– Мой дорогой друг, – сказал Ангель, – позвольте мне повторить еще раз: иметь желания – уже само по себе достаточно сильная страсть. И то, что она заставляет вас действовать, – неоспоримое тому доказательство.

Психиатр провел рукой по рыжей бороде и засмеялся:

– Вместе с тем это доказывает отсутствие желаний.

– Вовсе нет, – возразил Ангель. – Чтобы не обладать ни желаниями, ни устремлениями, вы должны оказаться в совершенно нейтральной социальной среде. И не испытывать на себе никакого влияния, утратить все воспоминания о прошлом.

– Так оно и есть, – подтвердил Жакмор. – Я родился в прошлом году, таким, каким вы видите меня сейчас. Взгляните на мой паспорт.

Ангель взял документ и стал его разглядывать.

– Да, правда, – признал он, возвращая паспорт. – Но это же неправда!

– Да вы вслушайтесь, что говорите! – запротестовал возмущенный Жакмор.

– Одно очень хорошо дополняет другое, – пояснил Ангель. – Правда, что это записано в паспорте, но то, что в нем написано, – неправда.

– Однако что там написано, – продолжал Жакмор. – «Психиатр. Пустой. Для наполнения». Аннотация! Да что об этом говорить! Написано черным по белому!

– Ну и что? – спросил Ангель.

– А то! Вы же видите, что желание наполнения исходит не от меня. Что все это было разыграно заранее. Что я не был свободен в своем выборе.

– А вот и нет! – возразил Ангель. – Если у вас есть хотя бы одно желание, вы уже свободны.

– А если бы у меня его не было? Даже этого одного?

– Вы бы просто перестали существовать.

– Тьфу! Не буду больше спорить. С вами становится страшно.

Выйдя за ограду, они зашагали по дороге, что вела в деревню. Земля белая и пыльная, по обочинам росла влажная трава цилиндриками – темно-зеленое частоколье желатиновых карандашей.

– Так ведь все как раз наоборот! – взвился Жакмор. – Свобода – это полное отсутствие каких бы то ни было желаний, и абсолютно свободным может считаться только тот, кто не имеет никаких желаний. Именно потому, что у меня нет никаких желаний, я считаю себя свободным.

– А вот и нет, – возразил Ангель. – Поскольку у вас есть желание заиметь желания, у вас уже есть желание что-то заиметь, а значит, все ваши рассуждения неверны.

– О! – воскликнул Жакмор в негодовании. – В конце концов, хотеть чего-либо означает быть прикованным к своему желанию.

– А вот и нет, – возразил Ангель. – Свобода – это желание, которое исходит от вас. А в общем-то…

Он остановился.

– А в общем-то, – подхватил Жакмор, – вы просто морочите мне голову. Я собираюсь вести сеансы психоанализа и забирать истинные желания, хотения, сомнения и все такое, а вы тут меня терзаете.

– Подождите, – в раздумье произнес Ангель, – проведем следующий опыт: попробуйте хоть на секунду полностью перестать хотеть желания других. Попробуйте. Но только честно.

– Я согласен, – сказал Жакмор.

Они остановились на обочине. Психиатр закрыл глаза и, казалось, полностью расслабился. Ангель пристально вглядывался в его лицо. Кожа Жакмора как будто дала бесцветную трещину. Лицо постепенно светлело; какую-то странную прозрачность приобретали руки, шея, тело.

– Посмотрите на свои пальцы… – прошептал Ангель.

Жакмор открыл почти бесцветные глаза. Сквозь свою правую руку он увидел черный кремень на дороге. Внезапно, как бы одернув себя, он снова обрел очертания и плотность.

– Вот видите, – заметил Ангель. – В абсолютно расслабленном состоянии вы перестаете существовать.

– Ну… – протянул Жакмор. – Вы сильно заблуждаетесь. Если вы надеетесь переубедить меня с помощью подобных фокусов… Лучше объясните, как это у вас получилось…

– Ладно, – махнул рукой Ангель. – Я даже рад, что вы такой лицемер и совершенно не хотите признавать очевидного. Это в порядке вещей. У психиатра должна быть нечистая совесть.

Они дошли до окраины деревни и, не сговариваясь, одновременно повернули назад.

– Ваша жена хочет вас видеть, – произнес Жакмор.

– С чего вы взяли? – буркнул Ангель.

– У меня такое предчувствие, – сказал Жакмор. – Я – идеалист.

Они вошли в дом и поднялись по лестнице. Резные дубовые перила услужливо прогнулись под увесистой пятерней Жакмора. Ангель открыл дверь в комнату Клементины.

Он застыл на пороге. Жакмор остановился за его спиной в ожидании.

– Ты не против, если я войду? – спросил Ангель.

– Войди, – ответила Клементина.

Она взглянула на него мельком – и не друг, и не враг, а так. Так он и стоял, не осмеливаясь присесть на край кровати, – боялся потревожить.

– Я тебе больше не верю, – сказала она. – Женщина, которой наделали детей, не может верить мужчинам. Особенно тому, кто наделал.

– Моя бедная Клементина, – начал Ангель, – ну и досталось же тебе!

Она резко вскинула голову. Она не хотела, чтобы ее жалели.

– Завтра я встану с кровати. Через шесть месяцев они должны научиться ходить. Через год – читать.

– Ты идешь на поправку, – сказал Ангель. – Узнаю прежнюю Клементину.

– А это была не болезнь, – отрезала она. – С этим покончено. Это не повторится никогда. В воскресенье их должны крестить. Их назовут Жоэль, Ноэль и Ситроэн. Я так решила.

– Жоэль и Ноэль, – повторил Ангель. – Звучит не очень красиво. Есть еще Азраэль, Натанаэль. Ариэль, в конце концов. Или Сливунэль.

– Ты уже ничего не изменишь, – отчеканила Клементина. – Жоэль и Ноэль для двойняшек. Ситроэн – для третьего. За этим, – добавила она сама себе вполголоса, – мне придется присматривать с самого начала. С ним будет нелегко, но он такой славный. Завтра, – громко объявила она, – у них должны быть кроватки.

– Если вам надо что-то купить, – предложил Жакмор, – я к вашим услугам. Не стесняйтесь.

– Хорошая идея, – согласилась Клементина. – Ручаюсь, вы не останетесь без дела.

– Это не в моих привычках, – заметил Жакмор.

– Но здесь вы этому быстро научитесь, – одернула его Клементина. – А теперь уходите. Оба. Закажите у столяра три кроватки. Две маленькие и одну побольше. И скажите ему, чтобы сделал как следует. И пришлите ко мне Белянку.

– Хорошо, дорогая, – промолвил Ангель.

Он склонился над женой, поцеловал ее и выпрямился. Из комнаты он вышел первым, Жакмор – вторым.

– А где Белянка? – спросил психиатр, закрыв за собой дверь.

– Внизу… – ответил Ангель. – В застиральне. В застерильне. Пойдемте обедать. За покупками сходим потом.

– Схожу я, – сказал Жакмор. – А вы останетесь здесь. У меня нет ни малейшего желания продолжать эти утомительные споры. И вообще, не мое это дело – дискутировать. В конце концов, психиатр призван психиатрировать. Это же очевидно.

Жакмор миновал ограду во второй раз и вышел на дорогу, ведущую в деревню. Справа – стена сада, прибрежная скала и очень далекое море. Слева – возделанные поля, беспорядочно разбросанные деревья и изгороди в ряд. Колодец, которого он не заметил утром, венчала странная каменная надстройка с двумя колоннами и закрепленным между ними барабаном из ясеня, удерживавшим шероховатую ржавую цепь. Вода в глубине колодца закипала, накипь выплескивалась через край, отражая белооблачные кудряшки, проворно расчесываемые гребешком голубого неба.

Вдали показались первые дома, на удивление грубо сколоченные фермы подковообразной формы; концы подков были обращены в сторону дороги. Сначала появилась одна, затем другая, и обе – с правой стороны. Двор имел обычную планировку: посреди квадратной площадки – большой пруд, в его чернильной воде водились раки и вибраки; по левую руку – крыло, где жил фермер с семьей, по правую и в глубине – хлев и конюшня, расположенные на втором этаже, куда скотина карабкалась по довольно крутому пандусу. Под этим скотским трапом, подпертым массивными сваями, держали лохани, в которых скапливались – благодаря силе притяжения – навоз и дерьмо. Пустые корыта в хлевах заполняли соломой, зерном и кормами. В специально оборудованном чулане портили фермерских девок. Двор, мощенный серым гранитным булыжником, разделялся на ромбы ровными полосками губчатой травы цилиндрической формы, такой же, как на обочине дороги.