— У него есть на это причины.

— Он рассказал вам о них?

— Этот человек не собирается причинить тебе вред, Кэтлин. Я верю, он защитит тебя. А остальное, советую тебе, предоставь воле Божьей.

— Исповедуйте меня, отец, ибо я согрешил, — Весли тайком перекрестился.

— И вас тоже? — Отец Тулли смахнул с глаз свои черные волосы. Они стояли возле перил, наблюдая, как чайки ныряли за рыбой. Сильный ветер заглушал их голоса, придавая им интимный характер, несмотря на то, что наблюдатель Хаммерсмита Маккензи околачивался поблизости.

— Значит, это не первая исповедь для вас сегодня?

— По этому поводу я храню молчание.

— Итак, Кэтлин уже исповедалась. В чем?

— Мистер Хокинс, ваши проблемы имеют что-либо общее с этим огромным синяком на челюсти?

Весли дотронулся до него.

— Я влюбился в нее, отец.

— А вы считаете любовь грехом? Клянусь, я бы назвал это благодеянием. Вы сказали ей об этом?

— Она не поверила бы мне, даже если бы я объяснился стихами.

— Вы должны заботливо и нежно, и не с помощью слов, связать воедино ваши сердца.

— Но я пришел исповедаться не потому, что не смог заставить ее полюбить меня.

— Тогда облегчите вашу душу, друг мой. Приятная теплота разлилась по телу Весли, когда он услышал, как священник назвал его другом. За всю его жизнь не много людей называли его так.

— Я обманываю ее в самом важном.

— Тогда скажите правду.

— Не могу. На карту поставлена человеческая жизнь. Моя собственная и жизнь Кэтлин, конечно, но есть еще третья невинная душа, которая может пострадать, если я расскажу все Кэтлин. Или кому-либо еще. — Он посмотрел на вспенившееся море, на опускающиеся с шумом волны. — Нет смысла говорить ей, — он доказывал это больше себе, чем священнику. — Правда заставит ее делать трудный выбор. Кроме того, она узнает все довольно скоро.

— Вам нужно рассказать ей о другой женщине? — спросил отец Тулли, нахмурившись.

— Нет! Клянусь перед Богом, нет.

— Не должно быть секретов между вами и вашей женой. Секреты могут разрушить брак быстрее яда.

Весли внимательно посмотрел на измученное и озабоченное лицо священника. Ему был знаком этот сочувственный взгляд, потому что он так же когда-то принимал на себя груз исповеди. Положив руку на плечо отца Тулли, он спросил: — Когда мы причалим, воспользуетесь ли вы обязательством Хаммерсмита сохранить вам жизнь для того, чтобы вернуться в Клонмур?

Отец Тулли тоскливо улыбнулся.

— Ах, разве не Клонмур вознес мою душу так близко к небесам?

— Вам опасно находиться там. Хаммерсмит боится того, что мне стало известно о его торговле рабами и о месте нахождения священников. Сейчас он будет держаться подальше от Клонмура, но он умен. Не рискуйте своей безопасностью, отец. Отец Тулли пригладил пальцами свои черные волосы.

— Место священника там, где в нем нуждаются.

В этот момент Весли позавидовал ему, позавидовал уверенности в призвании, в том, что он выбрал правильную дорогу в жизни. А дорога Весли была отмечена сомнениями, подорванной верой, а сейчас и муками неразделенной любви.

— Ты исповедовалась сегодня, так ведь? — спросил Весли вечером, входя в их каюту.

Кэтлин поджала губы.

— Отец Тулли твердо хранит тайну исповеди. Кто же сказал вам об этом?

— Догадался сам.

— Мне нет до этого дела, — она безразлично жевала печенье.

— Я догадался, когда пошел исповедаться сам, — добавил он.

У Кэтлин в горле застряла крошка печенья. С трудом прокашлявшись, она сказала:

— Уверена, вам много времени пришлось стоять, наклонившись к его уху, потому что вы отъявленный грешник, мистер Хокинс.

— Кроме этого, я еще твой муж, миссис Хокинс. Иди сюда.

— Нет.

Он вздохнул.

— Кэтлин, мы потратили на споры много времени прошлой ночью, когда могли только любить друг друга. Давай не повторять этой ошибки сегодняшней ночью и никогда больше.

— Никогда больше не спать вместе? — она стряхнула с юбки насыпавшиеся крошки. — Полностью согласна.

— Я говорил о спорах.

— А я говорю о другом.

— Ну что ж. Давай продолжим эту тему, — вечерний свет, проникший сквозь окошко, осветил его глаза, превратив их серо-зеленый оттенок в рассеянный цвет волшебства. Синяк на челюсти резко контрастировал со здоровым цветом лица, обрамленного блестящими волосами.

— Как ты можешь отрицать нашу страсть, — спросил он, опершись на косяк ниши, — когда я вижу желание, стоит мне только посмотреть на твое милое лицо?

Она уперла руки в бедра. — По Клонмуру я тоскую, а не о вас. Вы силой заставили меня выйти за вас замуж. Брачные отношения осуществлены, так что же вы еще хотите от меня?

— Я хочу тебя такую, какой ты была прошлой ночью, полной женского желания, и чтобы на твоем лице непроизвольно отражались и удивление, и наслаждение, — он поднял руку и лениво проложил пальцами дорожку по столбу вниз.

Этот жест вызвал у Кэтлин бурю тревожных эмоций. Она попыталась отгородиться от слов Весли, но ее сердце слушало, когда он продолжил.

— Я хочу тебя так, как только мужчина может хотеть женщину, и нам многое предстоит открывать с тобой вместе. Каждый день и каждую ночь, Кэтлин. А сейчас иди ко мне.

—Нет.

— Я дам тебе сына для Клонмура.

Предложение вызвало в ней страх и страстное желание. Он шагнул к ней, и только гордость не позволила ей броситься к нему.

— Мне не надо сына от вас, — заявила она.

— Кэтлин, не ожесточайся. Я забочусь о тебе.

— Как волк заботится об овцах.

Он протянул руку и дотронулся пальцем до завитка, выбившегося из ее прически.

— Разве ты не помнишь наше влечение друг к другу? Наслаждение?

Она помнила, слишком хорошо помнила. Его близость мешала ей думать. Кэтлин видела, что он тоже в замешательстве, и это каким-то образом влекло ее к нему.

— Вы дрожите, — сказала она.

— Меня переполняют чувства, Кэтлин. Я не привык к этому.

— Успокойтесь, — она ненавидела себя за то, что ее интересовало все, что касалось его.

Обняв ее, он стал целовать медленно, нежно, постепенно смягчая ее сопротивление. Прильнув к нему, она наслаждалась прикосновениями его рук, удивляясь, как и предыдущей ночью, необыкновенной гармонии их тел. Он изменил весь мир вокруг нее, вознес ее на небеса и опустил в ад. Она не променяла бы эти мгновения ни на что, даже под залог своей души. Если бы только он отрекся от Кромвеля, она бы нашла название всему тому, что чувствует, когда он вот так целует ее. Она назвала бы это счастьем.

Он отнял рот от ее губ.

— Кэтлин.

— Да?

— Я люблю тебя.

«Не сейчас», — хотелось ей крикнуть ему. Как она может верить ему сейчас? Она отступила, медленно покачав головой.

— Не говорите мне таких слов, Весли. Я никогда не смогу полюбить такого человека, как вы.

Он побледнел, но она заставила себя продолжить.

— К человеку, который выполняет приказания Кромвеля, у меня только одно чувство — презрение. Как вы не понимаете, что наш брак не изменил ничего? Я люблю Алонсо!

Он отпрянул от нее, как будто она обожгла его, и отступил назад. Кэтлин увидела, что на его лице появилось выражение, какого раньше никогда не было. Страдание, разочарование и в конце концов гнев исказили его черты. Со страхом она поняла, что впервые видит его по-настоящему сердитым на нее.

— Хорошо, Кэтлин, — его голос дрожал, он с трудом сдерживал ярость. — До тех пор, пока ты будешь отрицать, что мы созданы друг для друга, до тех пор, пока ты будешь цепляться за мечты об испанском герое, я оставлю тебя одну.

Она должна была почувствовать облегчение. И она очень старалась. Но все, что она почувствовала, была черная пустота.

— Думаю, так будет лучше.

Он поднял руку, но остановился, так и не дотронувшись до нее.

— Кэтлин, однажды ты найдешь истину в своем сердце. Тогда ты должна прийти ко мне, потому что я не протяну руку первым.