Вдруг увидала она, над Пахином летя сицилийским,

Издали тевкров суда и Энея, который, ликуя,

290 Строил с друзьями дома и, доверясь суше, оставил

Брошенный флот. Замерла Юнона, пронзенная болью,

И, головою тряхнув, излила в стенаниях сердце:

"О, ненавистный народ! О, моей непокорная воле

Воля судьбы их! Ужель не могли они пасть на сигейских

295 Бранных полях? Или в рабство попасть? Иль сгореть в подожженной

Трое? Но нет, средь огня и средь вражеских толп находили

Выход они! Или сила моя, быть может, иссякла

И успокоилась я, неустанной враждою пресытясь?

Нет, и средь волн я осмелилась гнать лишенных отчизны

300 Беглых фригийцев, по всем морям им ставя преграды!

Сил, чтобы тевкров сломить, не хватило и морю и небу.

Чем зияющий зев Харибды, и Сцилла, и Сирты

Мне помогли? От меня и от моря в устье желанном

Тибра укрылись они! Но ведь Марсу силы достало

305 Диких лапифов сгубить,[755] и Диане разгневанной отдал

Сам родитель богов Каледон на расправу старинный.

Так ли была велика Каледона вина[756] и лапифов?

Я же, царица богов, супруга Юпитера, средства

Все, что могла испытать, испытала, ничем не гнушаясь, —

310 Но победил троянец меня! Так что ж, если мало

Власти великой моей – я молить других не устану.

Если небесных богов не склоню – Ахеронт я подвигну.

Пусть не дано мне Энея лишить грядущего царства,

Пусть Лавинии рок, предназначивший деву пришельцу,

315 Будет незыблем, – но я могу замедлить свершенье,

Вправе я истребить у царей обоих народы.

Тесть и зять за союз пусть жизнью граждан заплатят!

Дева! Приданым твоим будет рутулов кровь и троянцев,

В брачный покой отведет тебя Беллона[757]! Не только

320 Дочь Киссея[758] на свет родила горящее пламя, —

Также рожден и тобой, Венера, для Трои воскресшей

Новый Парис и второй губительный свадебный факел".

Вымолвив это, она устремилась в гневе на землю,

Там из приюта богинь, приносящих муки, из мрака

325 Кличет к себе Аллекто, которой любезны раздоры,

Ярость, и гнев, и война, и злодейства коварные козни.

Все ненавидят ее – и отец Плутон,[759] и родные

Сестры: так часто она изменяет гнусный свой облик,

Так свиреп ее вид, так черны на челе ее змеи.

330 Стала ее подстрекать такими речами Юнона:

"Ради меня потрудись, о дочь безбрачная Ночи,

Ради меня, чтобы честь и слава моя оставались

Неколебимы, чтоб царь обольщен энеадами не был,

Чтоб не досталися им ни лаврентские пашни, ни дева.

335 Ты способна свести в поединке любящих братьев,

Дом наполнить враждой и бедой, чтобы в нем погребальный

Факел не гас, ты сотни имен принимаешь и сотни

Способов знаешь губить. Так найди в душе своей щедрой

Средство разрушить союз и посеять преступную распрю,

340 Пусть возжаждут войны и тотчас же схватят оружье".

В тот же миг Аллекто, напоенная ядом Горгоны,

В Лаций летит, в крутоверхий чертог владыки Лаврента,

Там садится она у дверей молчаливых Аматы.

Тевкров нежданный приход и брак отвергнутый с Турном

345 Сердце царице зажгли обидой женской и гневом.

Черную вырвав змею из волос, богиня метнула

Гада царице на грудь и под платьем скрыла у сердца,

Чтобы, беснуясь, она весь дом возмутила безумьем.

Гад под одеждой скользит, по гладкой груди извиваясь,

350 Тела касаясь едва, исступленной Амате не виден;

Буйное сердце ее наполняет он злобой змеиной,

То повисает у ней золотым ожерельем на шее,

То, как венец, обвивает чело, то по телу блуждает.

В душу покуда ее проникала первая порча,

355 Влажный яд, разгораясь в крови, мутил ее чувства,

Но не пылало еще пожаром пагубным сердце, —

Речь, привычную всем матерям, повела она кротко,

Стала оплакивать дочь и с фригийцем брак ненавистный:

"Дочь неужели отдашь ты, отец, изгнанникам-тевкрам?

360 Значит, не жалко тебе ни себя, ни Лавинии? Значит,

Ты не жалеешь и мать, от которой с первым порывом

Ветра разбойник умчит за моря широкие деву?

Разве не так же проник пастух фригийский[760] к спартанцу,

Чтобы Елену с собой увести к троянским твердыням?

365 Где же верность твоя? Где забота о близких былая?

Где обещанья, что ты давал племяннику Турну?[761]

Если латиняне взять должны чужеземного зятя,

Если незыблемо то, что родителем велено Фавном, —

Все, что жезлу твоему неподвластны, земли чужими

370 Я почитаю, – и нам о том же боги вещали.

Вспомни и Турна род: он возник в далеких Микенах,

Инах там и Акрисий ему положили начало".[762]

Тщетно к Латину она подступалась с такими речами:

Старец стоял на своем. Между тем все глубже и глубже

375 Яд змеи проникал, разливался по жилам царицы,

Бредом рассудок ее помутив, – и вот по Лавренту

Стала метаться она, одержимая бешенством буйным.

Так от ударов бича кубарь бежит и кружится,

Если дети его на дворе запускают просторном;

380 Букс, гонимый ремнем, по дуге широкой несется,

И, позабыв за игрой обо всем, глядит и дивится

Дружно проворству его толпа простодушных мальчишек,

Пуще стараясь взбодрить кубарь ударами. Так же

Средь разъяренной толпы по Лавренту носилась Амата.

385 Вот, менадой себя возомнив, летит она в дебри,

Бешенство все тяжелей, тяжелей беззаконье вершится:

Дочь увлекает она и в лесистых горах укрывает,

Чтобы у тевкров отнять невесту и свадьбу расстроить.

"Вакх, эвоэ! только ты, – голосит она, – девы достоин!

390 Тирс для тебя лишь взяла, в хоровод для тебя лишь вступила,

Лишь для тебя растила она священные кудри![763]"

Мчится Молва и сердца матерей зажигает безумьем,

То же неистовство их в убежища новые гонит.

Все покидают дома, распускают по ветру косы,

395 Полнят чуткий эфир переливами воплей протяжных,

Копья из лоз в руках, на плечах – звериные шкуры.

Мать несется меж них с горящей веткой смолистой.

Брачные песни поет, величая Лавинию с Турном;

Кровью налившийся взгляд блуждает; вдруг восклицает

400 Голосом хриплым она: "Ио, латинские жены!

Если, как прежде, жива любовь к несчастной Амате

В преданных ваших сердцах, если прав материнских лишиться

Горько вам – рвите с волос повязки, оргию правьте

Вместе со мной!" Так по чащам лесным, где лишь звери таились,

405 Гонит ее Аллекто и вакхическим жалит стрекалом.

Видит богиня: сильны порывы первые буйства,

Рухнули замыслы все царя, и дом его рухнул.

Мрачная, тотчас она на черных крыльях взлетает,

Быстрый Нот ее мчит к безрассудному рутулу в город

410 (Был аргосцами он и беглянкой Данаей основан, —

Так преданье гласит, – и назвали предки то место

Ардеей[764]; ныне оно сохраняет гордое имя,

Но не величье свое). Здесь Турн в чертоге высоком

Сон отрадный вкушал во мраке ночи беззвездной.