Ты пожелаешь открыть, воды набери для начала

230 В рот, а перед собой неси, от пчел ограждаясь,

236 Дым; свыше меры их гнев; оскорбленные, яд свой внедряют

Через укусы, внутри оставляя незримые жала,

238 Впившись в жилы, и так, врага уязвив, издыхают.

231 Дважды готовый припас вынимай: по первому разу,

Только прекрасный свой лик покажет Тайгета Плеяда[326]

Дольней земле, океан стопой попирая с презреньем,

И по второму, когда, убегая от Рыб водянистых,

235 Грустная, с неба, сойдя, погружается в зимние воды.

233 Если ж суровой зимы ты боишься, заране тревожась,

240 Если подавленных душ тебе жаль и хором разоренных,

Чобром окуривать их и воск удалять непригодный

Не сомневайся, – затем, что нередко соты съедает

Ящерица: таракан, от света бегущий, гнездится

В них и на корме чужом сидящий шмель нерабочий;

245 Или же шершень лихой заберется, вояка отменный;

Шашалы, – мерзостный род, – иль еще, ненавистный Минерве,

Редкие сети свои паук в сенях поразвесит.[327]

Чем их сильней разорят, тем с большим рвением будут

Наново восстановлять развалины падшего рода,

250 Мед копить и слеплять цветочным житницы соком.

Если же (ибо дала злоключенья людские и пчелам

Жизнь) их тело начнет от прискорбной чахнуть болезни.

Тотчас об этом узнать по явственным признакам можешь:

Сразу не тот уж цвет у больных; худобою ужасной

255 Обезображен их вид; тела постигнутых смертью

Вон из жилища несут, в процессии шествуют скорбной.

Часто они у дверей, сцепившись лапками, виснут

Или без дела сидят в своих сокровенных покоях,

Голодом измождены, неподвижны, скованы стужей.

260 Громче гуденье тогда раздается, жужжат непрестанно, —

Так порой зашумит холодный Австр по деревьям,

Так, отливая от скал, беспокойное море рокочет

Иль за заслонкой в печи огонь, разгоревшись, бушует.

Прежде всего мой совет: окурять благовонным гальбаном,

265 Мед по тростинкам в дома проводить – поощрять изнемогших

И со своей стороны, маня их к пище знакомой.

В мед хорошо примешать и тертых чернильных орехов,

Розовых листьев сухих, вина, сгущенного варкой,

Также с пифийской лозы на солнце вяленных гроздьев,

270 Золототысячника с его запахом крепким и чобра.

Есть вдобавок в лугах цветок – ему земледельцы

Дали названье «амелл»; растенье приметить нетрудно:

Целую рощу оно от единого корня пускает.

Сам цветок – золотой, лепестков на венчике много,

275 И отливают они лиловатостью темной фиалки.

Часто этим цветком богов алтари украшают.

Вкусом он терпок. Его по долинам, после покоса,

Рвут пастухи иль еще по теченью извилистой Меллы[328].

В благоуханном вине ты вывари корни растенья

280 И у отверстий входных в наполненных выставь корзинах.

Если же кто-нибудь вдруг весь род целиком потеряет,

Пчел взять негде ему и новое вывести племя,

Я для него изложу пастуха-аркадийца[329] открытье

Славное, – как из убитых тельцов, из испорченной крови

285 Пчелы при нем родились. Итак, я это преданье

Перескажу, повторив от начала его, по порядку.

Там, где счастливый народ живет, в Канопе Пеллейском,[330]

Около Нила, что степь затопляет в пору разлива,

Там, где селяне к полям подъезжают в расписанных лодках,

290 Где постоянно грозит стрелоносного парфа соседство,

Там, где, черным песком удобряя зеленый Египет,

На семь делясь рукавов, медлительно катится к морю

Мощная эта река, у индов смуглых[331] начавшись, —

Способ тот принят везде, и всегда он приносит удачу.

295 Малое прежде всего, как раз подходящее к делу

Место находят; его ограничивают черепицей

Низенькой кровли, теснят стенами, в которых четыре

К солнцу наклонных окна, на четыре стороны света.

После теленка берут, чей уж выгнулся двухгодовалый

300 Рог. Противится он что есть сил, но ему затыкают

Ноздри, чтоб он не дышал. Под ударами он издыхает.

Кожа цела, но внутри загнивают отбитые части.

Труп оставляют, дверь заперев; под бока подстилают

Всяких зеленых ветвей, и чобра, и свежей лаванды.

305 Делают это, едва лишь Зефир задвигает волны,

Прежде, чем луг молодой запестреет цветами, и прежде,

Нежели к балке гнездо говорунья подвесит касатка.

В жидком составе костей размягченных тем временем крепнет

Жар, и вдруг существа, – их видеть одно удивленье! –

310 Лап сперва лишены, но уж крыльями шум издавая,

Кучей кишат, что ни миг, то воздуха больше вбирают

И, наконец, словно дождь, из летней пролившийся тучи,

Вон вылетают иль как с тетивы натянутой стрелы

В час, когда на поле бой затевают быстрые парфы.

315 Музы, кто ж из богов открыл нам это искусство?

Где же начало берет это новое знанье людское?

Некий пастух Аристей, покинув долину Пенея[332],

Пчел – говорят – потерял от болезни и голода. Стал он

Возле реки, у ее священных истоков, и, горько

320 Жалуясь, к матери так обратился: «О мать, о Кирена!

Над глубиною царишь ты омутов этих, – открой мне,

Как совершилось, что ты, от светлой крови бессмертных

(Если, как ты говоришь, Аполлон Тимбрейский[333] отец мне),

Року немилым меня зачала? Куда же девалась

325 К сыну любовь? Ты зачем уповать мне велела на небо?

Смертной жизни моей всю славу, которой достиг я

Хитрым искусством моим, заботясь о стаде и хлебе,

Все испытав, – хоть ты мне и мать, я ныне теряю.

Что ж! Материнской рукой плодоносные вырви деревья,

330 В стойла враждебный огонь занеси, уничтожь урожаи,

Выжги посев, топором на лозы обрушься двуострым,

Если тронута так моей ты славы крушеньем!»

Мать услыхала меж тем на дне своей спальни глубинной

Голос некий, – вокруг нее нимфы милетскую пряли

335 Пряжу окраски густой стекольно-зеленого цвета.

Дрима была там, Ксанфо, Лигейя была с Филодокой,

Золото влажных волос вдоль шеи спустившие белой;

Там и Низея была, Спиб, Кимодока, Талия;

Рядом с Ликбридой там белокурой сидела Кидиппа, —

340 Дева покамест, а та впервые познала Луцину;

Клио с сестрой Бероэ, Океановы дочери обе,

При золотых поясах и в пестрых шкурах звериных;

Опис, Эфира была и азийская Деиопея,

С резвой, свой наконец отложившей колчан Аретузой.

345 Нимфам Климена вела рассказ о том, как напрасно

Меры Вулкан принимал, как Марс исхищрялся влюбленный;[334]

С Хаоса[335] повесть начав, исчисляла богов похожденья.

Песнью захвачены той, пока с веретен отвивают

Мягкий урок свой, матери слух поражает вторично

350 Стон Аристея, – и все на своих сиденьях хрустальных

Диву дались; но из них лишь одна Аретуза решилась

И, золотой головой поднявшись из вод, закричала

Издали: «О! Не напрасно тебя этот стон растревожил: