— Леля, — опять услышала я свое имя, только произнесенное уже другим голосом, не фальцетом, а баритоном.

— Что? — отозвалась я устало.

— Чего от тебя Тю-тю надо было? — спросил Зорин, подойдя ко мне вплотную.

— Ничего. Про Петюню рассказывал.

— Что именно? — взволнованно проговорил Юрик, вспрыгивая ко мне на окно. Как только его обширная задница угнездилась на подоконнике, мне стало так тесно, что я сползла на пол.

— Говорил, какой он подлец. Был.

— Да… Это точно, — протянул Зорин задумчиво.

— А ты откуда знаешь? — удивленно спросила я.

— Знаю, — веско ответил Юрка и замолк.

— А ну давай выкладывай! — я ткнула Зорина в жирный бок. — Что там у вас с Петюней произошло?

— Да ничего особенного, — он замялся. Потом, пожевав губами свою бороду, выдал. — Я лично с ним дел не имел, а вот Леве от Петьки досталось однажды… Ты же помнишь Левиного бывшего научного руководителя? — Я передернулась. Еще бы не помнить! Именно Левин научный руководитель Сулейман Швейцер был тем самым маньяком, от руки которого я чуть не погиба. — Ну вот… Они же очень тесно общались. Работали вместе. Можно даже сказать, дружили. Лева очень переживал, когда узнал, что именно Сулейман был тем самым маньяком.

— И какое ко всему этому отношение имеет Петя? — нетерпеливо спросила я.

— Самое прямое! — Зоринские ноздри раздулись от гнева. У него вообще самым эмоциональным на лице был именно нос. Это у всех нормальных людей, глаза — зеркало души. А у Зорина нос. Когда Юрка злился — ноздри раздувались, когда грустил — кончик опускался и краснел, когда радовался — лоснился и вздергивался. И так далее. Вот теперь, если судить по носу, Зорин был в страшном гневе. — На Левку начались гонения после этой истории. Ты разве не знаешь, что из младшего научного сотрудника его «унизили» до простого лаборанта?

— Правда, что ли? Нет, я не слышала. Но причем тут…

— Это все Петюня! Его козни! Я слышал! Пришел на аудиенцию к директору. Сижу в приемной. А дверь закрыта не плотно, ну и услышал нечаянно…

— Брось врать! Подслушивал. Наверняка, подслушивал. Ты это любишь!

— Неправда! Я случайно! — возмутился Юрка, но его правдивый нос заострился, стал бледным, как бы говоря, врет мой хозяин, специально прилип ухом к двери и ловил каждое слово. — Короче, я слышал, как он науськивал Генерального. Ваше величество, говорит, где гарантии, что они не вместе орудовали… Сначала даже уволить хотели, только не посмели без причины. Решили, унизим, зарплату урежем, авось сам уйдет… Только Левка парень не обидчивый. Работает, пробирки моет. — Юрка был само возмущение. — Главное, зачем Петьке это? Зачем? Он в цехе работал, Лева в лаборатории, они и пересекались-то редко…

— А почему директор Петюню слушал? У него что, своей головы нет?

— А ты не знаешь? У генерального дочь в девках которое десятилетие сидит, вот он и надеялся ее Петьке спихнуть. Она, вроде, глаз на него положила.

— А Петьке-то она зачем? У него и так табун поклонниц. Был.

— Она ему на фиг не нужна. Была. Но он об этом его величеству не говорил. Что он дурак что ли?

Я опять задумалась. Вот ни за что бы про Петьку такого не подумала! Интриган, сволочь, подлец! А вид такой приличный. Был. Теперь не удивительно, что кто-то ему грозил, и кто-то все-таки его грохнул. И поделом! Мне вообще непонятна психология подлецов. Честное слово! Я воров понимаю, шантажистов понимаю, даже киллеров, но подлецов нет… Ладно бы они из своих подлостей имели какую-то выгоду (как воры, шантажисты, киллеры), но пакостить из «любви к искусству» — это в моей голове не укладывается. Потом разве приятно, когда тебя ненавидят, проклинают, втыкают в твою восковую копию ржавые иглы? Вот один допакостился — прибили!

Тут человеколюбие взяло верх над мстительностью, и я подумала: но ведь есть, наверное, на свете человек, который Петьку любил. Мать, любовница, приятель. Кто-то ведь с ним дружил. Может, не такой уж он и был пропащий?

— Юр, а ты не знаешь, у Петюни кроме Антона и Вити друзья были?

— А с чего ты взяла, что они дружили?

— Как это? Живут… жили, тьфу я с этим прошедшим временем совсем запуталась. Короче, поселились в одной комнате, на работе постоянно встречаются, болтают. Встречались, болтали, я хотела сказать. Я видела, они всегда обедать втроем ходили…

— Я ничего тебе точно сказать не могу. Но, сдается мне, для каждого из этих «друзей» у Петюни был кирпичик за пазухой! — Зорин замолчал. Нос его стал самым обычным носом — прямым, мясистым. Щеки из свекольных превратились в розовые. Борода полегла. И все эти метаморфозы означали одно — Юрка успокоился. — Что-то устал я, — прошептал он. — Поспать бы…

И договорив до конца эту фразу, захрапел, свернувшись калачиком на подоконнике.

Я отползла в самый дальний угол зала. Спряталась там за огромные колонки, чтобы ни одна сволочь меня не нашла, села в кресло, вытянула ноги, закрыла глаза. И блаженно выдохнула. Наконец, я одна. В тишине. В покое… Один бог ведает, как я устала. Все-таки не привыкла я бодрствовать сутки на пролет. Обычно, перед тем, как отправиться полуночничать в бар, я отсыпаюсь целый день. И теперь очень хотелось поваляться в кровати. Пусть и под одной крышей с покойником. Честно говоря, мне было все равно. Однако остальные не разделяли моего желания.

— До рассвета еще бездна времени, — неожиданно воскликнул Суслик. — Пошлите играть в бильярд!

— Тут и такое есть? — встрепенулся Артемон.

— И бильярд, и шахматы, и шашки. И видео-салон. Вот!

— Это круто! А сауны нет?

— Не-е. Только душ.

— Тогда айда шары катать!

— Айда! — возопил Суслик радостно, потом как-то сник и забормотал. — Только это… Ломать двери я не буду. За это оштрафовать могут.

— Зачем ломать? — Артемон потряс в воздухе связкой Петиных ключей. — Откроем любое помещение. Тут универсальный ключик есть.

От Мишкиных криков проснулся Зорин и тут же присоединился к всеобщему ликованию.

— Как здорово! — воскликнул он и захлопал в ладоши. — Тогда отоприте видео-зал, я буду смотреть кино. «Титаник». Сонечка пойдет со мной?

— Не пойдет, — отшила его Ксюша, вынырнув из-за пальмы. — Она хочет играть в бильярд.

— Не хочу я играть ни в какой бильярд! Да и не умею я.

— А тебя Артемон научит. Правда, Артемон?

— Без базара!

— Да не хочу я! — озлилась Сонька. — У меня и так голова трещит, а тут еще вы со своим бильярдом привязались. Пошли лучше в библиотеку.

— Ты что решила «Отцы и дети» перечитать? — съехидничала Ксюша.

— Просто хочу побыть в тишине.

— И я хочу! — горячо поддержала подругу ваша покорная слуга, выползая из-за колонок.

— Да ну вас, — разочарованно протянула Ксюша. — Как старые бабки, честное слово!

Тем временем Артемон, словно Моисей, повел свою паству по двухэтажному зданию. Сначала он отпер видео-зал, запустив туда Зорина и Сеню Уткина, который, так же как и Юрка, млел от слезовышибательной Камеруновской картины. Потом открыл библиотеку, следом бильярд, в который, кроме него и Куки вознамерился играть только Суслик. Серега, помявшись, отправился вслед за Юркой и Тю-тю. Радист Стапчук скрылся в своей рубке, прихватив с собой тех четверых, имен которых я не знала. Одна Изольда все никак не могла определиться, куда ей направиться — сразу в бильярдную или сначала с Галиной Ивановной в уборную. Наконец, она решилась.

— Пожалуй, приведу себя в порядок. А-то растрепанная, потная, — Она смущенно хихикнула. — Галина Ивановна, я с вами. Мне надо попудрить носик. Прихорошиться.

Ксюша пренебрежительно фыркнула и забубнила:

— Носик. Только послушайте ее! У нее хватает наглости свой шнобель носиком назвать.

— Тихо, — шикнула я. — Вдруг услышит.

— А ничего удивительного, с такими-то лопухами…

Мы с Сонькой схватили раздухарившуюся Ксюшу под руки и уволокли в библиотеку.

Там стояла благословенная тишина. Было тепло и уютно.