Дом Ванделера, квартира за квартирой, постепенно пробуждался, начинался очередной будничный день. Пришла миссис Смоллетт, чтобы заняться уборкой лестниц. Ее страшно огорчило известие о самоубийстве мисс Гарсайд, она тут же бросилась за поддержкой к радушной мисс Крейн, как к родственной душе. Самые невероятные догадки, которые только могли возникнуть в их головах, возбужденно обсуждались этими двумя кумушками. Миссис Смоллетт редко доводилось с таким упоением обсуждать чужие несчастья, может быть, поэтому к своей работе она приступила с большим опозданием. Она успела дойти лишь до площадки возле квартиры миссис Андервуд, как вдруг взбежавшая по лестнице мисс Лемминг позвонила в квартиру № 3. Ей открыла Меада Андервуд, которая, по-видимому, поджидала ее.

– Мне ли не узнать ее, пришла в своем вечном чем-то фиолетовом. В этом она ходит изо дня в день, от такого вида в какой-то момент делается дурно. А мисс Меада поцеловала ее, впустила и закрыла дверь. Но не успела я до половины вымыть площадку, как вдруг мисс Лемминг выходит снова. Да, признаюсь вам, мисс Крейн, я так и отшатнулась, щетка вывалилась у меня из рук, я вряд ли бы ее узнала, если бы так хорошо не знала ее. Она была во всем новом, пальто из твида песочного цвета в светло-оранжевую крапинку, подходящий по цвету джемпер. Она словно помолодела лет на десять, вот что я скажу вам.

Мисс Крейн, пившая с миссис Смоллетт одиннадцатичасовой чай, выказала самый неподдельный интерес.

– Как это необычно.

– Более того, – продолжала миссис Смоллетт, – все остальное на ней было так же совершенно новым: туфли, чулки, шляпка, перчатки и даже сумочка в руке. Любопытно, как сильно меняет человека одежда. Лет ей дать можно было меньше тридцати. «Да, – сказала я себе, – чем не из ряда вон выходящее происшествие!» И вы только подумайте, она даже не задержалась ни на секунду, иначе я бы порасспросила ее. Она почти убежала, никогда не видела, чтобы кто-нибудь так быстро исчезал.

Около часу дня мисс Сильвер позвонила по телефону старшему инспектору Лэмбу в Скотленд-Ярд. Как только до слуха Лэмба донесся знакомый голос вместе с неторопливым покашливанием, он тут же помрачнел. Вообще к женщинам он относился с подобающим уважением, но в одном он не сомневался и не согласился бы ни с кем, кто попытался бы его разубедить в этом: женщины никогда не знали, когда им нужно остановиться. Нет, женщинам хотелось, чтобы за ними не только оставалось последнее слово, но вообще все ваше время принадлежало бы им. Он вежливо сообщил мисс Сильвер, что она злоупотребляет его терпением:

На что она живо и по-деловому возразила:

– Вчера вечером я сказала вам, что у меня нет доказательств, чтобы убедить вас, но теперь они у меня есть. Мне было бы очень приятно переговорить на эту тему лично с вами. Мой поезд приезжает полчетвертого. Я буду у вас в четыре часа. Об этом я предпочитаю поговорить только с вами и в Скотленд-Ярде.

Лэмб слегка откашлялся.

– Но мисс Сильвер…

– Дело приобретает очень опасный оборот, инспектор. Я не собираюсь попусту отнимать ваше время. Итак, в четыре часа?

– Ладно, – согласился Лэмб. – Где вы? Откуда вы звоните?

– Танбридж-Уэльс, – ответила мисс Сильвер и повесила трубку.

Чуть позже четырех часов она уже сидела в его кабинете, подтянутая, одетая в старомодное черное пальто с поношенным меховым воротником и фетровую шляпку с приколотыми слева анютиными глазками. Мисс Сильвер выглядела бледной и уставшей, но во всем ее виде проступало некое упорство, что приготовило старину Лэмба к самому худшему. Если он понимал что-либо в женщинах, то она попытается заставить его принять ее точку зрения, вероятно, это закончится тем, что ему придется указать ей на место.

Она принялась рассказывать о своем разговоре с Айви Лорд, с миссис Андервуд и с Эллой Джексон, в заключение она объяснила ему цель ее визита в Танбридж-Уэльс.

К этому времени Лэмб уже больше не злился. Он размышлял над тем, как это может выгодно отразится на его служебном положении. Если предположения мисс Сильвер окажутся верными, это позволит ему задержать одного из самых известных преступников. Да, все выглядело так, как будто она в самом деле напала на верный след. С другой стороны, если она ошиблась, он вполне может оказаться в дурацком положении, однако он не собирался очертя голову следовать за ней. О, боже, она уже начала излагать свой план, один из тех нелепых в своей причудливости планов, которые так любят выдумывать женщины. Он никогда к ним не прислушивался, особенно в таком деле, когда все могло лопнуть, как мыльный пузырь. Да, все-таки какой-то смысл во всем этом был, но дальше этого он не пойдет ни за что.

Мисс Сильвер предложила:

– Надо устроить встречу всех обитателей дома в квартире № 8, это наиболее подходящее место. Я убеждена и надеюсь, что смогу доказать, что мисс Роланд назначила встречу убийце, что убийца проник в ее гостиную через окно, поднявшись по пожарной лестнице. Если его сильно напугать, загнав в угол, то я полагаю, что убийца попытается уйти тем же самым путем. Полной уверенности, конечно же, нет, однако, учитывая характер подозреваемого лица, я считаю, что подобная попытка очень вероятна. Окно в таком случае должно быть открыто как можно шире, но чтобы не вызвать подозрений. Когда мы соберемся наверху, вам надо будет провести обыск там, где я вам укажу. Если вещи, о которых я вам сообщила, найдутся там, где, по моему мнению, они должны быть, то пусть вам принесут условленную записку или кто-то войдет с сообщением. Надлежит действовать с наибольшей осторожностью, чтобы не возбудить преждевременных подозрений. Ведь мы имеем дело с очень хитрым и коварным противником.

Лэмб приподнял свою руку ладонью вверх и хлопнул ею по столу. От удара блокнот перед ним подпрыгнул, из него выкатилась ручка и остановилась почти у самого края стола.

– Вы, по всей видимости, уверены в том, что мы найдем, что ищем.

Мисс Сильвер наклонила голову.

– Да, уверена, – ответила она.

Жильцы дома Ванделера по одному, по двое выходили из своих квартир и, кто на лифте, кто пешком по лестнице, поднимались на верхний этаж, где их ждала открытая дверь в квартиру № 8, на пороге которой стоял сержант Аббот и вежливо провожал всех внутрь.

Миссис Андервуд вошла в лифт, в котором уже стояли мать и дочь Лемминги, тогда как Меада и Жиль отправились наверх пешком. Меада прошептала ему на ухо:

– Не могу не думать об Агнесс. Почему люди такие странные? Совсем недавно такая забитая, послушная, в полном подчинении у своей матери, так было за нее обидно. Казалось, что у нее нет совсем личной жизни, все время она кому-то оказывала услуги, а теперь она так изменилась. Она невероятно увлечена тем, что происходит с ней, и даже вряд ли замечает, что творится вокруг нее, что в доме убийство и самоубийство.

– В свое время я спрошу ее, а что происходит с тобой?

Поживем, увидим, – ответила Меада. Она взяла его под руку и шепотом продолжала дальше. – Жиль, что происходит? Мне все очень не нравится. Почему мы все должны идти в квартиру Каролы? О чем ты говорил с мисс Сильвер, когда она отозвала тебя в сторонку? Неужели должно еще случится что-нибудь ужасное?

– Мисс Сильвер склонна так думать, – ответил Жиль несколько напряженным голосом.

– О, надеюсь, что нет!

– Не знаю, – он наклонился и поцеловал ее в уголок губ. Тсс! Больше ни слова! – И, обхватив рукой за талию, он быстро повел ее наверх. Никто из поднимавшихся или стоявших наверху не услышал ни слова, так тихо и так быстро прошел их разговор.

Жиль и Меада прошли в гостиную Каролы Роланд и обнаружили, что мебель была переставлена по-новому. Письменный стол был передвинут к правой стенке, и старший инспектор Лэмб сидел спиной к столу, как будто только что кончил писать и повернулся лицом к окну. Между ним и дверью стояли три стула, на которых сидели мистер и миссис Уилларды, и мистер Дрейк, бывший ближе всех к дверям. По другую сторону от Лэмба одно кресло было пустым, а дальше сидели миссис Лемминг, Агнесс и миссис Андервуд. Диванчик был сдвинут к камину, и своей спинкой закрывал его. Грязное пятно на его обивке было прикрыто несуразно смотревшимся клетчатым пледом, на нем важно восседали мисс Сильвер и мисс Крейн, первая в своем уличном наряде, другая в своем обычном тускло-коричневом плаще и старой фетровой шляпе. На обеих леди виднелись шерстяные чулки и весьма разношенные туфли. Рядом с диваном стояло еще одно пустое кресло. Серебряная танцовщица заняла свое обычное место на камине, тогда как фотография Жиля Армтажа исчезла. Вечер стоял сырой, но теплый, оба окна были открыты, причем нижняя часть рамы поднята так высоко, как только можно. Было половина седьмого, на улице тускло светило солнце, до его захода оставалось еще три четверти часа, но небо хмурилось, и в воздухе пахло сыростью.