— нет. Хотя, между прочим, именно ей было поручено материально-технически обеспечивать Шипова приборами, реактивами, химической посудой и так далее. Будь Валерия более-менее сведущим человеком в области биохимии или генетики, она бы, возможно, сумела догадаться — хотя бы приблизительно! — о направлении исследований, ведущихся Шиповым. Но, к сожалению, она даже толком не знала, чем ДНК от РНК отличается, не то что лейцин от цитозина… Единственное, что Валерия усекла, так это то, что исследования, которые проводит Шипов, — не самые безопасные.
Такой вывод она сделала после того, как примерно через месяц после начала деятельности Шипова Драч повелел сделать для работы Анатолия Олеговича в подвале отсек-бокс с отдельным входом, двумя автоматически герметизирующимися дверями и фильтро-вентиляционной установкой, как в бомбоубежище. Когда Лера, получив от Шипова заявку на изолирующий противогаз и спецкостюм, полушутя спросила у Драча, не готовит ли там Шипов какое-нибудь биологическое оружие, Драч нехорошо посмотрел на нее и посоветовал не спрашивать лишнее.
Из этого Лера уяснила, как ей казалось, три очень существенные вещи: а) что исследования господина Шипова на порядок секретнее, чем все остальные нелегальные «направления» работы клуба, которые от нее не скрывают; б) что эти исследования, судя по всему, сулят альянсу «Куропатки» и «Лавровки» гораздо большую прибыль; в) что посвящение в эти проекты «Лисы-Чернобурочки»
— явное свидетельство приближающейся смены заведующей клубом. Поскольку Валерия прекрасно понимала, что лично для нее несет эта замена, ей показалось, что промедление смерти подобно, и она форсировала разработку плана превентивных мер.
Она и до этого оказывала знаки внимания шоферу Андрюхе, который возил и самого Драча, и Лиису Карловну. Сначала все ограничивалось чаем с пирожками и теплыми задушевными беседами, по ходу которых из Андрюхи незаметно вытягивалась весьма полезная информация о Драче и Чернобуровой, потом начались более интимные контакты. Поскольку Драч с Лиисой, как правило, приезжали на ночь и Андрюхе, если не имелось каких-то поручений, тоже приходилось оставаться на ночь, то ему выделяли какой-нибудь свободный номерок. В этот номерок по ночам ненадолго забегала Валерия и устраивала для Андрюхи блицпраздники, в ходе которых шоферюга просто выпадал в осадок от ее фейерверочной страсти, все больше прилипая к этой весьма отчаянной по части секса бабе. При этом Валерия четко знала меру и свято выдерживала правило «не перекармливать» Андрюшу, создавать у него впечатление, будто лучшие ночи еще впереди. Тем более что Андрюхе не так уж часто доводилось приезжать в клуб, и пресытиться Валерией, которая была малость постарше его, он не успевал. Конечно, он стал искать встреч во внеслужебное время, но Валерия долго отнекивалась, ссылаясь на то, что-де Драчу и Лисе это может не понравиться.
Драч, возможно, и знал об этих шурах-мурах, но особого значения им не придавал. Ясно же, Лера — еще довольно молодая баба, темперамент прет (о нем Драч и сам знал не понаслышке), «женщина по имени Хочу» в натуре, а мужа нет и явно не предвидится. Пусть уж лучше с проверенным водилой трахается, чем с кем попало. Ибо среди таких случайных мужиков может невзначай попасться ментовский или комитетский опер. А это весьма стремно. Если Лера засветит свою точку, по злому умыслу или по дурости — сие однохренственно! — то и самому Драчу придется туго. Сенсей не простит. Вообще-то Драч и сам с удовольствием прибегал к секс-услугам госпожи Корнеевой, когда подворачивалась возможность. И Андрюха знал, что такие случаи бывали. Однако он, в отличие от босса, по молодости, по глупости не мог спокойно к этому относиться и исходил ревностью. Конечно, будь на месте Драча Гриб или даже Гундос, уже давно состоялся бы крепкий и откровенный мужской разговор. Чем он закончился бы, трудно предсказать: возможно, даже поножовщиной, но, как говорится, «в истории не бывает сослагательного наклонения». Это рабы могут разбираться между собой по поводу того, кому подавать веер госпоже или дрючить самую приближенную к хозяйке рабыню. А сказать хозяину: «Слышь, пойдем выйдем, побазарим!» — невозможно.
Андрюха, в общем и целом, был рабом Драча. И это не преувеличение, потому что никакими правами, предусмотренными старым или даже новым, покуда не утвержденным КЗоТом, он не пользовался. Как известно, буржуй, по Марксу, по крайней мере, может только эксплуатировать пролетария, но не имеет права его убивать. Феодал в принципе может насмерть запороть мужика или даже вздернуть, как было когда-то принято в Польше, но все-таки при соблюдении некоторых формальностей. А раб — это вещь, которую хозяин волен использовать как хочет, а волен сломать и выбросить. Так вот, Валерия постаралась неназойливо и очень доходчиво объяснить Андрюхе, кто он есть на самом деле, поскольку парень, прочитав про рабов и рабовладельцев еще в пятом классе, наивно полагал, будто в настоящее время является вольным человеком. Укрепив в Андрее мужицкую ревность и классовую ненависть, Лера морально подготовила его к решительным действиям.
Примерно раз в месяц — в целях безопасности и конфиденциальности по разным числам и в разное время — Лииса Карловна отвозила кейс с пятьюстами тысячами долларов в казино «Моби-Дик». Это был фиксированный взнос «Лавровки» в общак альянса. Как их там дальше отмывали, какими статьями проводили и куда переводили, не знал даже сам Драч. Вся дальнейшая судьба взноса находилась в руках Сенсея и узкого круга доверенных лиц. Лииса отвечала только за то, чтоб передать кейс в «Моби-Дике» строго определенному товарищу, которого даже по имени не знала, подождать, пока он все проверит и пересчитает, а затем уехать, получив некий квиток бумажки с оттиском ровным счетом ничего не значащей детской печаталки. На оттисках были изображения зверюшек или цветочков, а печаталки продавались во всех магазинах школьно-письменных принадлежностей. Тот товарищ, что принимал у Лиисы деньги, размашисто писал на квитке поверх оттиска: «0.99» и замысловатую загогулину — то ли подпись, то ли росчерк. «О.» означало «октябрь», «99» — «1999 год». Поскольку, кроме января, февраля, сентября, октября, ноября и декабря, были две пары месяцев, начинавшихся на одинаковую букву: «март — май», «апрель — август», «июнь — июль», то хронологически первый месяц писали одной буквой, а второй с цифрой два. То есть «М.ОО» означало, что принят платеж за март 2000 года, а «М2.00» предполагало расчет за май.
Никаких лишних людей, мощной охраны и всего прочего, сопровождающего перевозку столь крупной суммы, к этому мероприятию не привлекалось. Деньги вез джип, управляемый Андрюхой или кем-то из сменных шоферов, которым сообщалось о том, что они едут в «Моби-Дик», буквально накануне рейса. Собственно, о том, везут ли они в казино деньги или, наоборот, забирают их оттуда, браткам тоже знать не полагалось. Джип проезжал через охраняемые ворота во внутренний дворик казино, Лииса с кейсом спускалась в полуподвал, звонила в дверь и скрывалась за ней на час-другой, в то время как Андрюха или его коллеги покуривали в «Чероки» или газеты читали. После этого Чернобурова возвращалась с кейсом в джип и ехала обратно.
О том, что происходит во время этих поездок, Андрюха узнал случайно. При курьезных и даже немного смешных обстоятельствах.
Как говорится, все люди, все человеки. Как-то раз Лииса то ли съела за обедом что-то не то, то ли у нее еще по какой-то причине живот прихватило. Причем внезапно. Пришлось Андрюхе срочно тормозить поблизости от общественного туалета. Лииса, должно быть, сильно опасаясь, что недотерпит, оставила кейс на заднем сиденье, выскочила из машины и буквального бегом понеслась в сортир. Второпях она положила кейс на самый край сиденья, а выбегая, сильно хлопнула дверцей. От сотрясения кейс упал на пол салона, тюкнулся углом о коврик, и одна из его защелок открылась. Вообще-то прежде такого не случалось. Кроме защелок, Лииса запирала кейс на кодовые замки, и даже если он падал, то не открывался. А в тот день, должно быть, чуя в животе революцию, позабыла…
