— А может Петр Первый? — разозлилась я.
— Точно! — обрадовалась Сонька. — Петр! Где Петр? Он обещал со мной станцевать.
— Еще не пришел.
— Приведите.
— Вот еще! — фыркнул Зорин.
— А я говорю — приведите, — закапризничала Сонька.
— Но…
— При-ве-ди-те! — начала скандировать она, притопывая в такт ножкой.
— Надо идти, — обреченно заметила Ксюша.
Я кивнула. Спорить с разбушевавшейся Сонькой невозможно, так что придется переться в корпус. А на улице, между прочим, метель.
Мы двинули к выходу. Сонька впереди, припрыгивая от нетерпения. Зорин увязался за нами. Увидев это, и Суслик присоединился, посчитав, видимо, что не может бросить свою даму на произвол судьбы.
Мы вышли из здания, бегом, так как снег валил с таким остервенением, словно хотел погрести под собой весь мир, преодолели аллею. Отряхиваясь, влетели в корпус.
Фойе было пустынным. О следах недавнего человеческого пребывания в этом здании говорил только свежий яблочный огрызок на столе, да мокрые отпечатки чьих-то ног на линолеуме.
— Как тихо, — заметил Суслик.
Мы согласно кивнули. Действительно, тишина была гробовой, не слышно было даже музыки, вечно оравшей из радиоприемника.
— Петенька! — заголосила Сонька. — Петю-ю-ю-ю-ня!
Я схватила ее за шкирку и потащила в сторону лыжного хранилища.
Дверь почему-то оказалась заперта. Мы постучали. Никто не отозвался.
— Ушел что ли? — у самой себя спросила Ксюша и вновь затарабанила.
— А свет-то горит, — доложил Суслик, заглянув в замочную скважину. — И телек работает.
— Помер что ли? — буркнул Зорин сердито.
— Типун тебе… — почему-то испугалась я. А сердце при слове «умер» больно екнуло.
— Свет забыл выключить, а сам свалил, — предположила Ксюша. — Водку, наверное, где-то пьет, а мы волнуемся…
А мы действительно волновались, я видела, как все занервничали: как лихорадочно задергал ручку двери Зорин, как побледнела Ксюха. У меня же началась самая настоящая тахикардия. Единственной пофигисткой в нашей компании была Сонька. С блаженной физиономией она дула прямо из «горла» ворованный джин.
— Ломай дверь, Юрка, — скомандовала я.
— Чего это? — испугался Зорин.
— Давай, давай. Или кого поздоровее позвать?
Зорин пожал плечами, как бы говоря, мне-то что, я сломаю, только вся ответственность ляжет на вас, и врезался своим мощным боком в дверь.
Она открылась тут же. Со скрипом и грохотом.
Мы вошли. Петю увидели сразу, как только переступили порог.
Он лежал по средине комнаты в луже собственной крови. Лицо его желтовато-бледное, застывшее и какое-то удивленное, было повернуто к нам. Большие глаза подняты к потолку, будто он молится.
Голова размозжена. Тело покрыто кровавыми ранами.
— Он умер? — сипло пробормотал Зорин.
— А ты как думаешь?
— Думаю, умер.
— Отчего? — тупо спросил Суслик.
— Ясно, что не от сердечного приступа, — констатировала я. — Его убили. Вон той палкой, видите. Острие красное, да и черенок сам… Нанесли несколько мощных ударов. Смертельный, похоже, по голове. Смотрите какая глубокая рана.
Зорин рыпнулся было к окровавлено лыжной палке, вознамерившись рассмотреть ее поближе, но Ксюша схватила его за запястье.
— Куда? Детективов что ли не читаешь? Нельзя ничего брать, вдруг на ней отпечатки остались.
— Ужас! — всхлипнул Суслик.
Вдруг за спиной раздался грохот — это Сонька, допив бутылку до конца, в изнеможении хлопнулась на пол. Мы отстранено проследили за падением ее тела и вернулись к разговору.
— Кто его, а? — ни к кому не обращаясь, спросил Зорин.
— Да кто угодно. Народу-то полно. Мы, то есть отдыхающие, обслуга, сторожа… — Ксюша махнула рукой. — Да мало ли…
— Но зачем? — сиплым шепотом спросил Суслик. — Я не понимаю… Зачем его убили? Кому он помешал? Я не понимаю…
— Может, с целью ограбления, — предположил Зорин. — Ну в смысле, хотели деньги отобрать, а он стал сопротивляться…
— Что с него взять? — фыркнула Ксюша. — Костюм ширпотребовский, кроссовки из кожзама, часы вон копеечные.
— А он, может, был подпольным миллионером? — не отступал Зорин, уж очень, наверное, ему версия с ограблением нравилась.
— Зачем грабить подпольного, если на турбазе 4 легальных отдыхают?
— Их попробуй ограбь, — пробормотал Юрка. — У них, наверняка, по пушке на брата! И у каждого брата в каждом кармане по заточке… — его даже передернуло. — А Петьку грабь — не хочу. Кругом не души…
— Да-а. Время этот гад выбрал очень удачно, — согласилась я. — Знал, что весь народ на дискотеке. В корпусе ни души…
— И все же, ограбление тут не при чем, — чуть подумав, проговорила Ксюша. — Тогда бы вор магнитофон прихватил, вон, гляньте, он на подоконнике стоит. Нормальный двухкассетник.
— И телефон сотовый не пропал. Смотрите, У Петьки из кармана антенна торчит, — все еще шепотом, но уже более членораздельным проговорил Суслик.
— Конечно, это не ограбление, это ежу понятно…
— Это маньяк! — в один голос ужаснулись два представителя сильного пола — Зорин и Суслов.
— Лель, — нехорошо прищурившись, спросила Ксюха. — Я что-то не пойму — чем у вас в НИИ намазано, что маниаки туда слетаются, как мухи на … это самое?
— Да ладно тебе, всего один и был.
— Как же! Сначала извращенец в туалете завелся, который за вами подглядывал, потом серийный убийца, он еще тебя прирезать хотел, неужто забыла? Теперь еще один душегуб неизвестной породы, — разошлась Ксюша. — Я уж не говорю о том, что каждый второй нихлоровец либо чудик, либо идиот.
— Чего это? — обиделся Зорин.
Я же про себя с ней согласилась. Что верно, то верно, нормальных в нашем Нихлоре можно по пальцам пересчитать, основная же масса с такими странностями, что Зорин на их фоне просто образцово-показательный экземпляр среднестатистического мужчины.
— Ну, ни фига себе! — как гром среди ясного неба, прозвучал позади нас чей-то хриплый голос. — Вы за что братана замочили, отморозки?
Все резко обернулись. У самого входа стоял красный от праведного гнева Артемон, а из-за его плеча высовывалась бледная физиономия Куки.
— Послушайте… — начал, было, Суслик, но банкир прервал его грозным рыком:
— Мне, конечно, тоже не нравится, когда мне ботинки на 2 размера меньше выдают, но мочить за это… Ребя, это перебор! — Тут он оглянулся, узрел валяющуюся на полу Соньку и еще больше озверел. — А девку за что вырубили? Хорошая ж девка была, хоть и «синяя» …
Тут Кука вынырнул из-за плеча своего товарища и, встав на носочки, что-то зашептал ему на ухо. Прослушав сообщение, Артемон нахмурился и выдал:
— Вот мне братан подсказывает, что девка, наверное, на мокруху не подписывалась, вот вы ее и того…
— Да заткнитесь вы! — разозлилась я.
— Я те-е-е ща заткнусь! — начал наступать на меня Артемон, сжав свои пудовые кулачищи. — Я ща так заткнусь…
— Он уже был мертвым, когда мы пришли, придурок! — заорала я. — Посмотри. Кровь застыла, значит прошло достаточно много времени, а мы с тобой всего 10 минут назад вальсировали.
— Да? — он остановился, в раздумье почесал переносицу. — А ведь точно. Тогда кто же его?
— А не вы? — робко промямлил Суслик, потом опомнился и затараторил. — То есть мы и сами хотели бы узнать…
Артемон сначала проницательным тяжелым взором помещение. Детально осмотрел заставленные лыжами стены, стеллажи с палками, ящик с гантелями, чиркнул оком по окну, подоконнику, полу. Поковырял пальцем дверной косяк и выдал:
— Следов взлома нет.
— Ясно, что нет, — не слишком вежливо проговорила я. — С чего бы ее взламывать?
— И в окно никто не лазил. Значит, мокрушник вошел, не таясь, побазарил за жизнь со спортсменчиком, а когда тот отвернулся, кокнул мужика по кумполу….
Артемон кивнул, соглашаясь с самим собой, потом аккуратненько, чтобы не затопать следов, приблизился к трупу, присел. Почти профессионально осмотрел его и констатировал:
