— Вот и все, — подытожила Кэтлин. — С этого момента я могу руководить мистером Хокинсом.

— Ты уверена? — спросил Рори, затем добавил по-гэльски: — Я доверяю ему меньше, чем голодному волку.

— И я не доверяю ему, — ответила Кэтлин тоже на гэльском. — Но он не глуп. Он поклялся и будет вести себя соответственно.

Рори покачал своей большой лохматой головой.

— Мне надоело следить.

Он толкнул локтем Тома Генди. Том взял текст клятвы и быстро исчез. Рори неохотно последовал за ним.

— Ну? — спросил Весли. — Ты готова проверить мою честь, Кэтлин Макбрайд?

Она вытащила из фартука большое кольцо, выбрала большой старинный ключ и склонилась к его лодыжке. Он вздрогнул, когда Кэтлин повернула кандалы. Она виновато посмотрела на него.

— Кандалы прорвали вам сапог, и нога стерта до крови.

— Как видишь.

— Почему вы ничего не сказали?

— Я не был уверен, что мои неудобства интересуют тебя.

— Это Клонмур, — возмутилась она, — а не камера пыток.

Ловкими и нежными руками она сдвинула кандалы, затем сняла сапоги. Наслаждаясь свободой движений, Весли согнул ногу.

— А сейчас мыться, — велела она.

Странное возбуждение охватило его. Раздевание в присутствии этой очень привлекательной женщины предоставляло ему интересные возможности.

Он подавил желание. Уже однажды он нарушил обет безбрачия и получил Лауру. То, что она оказалась в руках у Кромвеля, — Божья кара.

Возвращение ее, неважно какой ценой, и будет его платой за грех.

Вот уже три года он верен своей клятве. С тех пор, как у него появилась Лаура, он подчинил свои плотские желания необходимости воздержания. Это было ему не трудно. До сих пор. До Кэтлин.

Весли снял рубашку и льняное белье. Взгляд Кэтлин скользнул вниз. Усмехнувшись, он расстегнул ремень и потянул за шнурки панталон.

— Подождите, — прозвучал настойчивый голос Кэтлин. Она раздвинула между ними ширму, так что теперь ей были видны только его голова и плечи.

Весли хихикнул.

— Ты боишься, что я нападу на тебя?

— Дотроньтесь до меня пальцем, и вы покажете цену клятвы англичанина. Кроме того, вы будете не первым из англичан, с кем я боролась и победила.

Он ясно вспомнил ее действия во время сражения, быстроту движений, безошибочность интуиции и силу хитрости.

— Я не ожидал от главы Макбрайдов такой скромности.

— Я могу быть главой клана, но я также и женщина, с присущей женщине чувствительностью.

Он посмотрел на ее плечи, на слегка склоненную голову, на яркие пряди волос. Вдруг до него дошло, что она легкоранима в той области, о которой сама, может быть, и не подозревает. Она приняла на себя ответственность за Клонмур и полагалась на силу, но под ее доспехами солдата билось сердце женщины, которой нужна была так-же и нежность.

— Ах, Кэтлин, — вздохнув, сказал он, — прости меня.

Она удивленно прищурила глаза; затем, поняв, что он имеет в виду, улыбнулась.

— Нечего прощать, по крайней мере, в настоящий момент. Мужчины всегда забывают, что я женщина.

— Я никогда не забываю. — Он медленным взглядом обвел округлые очертания ее груди. — Я не могу забыть.

Она опустила голову. — Мыться, мистер Хокинс.

Он опустился в воду по самую грудь. Вода была очень горячая, такая, какую он любил. Весли удовлетворенно вздохнул.

— Достаточно теплая?

— О, да. Я не мылся с… — Он остановил себя. Боже, как легко разговаривать с этой свирепой ирландской незнакомкой, —… давних пор.

Кэтлин отодвинула ширму. В руках у нее были мочалка и кусок желтоватого мыла. Она обошла вокруг лохани.

— Разве ты никогда раньше не мыла мужчину? — спросил Весли.

— Конечно, мыла. Это входило в мои обязанности со дня смерти матери.

Он услышал, как она затаила дыхание.

— А когда это случилось?

— Прошло уже шесть лет. У нее внутри что-то росло. Бродячий парикмахер назвал это фистулой.

— Прости меня, Кэтлин.

— Два «прости меня» в течение одного недолгого разговора. Вы могли бы быть порядочным человеком, если бы не принадлежали к круглоголовым, мистер Хокинс.

Весли вспомнил свою мать. Она была так же чужда ему, как Новый Мир, находящийся за океаном. От нее остались смутные образы: жесткий женский рот, произносящий слова осуждения; безжалостный голос, отправляющий его в изгнание в Лувейн.

— Какая она была? — спросил Весли.

— Моя мать?

—Да.

— А какого черта вы интересуетесь моей матерью?

— Ну, пожалуйста, Кэтлин, мне интересно. — Она рассеянно потянула выбившийся локон.

— Ее звали Собан. Ее отец был лордом, и он ни разу не заговорил с ней и не дал ей никакого приданого после того, как она вышла замуж за моего отца, который, как вы уже знаете, не был богатым человеком.

— Как же они ладили, сводили концы с концами?

— Я уверена в том, мистер Хокинс, — живо откликнулась она, — что настоящая любовь украшала каждый день, который они проводили вместе. Это облегчало жизнь.

— Итак, ты веришь в настоящую любовь?

— Конечно, — подтвердила Кэтлин. — Я же ирландка.

Она подтянула к лохани стул.

— В последний раз я купала котенка Мэгин. Бедное животное визжало так, что было наверняка слышно на небесах.

— Обещаю, что не буду визжать, — заверил Весли.

Однако, он не смог сдержать вздох настоящего наслаждения, когда она провела намыленной мочалкой по его плечам и груди, скользя своими сильными пальцами по гладкой коже и массируя мускулы. Руки, так беспощадно владевшие мечом в сражении, двигались сейчас с успокаивающей нежностью. Ее быстрые, уверенные прикосновения были наполнены неуловимым волшебством. Легкий аромат распространился в воздухе.

— Туалетное мыло? — удивленно спросил Весли.

— Из дикого вереска. Наши урожаи могут погибнуть, а вереск продолжает цвести. Даже англичане не смогли уничтожить его, хоть, не сомневаюсь, пытались. Мэгин делает лучшее мыло в округе.

— Как-то я не могу представить Мэгин, которая варит мыло.

— Да, она не совсем такая, какой видят ее большинство мужчин, мистер Хокинс.

— Весли. Пожалуйста, называй меня Весли.

— Нет. Это уж слишком.

— А мое купание в обнаженном виде не слишком?

Ее рука задержалась у него на плече, затем возобновила мягкие кругообразные движения.

— Это возложенное на меня задание. Наклонитесь вперед, пожалуйста.

Он уперся локтями в колени. Она отвела в стороны длинные пряди его волос. Мочалка двинулась по его шее, затем ниже, между лопаток и…

— Пресвятая дева Мария, — воскликнула она. Весли посмотрел на дверь. Схватившись за края лохани, он приготовился выпрыгнуть из нее.

— Что случилось? — требовательно спросил он. — В чем дело?

— Вы весь израненный.

Весли провел рукой по волосам. Проклятие. Он не предусмотрел ее реакцию на шрамы, исполосовавшие всю его спину.

— Да, — беззаботно ответил он. — Но твои прикосновения заставляют меня забыть о боли.

Ее рука неуверенно двинулась вниз по позвоночнику. Глупо, но он представил себе, как шрамы разглаживаются и исчезают в тех местах, которых коснулась ее рука.

— Кто же сделал это с вами?

— Не знаю, я стоял спиной.

— Это не смешно.

— Я тоже так тогда думал, — по правде говоря, он тогда ни о чем не думал. Пытки связывались в его памяти с непроглядной темнотой, которая охватывала его и скрывала от боли.

— За что вы подверглись наказанию… Весли? Ему понравилось звучание имени в ее устах.

— За… непокорность.

— Кому? Хаммерсмиту? Вас пороли за дезертирство? — Она приняла его молчание за подтверждение. — Но это уже зажившие раны.

— Возможно, я не в первый раз дезертировал.

— Но в последний? — потребовала она ответа.

— Думаю, только благодаря тебе.

— Вы лжете. Вы всегда лжете, мистер Хокинс.

— Я получил эти шрамы в Англии. — Не будет вреда, если он признается в этом или позволит ей делать собственные выводы. Если бы он сказал ей, что пострадал за то, что был католиком, она бы не поверила, а он открыл бы себя перед предателями, которые лишили Клонмур священника.