Билл был в прекрасном настроении. Сомнений нет, вопрос с Никки решен – он покидает приют Святого Франциска и уходит в семью, где найдет пищу для ума и тела и духовную поддержку. Конечно же, прежде всего предстоящее усыновление вызывало у Билла радость. А кроме того, ему вчера звонили из мэрилендского управления ордена, чтобы уточнить некоторые моменты его биографии. Это могло означать, что либо Лойола, либо Джорджтаун заинтересовались им. В любом случае он окажется в столице или близко от нее, в самой гуще событий.

Никки, старина, мы оба выбираемся отсюда!

Он взял трубку:

– Отец Райан слушает.

– Билл, это Кэрол, Кэрол Стивенс. Мне нужна твоя помощь.

При звуке ее голоса он невольно ощутил радость, хотя голос этот звучал взволнованно и напряженно.

– Что-нибудь случилось?

– Это насчет Джима. Он читал дневники доктора Хэнли, надеясь выяснить, кто была его мать. Мне кажется, то, что он обнаружил, совершенно вывело его из равновесия.

– Что именно?

– Не хочет ничего мне говорить. Я очень беспокоюсь, Билл. Такое впечатление, что у него не выдержат нервы. Мы договорились обсудить все сегодня вечером, но этого так долго ждать! Я подумала: возможно, ты сумеешь...

– Сейчас же ему позвоню, – сказал Билл.

Облегчение, которое она испытала, ощущалось даже по телефону.

– Ты позвонишь! О, благодарю. Мне совестно взваливать это на тебя, но...

– Кэрол, для того и существуют друзья. Не думай больше об этом.

Записав номер телефона и попрощавшись, Билл немного посидел, держа руку на трубке и обдумывая услышанное.

Снова Кэрол.Казалось, от нее невозможно убежать. Когда он уже решил, что сумел справиться с собой, достаточно было ей сказать несколько слов по телефону, и он снова пылает. Это должно прекратиться, он должен положить этому конец.

Но прежде всего следует заняться Джимом.

Билл снял трубку и в нерешительности помедлил. Будучи священником, он давал советы на исповеди. Но то были чужие люди, и они сами шли к нему за советом.

В данном случае все по-другому. Джим – его старый друг, и, насколько Билл понял, он не хочет говорить о том, что вывело его из равновесия.

Джим... на грани срыва? Трудно представить. Обычно Джима Стивенса нелегко чем-то пронять.

За исключением истории его происхождения.

Билл понял из их разговоров на прошлой неделе в городе, что Джим буквально одержим проблемой своего происхождения, и, таким образом, это ранимая сфера его психики.

Ну вот, Билл Райан из ордена иезуитов, доморощенный психоаналитик, сел на своего конька!

Но он действительно много занимался психологией в семинарии. Он пришел к мысли, что взаимосвязь между человеческим разумом и эмоциями – есть источник веры. Чтобы воззвать к вере человека, надо знать ее механизмы. А лучше всего можно понять веру, лишь обращаясь к человеческой психике.

Что же мог узнать Джим, что так потрясло его?

Билл почувствовал прилив безотчетной жалости к своему другу. Неужели этот твердолобый, точно каменная стена, рационалист натолкнулся на нечто такое, что не в состоянии пережить? Как печально!

Он набрал номер, который ему дала Кэрол. Услышав в трубке хриплый голос Джима, он сказал самым дружеским тоном, на какой был способен:

– Джимми! Это Билл Райан. Как дела?

– Великолепно. – Джим не дал себе труда скрыть иронию в этом ответе.

– Привыкаешь к роли богатого члена нашего истеблишмента?

– Стараюсь.

– Что нового?

– Мало чего.

Это ни к чему не вело, и Билл решил прямо перейти к делу.

– Нашел что-нибудь новое о своих единокровных родителях?

– Почему ты спрашиваешь? -Слова прозвучали так, будто их вырвали у Джима из горла. Впервые с момента, как он взял трубку, в его голосе послышался намек на какую-то эмоцию.

Наконец-то!

– Мне просто интересно. Когда мы ужинали на прошлой неделе, мне показалось, что ты убедился в отцовстве Хэнли и собирался прочесать весь особняк, чтобы выяснить, кто твоя мать.

Голос Джима оставался хриплым.

– Да, верно, может быть, я тогда не знал всего, а думал, что мне уже все известно.

О чем это он?

–Прости, Джим, не понимаю.

Но Джим ушел от этой темы.

– Минутку, – сказал он, – что, это Кэрол поставила тебя в известность?

– Ну, она беспокоится, Джим. Она...

– Вое в порядке, Билл. Я знаю, что она беспокоится. Я вел себя с ней нечестно, но я сегодня же все исправлю... Надеюсь.

– Могу я чем-нибудь помочь?

– Думаю, мне никто ничем не может помочь.

Билл ощутил на том конце провода безысходную, всесокрушающую печаль.

– Ну, наверняка...

– Мне пора, Билл. Спасибо. Пока.

Он положил трубку.

Билл понуро сидел у телефона, горько сожалея о том, что его старый друг нашел корни, которые так долго искал, и то, что он обнаружил, разрывает ему сердце.

Подъехав по набережной к особняку Хэнли, Джерри Беккер увидел, что чугунные ворота с остроконечными пиками заперты, а на подъездной дорожке не видно машины. Но это не означало, что Стивенса нет в доме. Джерри остановился у обочины, но некоторое время продолжал сидеть за рулем, глядя на большой дом; приятно пригревало послеполуденное солнце, по радио диск-жокей болтал что-то в промежутках между записями.

Беккер посидел еще немного, наслаждаясь ощущением весны, исходившим от ясного мартовского неба, пока диск-жокей не поставил «Он верит в мечты» в исполнении «Монков». Четверо придурков прямо с улицы, эти «Монки», получили деньги и славу на блюдечке. Точно как Джим Стивенс. Обидно!

Он решил: хватит тянуть, пора приниматься за дело, надо довести до конца задуманное.

Придется поесть дерьма.

Он толкнул ворота, прошел по дорожке, поднялся на крыльцо и, собравшись с духом, позвонил.

Ему ужасно не хотелось все это затевать. Ведь этот псих вчера набил ему морду. Возможно, с его стороны было не очень тактично подать результаты своих трудов, на которые он убил целый день, именно в такой форме. Но это не давало Стивенсу права бросаться на него с кулаками. Что же, он думает, ему все дозволено, раз он теперь богат?

Но он, Джерри, должен сохранить хорошие отношения со Стивенсом. Он не собирается из-за одного недоразумения отказываться от своего очерка и возможности попасть в сообщения пресс-агентств. Если ему придется съесть сегодня немного дерьма, чтобы получить эксклюзивные права на эту историю, что ж, передайте горчицу.

Но когда все это кончится и очерк будет напечатан за его подписью, он пошлет Джима Стивенса куда подальше.

Тяжелая дубовая дверь распахнулась, и на пороге появился Джим Стивенс.

– Какого черта тебе нужно? – спросил он.

Тон его был враждебным, но в глазах стояло что-то другое. Беккер не совсем понял, что именно.

– Я приехал извиниться.

– Все уже забыто.

– Нет, послушай. Я вел себя очень глупо, просто невероятно бестактно.

– Выбрось это из головы, – произнес он ровным тоном, почти равнодушно.

Смотри-ка, все идет лучше, чем он мог надеяться. Вполне гладко и особо унижаться даже не надо. Хорошо бы войти в дом – на улице холодновато, но Стивенс лишь чуть приоткрыл дверь и не собирался приглашать его войти.

– Спасибо. Очень благородно с твоей стороны, Джим. Нашел ты что-нибудь новенькое для нашего очерка?

В глазах Джима снова появилось это странное выражение. Он сказал:

– Можешь выбросить из головы мысль об этом очерке, Джерри.

Беккер онемел.

– Не понимаю тебя, – проговорил он, обретя дар речи.

– Я хочу сказать, что не желаю больше видеть тебя здесь.

– Но мы же договорились!

– У тебя уже есть материал для очерка.

– Только половина.

– Это все, что ты можешь получить. Об остальном забудь!

– Мы ведь собирались выяснить, кто была твоя мать! Без этого очерк получится незаконченным.

При упоминании о матери странное выражение в глазах Стивенса стало еще заметнее.