Однако постепенно Ролло стал все меньше уделять внимание Эмме. Ближе к лету в Руан стало прибывать все больше судов с викингами. Ковалось оружие, город гудел как улей, и только и разговоров было, что о походе в Бретань – «Походе меча», ибо всем было известно, что Ролло намерен вернуть себе знаменитый меч своего отца, Ролло Пешехода.

Единственным утешением для Эммы в эти дни было то, что Атли порой брал ее с собой во дворец Ролло и она видела там своего варвара. Своего?.. Она старалась не задумываться о своих чувствах, опасаясь вспоминать, как некогда жила одним желанием отомстить. Но как давно это было! К тому же разве не знала она о существовании в руанском дворце признанных наложниц Ролло, от которых у него есть дети? Не говоря уже о его жене Снэфрид Лебяжьебелой… Но когда она с Атли посещала дворец Ролло, наложницы всегда держались в сторонке, с завистью наблюдая, как Ролло шутит и смеется с Эммой. Но Снэфрид… она подавляла девушку своим присутствием. Она имела все права на Ролло, восседала на пирах рядом с ним, была его подругой и советчицей. Но прежде всего она стремилась удержать властелина в своем доме за городом.

Иногда Ролло просил Эмму спеть для него, и она охотно соглашалась.

Однако, несмотря на увлечение Ролло, чувства Эммы к нему были еще по-девичьи наивны и романтичны. Порой она мечтала увидеть его влюбленным, покорным. Вот тогда-то она и поглумится над ним, припомнив ему все… покажет свою месть. Неужели она могла так забыться, поддавшись обаянию пленившего ее варвара? Но от Ролло исходила такая сила и страсть, что если бы он только пожелал, то овладел бы ею… Сезинанда утверждала, что плотская близость восхитительна. Эмму же это пугало. Она невольно отшатывалась от Ролло, когда чувствовала силу его рук, снимавших ее с коня, по спине пробегал холодок, когда она замечала блеск в его глазах, окидывающих ее с ног до головы, слышала его учащенное дыхание… Но его посягательств она уже не боялась. От того, что Эмма называла похотью, она как щитом была ограждена преданностью Ролло младшему брату. Ролло и Атли… Атли всегда очень много значил для него…

Ролло и сам замечал ревность брата. Он понимал, что Атли страдает, видя, как сблизились его великий родственник и любимая женщина. И он решился положить этому конец.

Ролло прибыл в аббатство Святого Мартина один. Эмма, завидев его, сбежала по ступенькам крыльца, подхватила его коня под уздцы.

– Рада приветствовать тебя, Ролло! Большая честь: среди стольких забот великий властитель нашел минуту навестить столь незначительную особу!

Она понимала: Ролло известно о том, что ни епископа Франкона, ни Атли сейчас нет в аббатстве, а это значило, что ехал он именно к ней.

Не глядя на нее, конунг неторопливо перебросил ногу через луку седла и спрыгнул на землю.

– Думаю, пришла пора нам поговорить, Эмма.

Но, увидев волнение на ее красивом лице, невольно смутился. Сказал, что приехал не с пустыми руками.

Он и в самом деле привез ей в подарок длинный меховой плащ из рыжих лис, капюшон которого, из светлых и темных оттенков меха, завязывался шнурками с пышными помпонами.

Ролло сам накинул на девушку эту мягкую роскошь и засмеялся, любуясь ею.

– Вот теперь ты вся рыжая. И как хороша!

– Хороша? Тогда я буду носить его, хотя на подходе лето, – смеясь, сказала Эмма и, не удержавшись, метнула на конунга кокетливый взгляд из-под длинных ресниц.

Ролло шумно вздохнул и отошел от нее. Сел за длинный стол, положив на него свои сильные руки и глядя прямо перед собой.

– Думаю, Эмма, что перед отбытием войска я все же увижу, как Атли наденет на тебя брачные браслеты. Я так решил!

– Ну и что? – внезапно колючим тоном ответила Эмма, в ней словно ожила прежняя непокорная строптивица из Гилария-в-лесу. – Что с того, что ты так решил, великий Ролло?

Они сидели в большой светлой комнате, откуда Ролло, едва они вошли, удалил служанок. Его голос гулко отдавался под низкими сводами.

– Мое решение не обсуждается ни одним смертным в пределах Нормандии! И ты будешь покорна, как и все остальные. Я сказал – вы с Атли выпьете брачную чашу перед моим отбытием – и это решено!

Она узнавала в его голосе знакомые стальные интонации, каких все так боялись, и невольно сама испугалась. Но так просто уступать Эмма не желала. Поэтому, рывком сбросив на пол роскошный лисий плащ, она набрала в грудь побольше воздуха.

– Ты хочешь сказать, что мы с твоим братом предстанем перед алтарем?

Это был последний козырь, и Эмма на него очень рассчитывала.

Ролло даже побледнел от гнева, лежавшие на дубовом столе руки в золотых браслетах сжались в кулаки.

– Пусть возьмет тебя Локи, девушка! Ты отлично знаешь, что этого никогда не будет!

– Тогда я не понимаю, зачем ты пришел.

А затем они больше часа бранились и кричали друг на друга, чего не бывало уже давно.

– Я ненавижу тебя, Ролло! – вопила Эмма, как в прежние времена. – Ненавижу тебя и твоего брата! Ты можешь насильно влить мне в горло этот ваш брачный напиток, но, клянусь Всевышним, на следующее утро Атли найдет на ложе рядом с собой холодный труп!

– Ты не посмеешь!

– Видит Бог, я воспользуюсь единственным выходом, который вы мне оставили. Посмотрим тогда, что ты станешь говорить Роберту Парижскому, варвар, похваляющийся незыблемостью своего слова!

Ролло вдруг кинулся к ней, и Эмма, подумав, что сейчас он ее ударит, сжалась, втянула голову в плечи. Но он остановился рядом, унимая свистящее дыхание. Глаза его горели, как у волка.

– Франкон не одобрил бы того, что ты намерена сделать. Мне известно, что у христиан считается тяжелейшим из грехов наложить на себя руки.

– Прелюбодеяние, к которому ты меня принуждаешь, – не меньший грех.

– Прелюбодеяние?

Он криво усмехнулся:

– Но ведь ты еще зимой взяла этот грех на душу, решив разделить ложе с моим братом?

Эмму вдруг осенило:

– И у франков, и у норманнов настоящей супругой принято считать лишь ту женщину, которая родила своему мужу наследника. Вот что, Ролло. Я соглашусь на брак с твоим братом лишь тогда, когда пойму, что понесла от него.

Ролло вдруг отшатнулся от нее. Лицо его стало бледнее беленных известью стен. Казалось, он смотрел на нее целую вечность. Затем кивнул:

– Будь по-твоему.

И хищно, по-волчьи, усмехнулся:

– Надеюсь, это случится еще до того, как я вернусь.

Эмма долго смотрела ему вслед. Потом улыбнулась, но улыбка тотчас сменилась гримасой. Губы ее дрожали, словно от плача, но глаза оставались сухими.

– Я все-таки ненавижу тебя, Роллон Нормандский.

Он уехал, поручив ее заботам Атли. Эмма была мрачна и необщительна с юношей как никогда. Потом вновь лечила его – жалкого, нелюбимого. Думала же о том, другом…

Но вот Ролло вернулся. Он отвоевал свой меч, а Эмме в подарок привез отрубленную голову врага. И все. Его ждала Снэфрид, его прекрасная Лебяжьебелая, и он умчался к жене… Что ему было до пленницы, не признававшей его приказаний?

Все предвещало дождь: резкие порывы ветра, сумрачное небо, где едва различимый серп луны все глубже погружался в тучи, запах влаги. Несмотря на это, все было хорошо видно в зареве пылающих смоляных бочек, высоко поднятых на столбах над толпой, заполнившей набережную Руана. Ревели рога, вторя вечернему звону колоколов. Вздувшаяся с приливом река вносила в гавань все новые и новые черные суда – огромные, оскаленные драконьими мордами. Они шли под полосатыми парусами, замедляя движение при подходе к причалам. Величественное и грозное зрелище – драккары викингов. В любом другом месте при одном известии о появлении кораблей под полосатыми парусами жители бежали бы куда глаза глядят, унося детей и уводя скот. Здесь же, в Руане, людей словно магнитом тянуло в гавань.

Эмма, кутаясь в рыжий мех лисьего плаща, стояла у перил моста. Звуки труб привлекли ее сюда из скриптория[25], куда их с Атли зазвал епископ взглянуть на диковину – рукописные книги с недавно изобретенными знаками пунктуации, что делало чтение более удобным. Внезапно в скрипторий вбежал Бернард с криком, что получено известие, будто к городу приближается флот Олафа Серебряный Плащ, и Ролло уже выехал навстречу побратиму. Атли опрометью кинулся готовить все необходимое для приема.