территория мягких оргазмов, зрелых француженок, греческих мальчиков, водки с привкусом чернослива

либо

ванили...

вы мне звонили.

трубки бросали сразу же, выдохнуть не успев,

потом мчались, автомобилями разрывая кишки Москве,

куда-то: в кабак, по друзьям, к бывшимбудущимнастоящим...

смотрели на всё сквозь козырёк ладони, думая «а я с чем

сражаюсь? и чем я хуже

той, с которой у неё завтрак, обед и ужин,

и территория черно-белых француженок

или мальчиков-олимпийцев, или...?»

– простите, Ваш номер определился. Вы мне звонили?

усмешка – губы складываешь дугой,

не веришь мне. впрочем, позиция объяснима,

но – нет никого! нет никакой «другой»!

шесть утра. я готовлю завтрак одной рукой,

а второй – пылинки сметаю с нимба.

фламбе из клубники – тебе на полдник.

моё гусарство не знает равных!

заполнишь меня? хоть чуть-чуть заполни.

буду спокойней на переправах,

зная, что ты обо мне немного

думаешь, с кем-то болтаешь даже.

разве можно желать иного?

в этих джунглях многоэтажных

я всё еще есть по одной причине.

эта причина – ты. украдкой

плачет от нежности мой мужчина.

внутренне. внутренний. кроткий с «и» краткой.

хорда татуирована

так вычурно-тонко, так ровно,

что хочется плоть

клыками вспороть

до капельки кровной укромной.

царапаться и целоваться,

смешить тебя, баюкать, гладить...

чуть пережаренный lavazza,

туман, как молоко, углами

торчат из этого тумана

дома. мне очень грустно. Киев.

я сплю то невпопад, то мало,

но вижу сны. они такие

живые! сей безумный график

существованья не подходит

другим режимам. фотографий,

накопленных в моём айфоне,

вполне должно хватить на книгу

«без поцелуев бес». царапать

лицо компактной пудрой, к нику

стремиться и на Бессарабку

в 04:10 выходить.

чин-чин шампанским на разных боках глобуса.

и ну – смсками дуэлировать, и ну – пузырьками хмельными лопаться!

официантке: давайте как-то избавимся от Дженнифер Лопез. а...

как Вас зовут?

шантажистка. я опять приезжаю к ней, а она

(то ли просто подыхает от скуки, то ли действительно влюблена)

встречает меня в наморднике и пеньюаре,

включает одну из моих самых любимых арий,

шепчет горячим в ухо, притираясь ко мне плотней:

«ты здесь для того, чтобы я ничего не рассказала ей?

молчи! и так всё понятно!

вот оставишь на мне отметины, а на простыне – пятна,

и ещё неделю никто не узнает о том,

что ты со мной вытворяешь. снимай пальто!»

щёголь... мягкие галстуки, тусклые запонки.

полчаса примеряет запахи.

смотрит в зеркало, пальцы к губам прижав.

чуть венецианец, немножечко парижанин.

тростью постукивает по мостовой нервно –

куда-то опаздывает, наверное, он,

а этот кудрявый мальчишка, ботинки полирующий,

ужасно нерасторопен. ему ещё

нет восемнадцати – ну куда спешить в этом возрасте?

«побыстрее!» – какой-то надрыв в возгласе

заставляет мальчика поднять глаза...

- первый совместный завтрак

- туман, густой, как бальзамико

- визит к лучшему в Лондоне портному

- на аперитив капелька рома

- борьба с [dai] вместо [dei]

- «познакомься, эту белую штуку зовут биде»

- букет фиалок на ночном столике

- всякий поцелуй их как часть истории

- ревность до одури, до дуэли

- к полудню будильник, пиликающий еле-еле

ну и ещё куча всякой романтической блажи...

могло ли всё происходить с ними именно так? не знаю даже,

но сейчас я не могу придумать других картин,

и виной этому – ты.

ъ – это: её упрямое «нет»;

разница календарная в девять лет;

тихий щелчок тугого замка входной;

до краёв ожиданьем наполненный выходной;

полбутылки монтепульчано, не отрывая губ;

беспощадный ристретто, выпитый на бегу;

аромат её кожи, пропитавший бельё насквозь;

обожаемый плащ и любимый до дрожи гвоздь;

телефон, молчащий твёрдо, как партизан;

наважденье – войти глазами в её глаза;

ритм танго, сверлящий бёдра и бьющий в пах

невозможностью в одиночку сделать хотя бы па;

понедельник, вторник, черт подери, среда;

ъ – это: её упрямое «да»,

первый снег, как манка, из сухой небесной горсти...

ну и вот такой сбивчивый, будто подросток, стих.