Дело в том, что Валя начал рассказывать, почему он, собственно, уехал в Россию. Оказывается, он, окончив школу, поступил в университет на юридический факультет и благополучно отучился два с половиной курса, занимаясь при этом боксом. Ата планировал его позже в прокуратуру пристроить. Но в декабре вышла неприятная история. Шел Валентин как-то вечерком и увидел, что два хлыща девчонку силком в иномарку затаскивают. Вступился, надавал обоим по мордасам, пистолет, между прочим, у одного отобрал — хорошо еще, что этот лох, наставив пушку, забыл ее с предохранителя снять! Девчонка, пока шло мордобитие, убежала, зато менты подъехали. Всех свезли в кутузку, стали разбираться. Свидетелей — ноль, Валька одно говорит, а те двое — другое. Пистолет-то у Вальки в руках побывал, менты, когда подкатили, у него увидели оружие, даром что он его им тут же отдал. По тому, что те двое мелют, получается, что Валька на них напал, из машины выкинул и избил. Спасибо, мол, товарищи милиционеры, что выручили, иначе этот бандит нас застрелил бы и машину угнал. И видно, что менты явно тем двоим больше, чем Вальке, хотят поверить. Девчонки-то нет! Кто ее видел, девчонку эту?
В общем, все шло к тому, чтоб парней отпустить, а Вальку посадить, но тут появился в отделении какой-то чин милицейский, пригляделся и говорит: «Вы кого взяли, бараны? Это ж господина Рустамова сын!» Менты так и опупели: «Какой Рустамов? Он Кузовлев Валентин Сергеевич!» А начальник, им: «Я лучше знаю, кто чей сын! Отпустить немедленно, а этих — в КПЗ!» Менты, конечно, рады стараться, собрались тех двоих в КПЗ волочь, но один завопил: «А почему меня не спросили, кто мой отец?» И тоже назвал своего крутого папашу. Тут менты совсем перепугались, короче, и Вальке, и тем двоим разрешили домой позвонить. Первым Назар Максумыч приехал, поговорил и увез Вальку, а потом сказал: «Ты, конечно, хорошо поступил, что не дал в обиду девушку, но это тебе может дорого обойтись. Пока дома посидишь, а я попробую договориться».
Как эти самые переговоры шли. Валька был не в курсе. Больше месяца сидел дома, в университет не ходил, а какие-то люди его охраняли. Потом оказалось, что, раз он сессию не сдал, его из университета исключили. Правда, ата съездил, переговорил, и получилось, что исключили, но с правом восстановления. То есть осенью надо будет опять на третий курс идти. Но тут еще одно осложнение вышло. Вальку, оказывается, могли в узбекскую армию призвать, покамест он неучащимся числился.
В общем, Максумыч решил его от греха подальше спровадить в Россию. И не в Москву, а сюда, к бабке. По крайней мере, до осени. Кроме того, дал ему один адресок своего хорошего знакомого, чтоб тот ему подыскал хорошую работу на это время. Не сидеть же ему у бабки на шее, хотя, конечно, ата Вальку кое-какими деньжатами снабдил на первый случай.
Будь Лена в менее сонном состоянии, она бы, наверно, забеспокоилась: а стоит ли тут чаи распивать, когда ясно, что этот симпатичный Валечка, видать, пасынок крутого авторитета и за ним сюда, на эту самую бабушкину квартирку, могут пожаловать не самые лучшие гости. Например, менты, которые могут этого вежливого мальчика искать не за благородное спасение девушки — это в принципе недолго и придумать! — а за конкретную мокруху. Или, кстати о птичках, за изнасилование все той же девушки. Но могут случиться варианты похуже. Сюда могут заявиться жаждущие мести какие-нибудь ташкентские бандюганы, у которых Валечка братка замочил, или родственники пострадавшей девицы, которые захотят Валечке яйца отрезать, чтоб впредь не баловался. Восток — дело тонкое, аж до ужаса! Опять же, всяких красивых сказочек можно много придумать — и насчет благородного отчима (Лена, вообще-то, тоже когда-то считала, что ей повезло с отчимом — до тех пор, пока он пить не начал), и насчет спасения девушки — а все куда проще: задолжал несколько тысяч баксов, слинял, а теперь ждет, когда бригада приедет, чтоб их из него вытряхнуть.
Такие мысли у нее в голове и впрямь пошевеливались, но как-то уж очень вяло. Лена опять ощущала себя смертельно усталой, безвольной и совершенно равнодушной к собственной судьбе — почти так же, как прошлой ночью, когда они с «сиплым» ползли по снегу через болото. И глаза никуда смотреть не хотели, и вообще вся она была как вареная…
Как и когда она окончательно задремала, Лена не запомнила. Почему при этом со стула не свалилась — тоже. И вообще, как она очутилась на том самом бабушкином диване, где провела позапрошлую ночь, абсолютно не запомнила. Точно так же, как сегодня днем, проснувшись на печке под овчиной в одной майке.
Правда, на сей раз Лена проснулась одетой. Никто с нее ничего не снимал — ботинки она сама сняла, еще в прихожей, перед тем как садились пить чай. Правда, кто-то заботливо укрыл ее одеялом. Конечно, этот кто-то мог быть только Валентином. В принципе, наверно, он мог и диван раздвинуть, и улечься рядом. В конце концов, если девица, придя в гости к молодому человеку, неожиданно засыпает в девятом часу вечера — это немного странно. Даже может в глазах некоторых выглядеть как некая уловка, поощряющая юношу на всякие там мелкие подвиги…
Но, как видно, Валентина на подвиги не потянуло, тем более что, насколько Лена помнила, они с ним только чай пили. Бабушкин внук мирно храпел аж в кухне. Вот чудак! Что же он, на полу спит, что ли? Лена, чисто из любопытства, на цыпочках прокралась через прихожую и заглянула в кухню, чтоб посмотреть, как ташкентский житель устроился и не страдает ли бедняга от своей излишней скромности?
Оказалось, нет. Валька вполне комфортно устроился на раскладушке с матрацем. Оказывается, над дверью имелся шкаф-антресоль, которого Лена как-то не приметила прежде. Видать, в шкафу еще с давних времен хранились раскладушка и тюфяк, подушку юноша тоже где-то сыскал, ну а бельишко, похоже, забрал с дивана. Возможно, еще то, которое Лена позавчера себе стелила.
Дрых — и в ус не дул. Да еще на кухне, как будто в комнате места не хватало.
Странно, но оттого, что Валентин отправился спать на кухню, Лена даже немного обиделась. Может быть, потому, что две ночи подряд оказывалась в одном помещении с мужиками (она все еще считала Валерию «сиплым мужиком!») и никто на нее не обращал внимания.
Нет, Лена в общем и целом нимфоманией не страдала и вовсе не жаждала спать с кем ни попадя. Хотя, в принципе, если обстоятельства того требовали, могла, как говорится, «поступиться принципами». И вчера, отправляясь в гости к Валентину, вполне допускала, что у этого ташкентского юноши могут возникнуть к ней всякие там влечения. И ежели бы он поставил вопрос ребром: или ложись, или уходи, то Лена не стала бы упираться. Потому что разгуливать по Федотовской, зная, что где-то поблизости шуруют менты в поисках угонщика «шестерки», это все-таки похуже, чем спать в теплой постельке с далеко не самым противным парнем. Конечно, Валентин ей был до бревна и никаких вожделений не вызывал, тем более что Лена умаялась и вообще никаких сексуальных устремлений не имела. В конце концов, это хорошо, что он весь такой правильный и не стал приставать к малознакомой девушке только на том основании, что она заснула у него на квартире. Но то, что Валентин, как и «сиплый» вчера, даже погладить ее не попытался, настраивало Лену на минорный лад. Больше того — это заставляло ее посмотреть на все с иной стороны. Неужели, блин, она такая страшная, в смысле уродливая?
Лена сходила в ванную, посмотрела в зеркало на свою мордашку. Нет, ничего особо ужасного не просматривалось. Синяков нигде не было, царапин тоже. Конечно, подглазники имелись, но это чисто с устатку. Губки посохли, щечки пообветрились, волосы свалялись малость. Но не так уж отталкивающе все это смотрелось. Наверно, если б все чуточку подштукатурить и подмазать, причесаться поаккуратней — она бы совсем клево выглядела. Правда, марафет наводить нечем — все в рюкзачке осталось, который эта стерва Валерия увезла.
Может, все дело в том, что она сонная была? Конечно, ворочать дуру, которая такая же отзывчивая, как дубовое бревно, — это не в кайф. Хотя, с другой стороны, иные мужики не прочь воспользоваться, когда баба лежит в отрубе и ничего не соображает. Был у Лены такой случай, когда угодила она в купе с тремя мужиками, вроде бы даже не блатными, а так, нормальными командированными. Выпить предложили, она не отказалась. Наклюкалась, отключилась, а они ее по очереди… Правда, все как сквозь сон, не поймешь, что приснилось, а что нет, но все одно — противно. Удавиться не удавилась, но на аборт сходила.
