Литмир - Электронная Библиотека

Сиделка вылетела пробкой, и Жакмор с удовлетворением услышал, как, скатываясь по лестнице, она бьется головой о ступеньки.

Он подошел к роженице и нежно погладил испуганное лицо.

Ее руки судорожно сжали запястье Жакмора.

– Вы хотите видеть мужа? – спросил он.

– О да! – воскликнула она. – Только дайте мне револьвер, он там, в шкафу…

Жакмор покачал головой. Вернулась сиделка с овальной лоханью, которую использовали при ощипе собак.

– Больше ничего нет, – сказала она. – Уж придется вам приспособиться.

– Помогите засунуть это под нее, – приказал Жакмор.

– Тут края острые, – заметила сиделка.

– Ничего. Это вам всем в назидание, – отозвался Жакмор.

– Это глупо, – прошептала сиделка. – Она не сделала ничего плохого.

– А что она сделала хорошего?

Распухшая спина распласталась по стенкам плоской лохани.

– Интересно, – вздохнул Жакмор, – и что же мы будем делать дальше? По-моему, психиатр здесь совсем некстати…

IV

Он в нерешительности задумался. Роженица молчала, а оцепеневшая сиделка таращила на него глаза, начисто лишенные какого-либо выражения.

– Нужно, чтобы у нее отошли воды, – сказала она.

Жакмор безразлично кивнул. Потом, встрепенувшись, поднял голову. Смеркалось.

– Солнце спряталось? – спросил он.

Сиделка пошла посмотреть. За скалой улетучивался день и поднимался молчаливый ветер. Она вернулась обеспокоенная.

– Не понимаю, что происходит… – прошептала она.

В комнате стало темно, глаза различали лишь какое-то свечение вокруг зеркала на камине.

– Сядем и подождем, – тихо предложил Жакмор.

В окно пахнуло горькими травами и пылью. День бесследно исчез. Темная глубина комнаты выдавила голос роженицы:

– Со мной это больше не произойдет. Я не хочу, чтобы это повторилось.

Жакмор заткнул уши. Ее голос скрипел гвоздем по стеклу. А рядом всхлипывала насмерть перепуганная сиделка. Звуки просачивались в черепную коробку Жакмора и капали ему на мозги.

– Они сейчас полезут, – сказала роженица и зло засмеялась. – Они сейчас полезут, и мне будет больно, а это только начало.

Жалобно застонала кровать. Женщина тяжело задышала, вновь раздались стенания.

– Пройдет еще столько времени, целые годы, и каждый час, каждая секунда будет продолжением этой боли, которая ни к чему не приведет, и этой боли не будет конца.

– Хватит, – отчетливо прошептал Жакмор.

Роженица завопила во всю глотку. Глаза психиатра уже привыкли к свечению, исходившему от зеркала. В нем он увидел, как лежащая женщина выгнулась и начала корчиться всем телом. Она долго протяжно кричала, ее крик остывал в ушах Жакмора горькой слипшейся кашей. Внезапно между согнутыми ногами показались, одно за другим, два светлых пятна. В темноте он угадал движения сиделки, которая, придя в себя, подхватила двоих младенцев и завернула в простыню.

– Там еще один, – подумал он вслух.

Выпотрошенная мать, казалось, была уже на исходе сил. Жакмор встал. Появился третий ребенок, Жакмор ловко схватил его и помог роженице. Ее измученное тело откинулось на кровать. Ночь беззвучно рвала себя на части, свет вливался в комнату, а женщина лежала неподвижно, уронив голову на плечо. Мешки под глазами на осунувшемся лице свидетельствовали о проделанной работе. Жакмор вытер пот со лба, с шеи и удивленно замер: снаружи, из сада, доносились какие-то звуки. Сиделка закончила пеленать последнего ребенка, положив его на кровать рядом с двумя другими. Она подошла к шкафу, позаимствовала простыню и развернула ее в длину.

– Я перетяну ей живот, – произнесла она. – Ей надо поспать. А вы идите.

– Вы перерезали пуповины? – забеспокоился Жакмор. – Завяжите их потуже.

– Я завязала бантиком, – отозвалась сиделка. – Держатся так же крепко, зато выглядят поэлегантнее.

Вконец отупевший, он кивнул.

– Сходите за хозяином, – подсказала сиделка.

Жакмор подошел к двери, за которой томился Ангель, и повернул ключ.

V

Ангель сидел на стуле – излом спины под тупым углом и полость тела, все еще звенящая от криков Клементины. Ключ повернулся в замочной скважине, и Ангель поднял голову: рыжая борода психиатра поразила его.

– Меня зовут Жакмор, – представился вошедший. – Я проходил мимо и услышал крики.

– Это Клементина, – сказал Ангель. – Все в порядке? Уже? Скажите!

– Вы трижды отец, – объявил Жакмор.

– Тройняшки? – удивился Ангель.

– Двойняшки и один отдельно, – уточнил Жакмор. – Он вышел вслед за ними. Это признак сильной личности.

– А как она? – спросил Ангель.

– С ней все хорошо, – сказал Жакмор. – Скоро вы сможете ее увидеть.

– Она очень злится на меня. Даже заперла, – сказал Ангель. – Хотите что-нибудь выпить? – предложил он приличия ради и с трудом поднялся.

– Спасибо, – поблагодарил Жакмор. – Не сейчас.

– А вы здесь какими судьбами? – спросил Ангель. – Приехали к нам отдохнуть?

– Да, – ответил Жакмор. – Думаю, мне у вас будет неплохо, раз вы сами предлагаете.

– Нам просто повезло, что вы оказались рядом, – сказал Ангель.

– А врача здесь нет? – поинтересовался Жакмор.

– Меня заперли, – пояснил Ангель. – Я не мог ничего сделать. Всем должна была заниматься девушка с фермы. Она такая отзывчивая.

– А-а… – протянул Жакмор.

Они замолчали. Жакмор почесал бороду растопыренной пятерней. Его голубые глаза блестели на солнце, заплывшем в комнату. Ангель внимательно рассматривал гостя. Психиатр был одет в костюм из очень мягкой черной ткани – облегающие брюки со штрипками и длинную, зауженную в плечах куртку, застегнутую до подбородка. Черным лаком отливали кожаные сандалии, а в проруби воротника плескались лиловые воланы сатиновой сорочки. Психиатр был безумно прост.

– Я рад, что вы здесь останетесь, – произнес Ангель.

– Теперь можете зайти к жене, – предложил психиатр.

VI

Клементина не двигалась. Она лежала на кровати, уставившись в потолок. Два младенца – справа, третий – слева.

Сиделка уже прибрала в комнате. Солнце беззвучно переливалось через подоконник; окно было открыто.

– Завтра нужно будет отнять их от груди, – сказал Жакмор. – Не может же она кормить сразу троих, а так получится быстрее, и она сохранит красивую грудь.

Клементина зашевелилась, повернула голову и метнула в их сторону колючий взгляд.

– Я буду кормить их сама. Всех троих. И это не испортит мою грудь. А если испортит, то тем лучше. Во всяком случае, у меня больше нет желания нравиться кому бы то ни было.

Ангель подошел поближе, протянул руку, чтобы погладить ее, но она резко отстранилась.

– Хватит, – отрезала она. – Я не хочу начинать все сначала.

– Послушай, – прошептал Ангель.

– Уходи, – устало произнесла она. – Я не хочу тебя видеть. Мне было очень больно.

– Тебе не лучше? – спросил Ангель. – Смотри… Живот, который тебе так мешал… У тебя его больше нет.

– Вас перетянули пеленкой, – добавил Жакмор, – когда подниметесь, и следа не останется.

Клементина напряглась и чуть приподнялась. Она заговорила низким свистящим голосом:

– Значит, я должна чувствовать себя лучше, да?.. Ага… вот так, сразу… с разорванным животом… с перекошенным позвоночником… с развороченной поясницей… со скрученными жгутом костями и налившимися кровью глазами, я должна поправиться, быть умницей, сделать свое тело стройным и гладким, а грудь – упругой… и все для того, чтобы ты или такой, как ты, меня снова тискал и впрыскивал свое дерьмо и чтобы все опять началось сначала, эта боль, эта тяжесть, эта кровь…

Она быстро сунула руку под одеяло и сорвала простыню, перетягивавшую тело. Ангель было подался вперед.

– Не подходи! – просипела она с такой ненавистью, что безответный муж замер на полушаге. – Уходите! Оба! Ты – потому что ты меня такой сделал, а вы – потому что меня такой видели. Прочь!.. Пошли вон!

2
{"b":"29496","o":1}