– Вас больше ничего не интересует? Или вы знаете об этом происшествии больше нас? – поинтересовался Яков.

Оба командира запасных частей смотрели на полковника враждебно, как будто последний был виноват в смерти их непосредственного начальника.

– О происшествии я узнал только что от вас, – четко ответил Аргамаков. – Что до остального, я строевой офицер, а не сыскарь. Если вы не нашли убийцу, то помочь вам я ничем не могу. Нашли – его имя мне наверняка ничего не скажет. Учитывая мое недавнее пребывание в городе и отсутствие здесь знакомств. Но подробности меня интересуют. Если вы соблаговолите мне их сообщить.

– Соблаговолю. Еще как соблаговолю, – не предвещающим ничего хорошего тоном произнес Яков. – Все дело в том, что по показаниям свидетелей убийцей был офицер.

Нечто наподобие этого Аргамаков уже успел предположить. Согласно элементарной логике и явно враждебному отношению главы местной политической полиции и горе-помощников Муруленко.

Оказавшиеся в Смоленске офицеры большей частью в бригаду вступать не спешили, не верили, будто такими силами и в такой обстановке можно спасти обезумевшую от свободы страну. Но одно дело – неверие, и совсем другое – месть. Постоянные буйства запасных, убийства ими офицеров неизбежно должны были вызвать ненависть к поощрявшему подобные выходки главнокомандующему. Ненависть, в один прекрасный момент вырвавшуюся наружу.

Да, вреда от случившегося Аргамаков видел гораздо больше, чем пользы.

– Или человек, переодевшийся офицером, – высказал еще один вариант полковник.

– Не думаю. В наши дни многие военные, наоборот, стараются не афишировать свое прошлое. А уж чтобы кто-нибудь самозвано напялил мундир, такого я вообще не представляю. Кому это надо? – возразил Шнайдер.

– Кому – не знаю, а зачем – представить могу. Довольно эффектный ход, дабы пустить следствие по ложному следу. Офицеру, наоборот, как раз-то лучше переодеться в цивильное. Хоть таким способом стать неузнанным.

– А очень может быть, – оживился Всесвятский. – Если вдуматься, то очень неглупый ход как в том, так и в другом случае. Притвориться кем-то другим, сбить всех с толку, а самому сотворить злодейское дело, ставшее в один ряд, не побоюсь этого слова, с казнью декабристов, столыпинским террором и прочими, наиболее гнусными, преступлениями царского режима.

– Скорее, с убийствами губернаторов и других государственных служащих во время многочисленных терактов, – не выдержал Аргамаков. – Учитывая должность Муруленко в правительстве.

Если в первые дни революции ошеломленный внезапной бедой Аргамаков скрывал свои взгляды, то теперь они то и дело вырывались наружу. Не нынешним трепать светлое имя Государя, взваливая на него собственные грехи.

– Это даже сравнивать нельзя, – чуточку заикаясь, возразил кто-то из граждан-правителей, чьего имени и должности полковник не запомнил. – Царские губернаторы были палачами и тиранами, а Муруленко – одним из вождей свободного народа.

– В данный момент это не главное, – прервал коллегу Шнайдер. – Всем нам известно, кто был Муруленко и его вклад в установление народной власти в нашей республике. Об этом мы и так проговорили все утро. Гораздо важнее другое. Кто посмел убить нашего товарища, подняв в его лице руку на завоеванную народом свободу? И мы это обязательно узнаем. Вы, гражданин Аргамаков, можете сколько угодно придумывать разные отговорки, однако факты – упрямая вещь. И эти факты устами свидетелей говорят, что после убийства офицер, а с ним еще один всадник помчались верхом в сторону казарм, где остановилась ваша бригада.

Вот это уже было новостью!

Полковник торопливо прикинул, покидал ли кто расположение части в течение ночи. Судя по рапортам командиров, никто. За исключением дежурного караула на железнодорожном вокзале да припозднившегося с возвращением ротмистра Радена. Сверх того, даже без рапортов Аргамаков был уверен в своих людях. Каждый офицер был просто обязан понимать ситуацию, и предпринимать кардинальные шаги без ведома руководства – такого в бригаде быть не могло.

Пауза затянулась.

– Что скажете, гражданин Аргамаков? – нарушил ее Шнайдер. Как гражданин по борьбе с контрреволюцией и, следовательно, человек, отвечающий за порядок в городе.

– Лишь то, что кто-то старательно вводит вас в заблуждение. Мои люди всю ночь находились в казармах. И, во-вторых, не вижу способа проследить путь двух всадников, по вашим словам, помчавшихся прочь с места убийства. Разве что нестись за ними на коне или автомобиле.

– Так уж и никто не покидал казармы? По крайней мере, двое были в городе с моей секретаршей, о чем она сама рассказала мне. Один из них – барон из вашей бригады. Как же его? Еще фамилия у него не русская. – Шнайдер наморщил лоб в попытке вспомнить.

– Ротмистр фон Раден, – пришел ему на помощь полковник. – Только, надеюсь, ваша секретарша не забыла вам сообщить о том, что эти двое спасли ее от напавшей солдатни?

– У вас неверные сведения, господин полковник. – Нестеренко, бывший писарь, выбранный недавно командиром одного из запасных полков, попытался ожечь Аргамакова взглядом. – Солдаты встретили девушку на улице, решили проводить, и тут налетели ваши люди и без малейшего повода напали на компанию. Двух человек они убили, трех ранили, причем один останется инвалидом, захватили несчастную секретаршу и куда-то увезли. Очевидно, хотели изнасиловать, да только узнали, кто она, и испугались.

– Выбирайте слова, господин писарь, – полковник подчеркнул прежнюю должность Нестеренко. – Мои люди – не насильники и не бандиты. В отличие от ваших. Или вы сейчас извинитесь, или…

Продолжать Аргамаков не стал, но его взгляд был настолько выразительным, что писарь сжался и втянул голову в плечи.

– Что это за история? – заинтересовался Всесвятский. – Яков, раз вы в курсе, что произошло на самом деле? Или, быть может, позовем Веру?

В нем явно проснулся прежний присяжный поверенный.

– Все было так, как рассказал Аргамаков, – признался Шнайдер и повернулся к полковнику: – Только не говорите, что я плету против вас интриги и голословно обвиняю во всех преступлениях. Мы всегда стараемся полностью разобраться в случившемся и встать на защиту правой стороны. Народ не простит, если кто-нибудь пострадает напрасно.

Аргамаков кивнул. Тот факт, что идейный противник принял его сторону, давал ему надежду на примирение перед лицом общей угрозы и совместную работу по спасению родной страны.

К Нестеренко отношение было другое.

– Я жду, – холодно напомнил полковник клеветнику.

Командир другого запасного полка молчал. Люди были не его, отношения к случившемуся он не имел никакого, боялся одинаково и своих солдат, и командира сборной бригады. Лучше уж не лезть не в свое дело.

– Мне так рассказали, – тихо выдавил из себя Нестеренко. – Вот я и подумал… Но раз все было иначе, то приношу извинения.

– И все-таки, гражданин Аргамаков, всадники были, скорее всего, ваши. Почему бы тому же барону, проводив Веру и случайно наткнувшемуся на Муруленко, не свести с ним старые счеты? Вы же не будете утверждать, будто вы лично и ваши офицеры питали к покойнику хорошие чувства? Признайтесь, вы его ненавидели! – опять вступил в разговор Яков.

– Гражданин Шнайдер, – в тон ему отозвался полковник. – Любить или хотя бы уважать вашего командующего нам было решительно не за что. Разве за то, что вы все при его попустительстве едва не стали жертвой банды Яниса. Но убивать из-за угла в моем отряде не принято.

– И все-таки я настаиваю, чтобы барон Раден прибыл в мой отдел для дачи показаний. Если по вашему утверждению ничего не было, то и бояться не надо. Мы разберемся и сразу отпустим его. Если хотите, даже извинения принесем. Но следствие должно знать точно, кто убил нашего коллегу. Для этого мы должны проверить все версии, вплоть до самых невозможных.

– И в самом деле, господин полковник, по-моему, это лучший выход из положения, – поддержал Якова Всесвятский. – В простом народе уже циркулируют нежелательные слухи, умы некоторых граждан возбуждены. Тем более что многие знают о вашем неприязненном отношении к покойному. Да и ваши порядки поневоле заставляют воспринимать бригаду как сборище контрреволюционеров. Простите, ради Бога! А так люди увидят, что ни для кого не делается поблажек, Яков во всеуслышание заявит о невиновности вашего барона, и в городе восстановится мир.