично заметила я
Ксюша кивнула, потом подошла к одному из спящих, наклонилась, принюхалась.
— От этого перегаром прет, — доложила она.
Я подошла к другому. Последовала примеру подруги — принюхалась к выдыхаемому изо рта воздуху.
— От этого тоже, — сообщила я.
— И кто же из них умирает?
— Сейчас узнаем, — заверила я подругу и со всего маха долбанула кулаком по тумбочке.
От грохота вздрогнул тот, что лежал ближе к Ксюше.
— Что такое? — тихим голос пробормотал он.
— Вам плохо? — живо поинтересовалась подруга.
— Очень, — прошептал больной. — Я, кажется, умираю…
— Это вы Колян? — уточнила Ксюша.
— Я, — прохрипел он. После чего взвыл и согнулся пополам. — Зачем вы меня разбудили? Я только уснул…
— Что именно у вас болит? — спросила я, быстро подбегая к больному.
— Теперь все! Мне плохо! Помогите! — сипло бормотал он, все больше скукоживаясь. — Скорую, вызовите скорую…
Я потрогала его лоб. Он был горячим, значит, точно температура. Бреда, правда, мы не слышали, но зеленый цвет лица явно говорил о плохом самочувствии.
— Меня тошнит! — вскрикнул Колян и закашлялся.
— Слушай, — я посмотрела на подругу с сомнением. — По-моему у него никакая ни язва. У него банальное пищевое отравление.
— А температура? А бред?
— Бреда я что-то не слышу. А температура иногда бывает при отравлении. У меня, например, когда я наемся несвежей колбасы, постоянно она подскакивает.
— И что будем с ним делать? — Ксюша покосилась на извивающегося Коляна.
— Промывать желудок, вот что.
— Тогда я за жидкостью. У нас, вроде, осталась бутылка питьевой воды.
— И захвати активированный уголь. Он у меня в сумке.
Ксюша унеслась. А я прошарила помещение на предмет подходящей тары. Ничего не нашла, поэтому пришлось снять плафон с лампочки. Он был как раз то, что нужно: большой, глубокий, к тому же легкий.
Когда Ксюша вернулась, мы приступили к противной, но очень эффективной при отравлениях процедуре — промыванию желудка.
17.
Прошло пол часа. Наш пациент лежал без сил на кровати, тяжело дышал, охал, стонал, но выглядел гораздо лучше, чем до промывания.
