Хильдис не сразу заметила, что сын наблюдает за ней.
– Тебя волнует моя избранница?
– Да ты хоть любишь ее, Рольв, или это одна только месть?
Ролло взглянул на мать.
– Разве Снэфрид недостаточно хороша, чтобы полюбить ее?
Он улыбался. Улыбка у него была дерзкая, веселая, совсем еще мальчишеская. Хильдис подумала, что в начале следующего лета Ролло исполнится девятнадцать. Самая пора взять себе жену.
– Во всяком случае, – неожиданно для себя молвила Хильдис, – если эта женщина ради тебя отказалась стать королевой Норвегии, – она должна очень любить тебя.
Насытившись, Ролло вытер тыльной стороной руки губы и рыгнул.
– Да, она меня любит. – Он опять улыбался своей дерзкой улыбкой. – Однако кто сказал, что я не сделаю Снэфрид королевой любой земли, какую выберу для себя? А Лебяжьебелая не так глупа, чтобы отказаться от короны ради судьбы подруги простого изгнанника. Да будет тебе известно, мать, что Снэфрид первая предсказала мне великое будущее. И я не сгину, не уйду в чертоги Одина, до тех пор пока не стану великим правителем, пока моя слава не прогремит громче славы Рагнара Кожаные Штаны или Гастинга Грозы Всей Европы, пока я не завоюю себе столько же земель, сколько завоевал мой настоящий отец – великий Ролло Пешеход.
Он сиял, и мать любовалась им. Да, поистине она должна гордиться тем, что родила такого сына! Он очень похож на того, другого Ролло, из-за которого она едва не погубила себя.
Ролло был могучим, как отец, но при этом поджарым и статным, каким Ролло Пешеход не бывал и в лучшие годы жизни. К тому же при высоком росте, широком развороте плеч и сильных мышцах он был гибок и быстр, как кошка. У Ролло было удлиненное лицо с высокими скулами, шея, словно колонна, квадратный подбородок и чувственные губы. Длинные темно-русые волосы схвачены вокруг лба кожаным ремешком. Глаза светло-серые, как туман, глубоко посаженные под мощными надбровными дугами, четкая линия прямого носа… Нет, незаконнорожденный сын женщины-скальда Хильдис, хоть и походил на того, кому она отдалась девятнадцать лет назад по зову сердца, был гораздо краше его. Боги оказались милостивы к ней, и она, вынужденная разлучиться с возлюбленным, получила другого Ролло, гораздо лучший слепок, чем был сам оригинал.
Обо всем этом Хильдис думала поздно ночью, когда уже все улеглись, а она тихо сидела у ложа сыновей. Маленький Атли спал, как обычно дыша хрипло и тяжело. Ролло же лежал, прикрыв согнутой рукой лицо, и Хильдис не знала, спит он или бодрствует. Он всегда дышал ровно, глубоко и тихо. Сама же она и не пыталась заснуть – ведь это ее последняя ночь с сыновьями! Она чувствовала, что им не придется больше свидеться. Что ж, горлинка выводит птенцов, чтобы они улетели… И все-таки слезы лились и лились по ее щекам.
Но Ролло не спал. Он слышал прерывистое дыхание матери, ощущал ее запах, ее тепло. Так было еще со времен его детства, когда она приходила, садилась подле него и тихо лила слезы. Маленьким, проснувшись, он тоже начинал плакать, но позже научился притворяться спящим. Сейчас же сердце его разрывалось. Рано привыкнув к дальним походам, к долгому пребыванию вдали от дома, он не предполагал, что в последнюю ночь перед расставанием с матерью ему будет так тяжело. Еще несколько часов назад все его мысли были о стоявших во фьорде кораблях, о своих соратниках и друзьях, примкнувших к нему, не пожелав подчиниться Харальду, – о Кетиле, Олафе, Мезанге, Лодине и других, кого он либо знал с детства, либо сошелся с ними в походах викингов. Ролло ждал часа, когда его корабль подставит ветру свой полосатый парус и, разрезая волны, поплывет искать предсказанное ему королевство. Но теперь, когда его мать беззвучно плакала, он вдруг понял, что какую-то частицу себя навсегда оставляет в Норвегии. И сейчас, в дремотной темноте длинного дома, под тихое всхлипывание матери и дружный храп дружинников, викинг молча глядел на выползающий сквозь отдушину в крыше дым и вспоминал…
Ролло всегда был нелюбимым сыном Регнвальда из Мера. Тот, кого он так долго считал своим отцом, был груб, даже жесток с ним. Как и с его матерью. Регнвальд злился на нее, за то что она нарекла их первенца таким именем, хотя оно и встречалось в их роду – так звали отца самой женщины-скальда. Второму же сыну, которого прозвали Молчуном, он сам дал имя – Торир. Вот он-то, коренастый, светловолосый и светлоглазый, всегда был любимцем Регнвальда. Разница в отношении ярла к детям была столь очевидна, что Ролло с детства чувствовал себя обделенным. Возможно, это и сделало его таким неуправляемым и вспыльчивым. Но старые викинги, поглядывая на него, со знанием дела вспоминали пословицу: «Орел кричит рано».
Характер будущего «короля моря» определился еще тогда. Однако сам ярл Регнвальд никогда не радовался проделкам первенца. Особенно когда тот волчонком вгрызался зубами ему в руку или разбавлял пиво в его дорожных бурдюках козлиной мочой. И ни наказания, ни порка (Ролло еще пуще обозлился на отца, когда тот посмел высечь его на глазах рабов) не могли усмирить непокорного мальчишку.
По распространенному обычаю, родители зачастую отдавали сыновей на воспитание в чужие семьи. Но первенцев – только в случае, если погибал отец, глава рода. А тут сам Регнвальд, едва сыну минуло шесть зим, отвез его в усадьбу одного старого берсерка[16] по прозвищу Кведульв. После этого почти семь лет Регнвальд не интересовался сыном. Хильдис несколько раз присылала гонцов, беспокоясь о первенце, но сама не смела ослушаться мужа и навестить его. И вот, когда по истечении семи лет они прибыли в усадьбу Кведульва, им навстречу вышел пригожий рослый подросток, при взгляде на которого у Регнвальда округлились глаза, а сердце Хильдис едва не выпрыгнуло из груди. С ними был и Торир, и Ролло во все глаза глядел на роскошный, с золоченой рукоятью меч брата. Лицо его вспыхнуло румянцем, и, едва обменявшись с отцом положенными приветствиями, он тут же заявил, что меч у самого Ролло никудышный и что Регнвальду, наверное, должно быть стыдно, раз его первенец до сих пор не имеет оружия, достойного сына ярла. От такой наглости Регнвальд в первый миг даже опешил. Но, когда любивший паренька старый Кведульв стал смеяться и хвалить Ролло, тоже скривил губы в улыбке, пытаясь свести все к шутке.
Однако отношения между ярлом и тем, кого называли его сыном, не стали лучше. Его не радовали похвалы, которыми осыпали мальчишку Кведульв и его семья, пророча Ролло будущее великого викинга, «короля моря». И хотя священное бешенство воина Одина не просыпалось в нем, он умел сражаться и наслаждаться схваткой, биться на мечах, секирах, с железной палицей или с длинным ножом, используя в бою не только руку с оружием, но и все тело, всю его гибкость, ноги, зубы, – таково было страстное желание победить любой ценой! Особенно радовало Кведульва, что Ролло – левша и мало кто мог выдержать его сильные, необычные, направленные с неудобной для противника стороны удары. Одновременно берсерк Кведульв научил подростка пользоваться и правой рукой, что делало его особенно искусным воином. Берсерк с гордостью заявил Регнвальду, что за его мальчишкой числятся уже трое убитых врагов, причем последний – шестнадцатилетний крепкий паренек, уже побывавший в походе викингов. Заметив, что Регнвальд хмурится, Кведульв лишь засмеялся, хлопнув его по плечу:
– Орел кричит рано, Регнвальд. А за убитых тебе не придется платить виру[17], так как по закону убийство, совершенное отроком до шестнадцати лет, считается всего лишь несчастным случаем.
Но Регнвальд все равно поглядывал на сына хмуро и неприязненно, однако Ролло уже не испытывал при этом болезненного чувства обделенности. Здесь, в усадьбе Кведульва, прислушиваясь к тому, о чем болтает челядь или переговариваются, глядя на него, домочадцы старого берсерка, он вдруг понял: многие считают, что он не родной сын Регнвальда из Мера. А нелепая кличка Пешеход, так неподходящая Ролло – едва ли не лучшему наезднику в округе, принадлежит не ему, а кому-то другому, на кого он поразительно похож. Вскоре юноша узнал, кто такой этот Ролло Пешеход: знатный викинг, владеющий островами у берегов Норвегии, сын ярла Бычьего Торира, который прославился походами и основал свои земли на севере королевства франков.
