— Сегодня обедаешь у Рафаэля, — сказал Донато, принимаясь убирать со стола. — Помнишь медика Рафаэля?

— Ещё бы! Когда во второй приезд я тут простудился на море, он каждый день приезжал делать мне уколы в задницу! Постой. Сам все уберу. Что касается обеда- если можно, перенесём на другой день. Не каждый раз объедаться.

— Хорошо. Я ему позвоню. Не забудь — в четыре придёт Антонио. Смогу посмотреть как ты лечишь?

— Конечно. А ты не забудь, что я напросился с тобой в этот самый Монополи.

— Рад, что ты будешь со мной! — он похлопал меня по плечу и побежал вниз, в храм. Издали был слышен бодрый перестук его шагов по ступеням лестницы. А меня, когда я управился на кухне, начал смаривать сон.

Нехорошо спать в полуденные часы. Каждому знаком этот сон не вовремя, когда все работают, чем‑то заняты. Тайный стыд от того, что твой день преломлён мучительным полусном, метанием головы на горячей подушке, все- равно не даёт роздыха. Такому времяпровождению нет оправдания, если ты не болен.

Особенно не давало покоя то, что дело моё стоит.

Как назло, не столько приснился, сколько вспомнился день, когда я чуть не погиб.

…Восьмидесятые годы. В Москве плохо с бензином. Если на какой‑нибудь заправке он появляется, выстраиваются длинные, иногда многочасовые очереди автомобилей.

У меня самая скромная из машин — «Запорожец». С вечера позвонил знакомый водитель, сообщил, что завтра к рассвету на автозаправку в проулке возле Химок должны завезти ограниченное количество бензина.

Майским утром еду с почти пустым бензобаком и тремя пустыми двадцатилитровыми аллюминиевыми канистрами. Нахожу искомую автозаправку.

Полностью заправляю бак «Запорожца». Багажник у моей машины впереди. Там, где находится аккумулятор. Счастливый своей удачей, умащиваю две отяжелевшие от горючего канистры в багажник. Третью устанавливаю за спинкой своего водительского сиденья.

Выруливаю пустынным проулком к трассе. Город ещё досыпает. Почки тополей брызнули первой листвой. На газонах ярко лоснится молодая трава.

Еду мимо автобусной остановки, где уже скопилось несколько ранних пассажиров. Один из них — старик, чем‑то похожий на Василия Теркина, которого я встречу у Елисеевского магазина много позже, тычет палкой в мою сторону, что‑то кричит.

И я вижу — впереди из‑под крышки моего багажника, курясь, поднимаются струйки белого дыма.

Останавливаюсь. Откидываю крышку. Одна из канистр с бензином съехала на аккумулятор, на его клеммы, замкнула на себе электричество и уже плавится!

Отключаю ток в машине. Оттаскиваю канистру. И слышу над собой голос водителя подъехавшего автобуса:

— Мог взлететь на воздух!

Он не знает о существовании у меня в машине ещё одной канистры, полной бензина…

Одиноко стою у «Запорожца», наедине с заново подаренной жизнью. И слышу — где‑то невдалеке сладостно раскатывается, замирает и снова раскатывается что‑то давно забытое. Поёт соловей.

…Ровно в четыре Донато ввёл ко мне смущающегося Антонио. Тот принёс с собой результаты медицинских обследований, заключения врачей. На итальянском языке.

Донато принялся было читать и переводить их для меня. Я остановил

его. Пошёл на кухню, принёс оттуда стакан, налил из крана умывальника свежей воды. В Барлетту она попадает откуда‑то с гор, и нет нигде чище её и вкуснее.

Усадил Донато и Антонио на свою кровать. Сам сел напротив них за стол, сдвинул в сторону карту реки Времени. Перекрестившись, принялся за дело.

Тут главное — уверенность.

Когда‑то я с большим скепсисом принимался за изучение свойств воды подвергаемой воздействию молитвы, мысли, энергии, исходящей из моих ладоней, кончиков пальцев. Сначала ставил опыты на семенах растений, затем на самих растениях. И только потом, с осторожностью стал применять метод воздействия облучённой водой на пациентах.

С тех пор как один из них получил ожог на плече от моего непосредственного вмешательства, я предпочитаю воздействовать на внутренние органы, в данном случае на желудочно–кишечный тракт, через идеального посредника — воду, несущую определённую информацию.

Утвердив локти на столе, я поднял вверх ладони, почти сразу ощутил, что они «включились», то есть стали генерировать то, что для простоты называют энергетикой.

Теперь, по прошествии многих лет практики, мне удивительно то, что люди, как правило, её не чувствуют без соответствующих упражнений. Хотя моя восьмилетняя дочка Ника не только ощущает её, но если, скажем, у меня ломит висок, кладёт на него руку и через минуту — другую боль уходит. Недаром в народе говорят – «как рукой сняло».

… Я держал ладони по обе стороны стакана, молился про себя, ибо стесняюсь прилюдно молиться вслух, просил, если на то будет воля Божия, исцелить Антонио от колита, от всякой болезни. Прикрыв глаза, настроился и увидел этот самый желудочно–кишечный тракт. Читатель скажет, что это — игра воображения. Не знаю, не стану спорить.

Потом я принялся со все учащающимся ритмом трясти ладонями над водой, стряхивать в неё с кончиков пальцев все ту же энергию все с той же молитвой. Делал это до тех пор, пока не выдохся. Для контроля провёл ладонью поверх стакана. Почувствовал- оттуда поднимается столб чего‑то упругого, резко отличающегося от окружающего воздуха.

После чего попросил Антонио не спеша выпить эту воду. Смакуя её по глоточку.

Донато перевёл ему мою просьбу. Антонио старательно пил. А я сидел в изнеможении.

— Считаешь меня колдуном? — спросил я Донато.

— Христос говорил – «Будете делать то, что я делал, и даже больше, чем я» — ответил он.

Поднимаясь с места и возвращая опустевший стакан, Антонио что‑то ему сказал.

— Спрашивает, сколько он тебе должен?

— Передай ему, ученики Христа никакой мзды не берут. Как не брал никогда Он Сам. Пусть через день — другой подойдёт туда, где лечится, снова обследуется и сообщит нам о результате. Даже если станет хорошо себя чувствовать, пусть сделает это для моего спокойствия.

Вечером, после мессы Донато выкатил из гаража свою вторую машину для дальних путешествий – «Фиат- браво». И мы отправились в Монополи.

«Вот ты и попался! — сразу сказал я себе, — Предупреждал же Донато — тебе будет скучно.»

Дело не в том, скучно здесь было или весело. Я скучаю, лишь в вынужденном общении с дураками, или с людьми себе на уме, чьи истинные помыслы прочитываются с первого взгляда.

Было тут не скучно, а как‑то душно.

Душен был ухоженный парк с соснами и разросшимися вдоль многочисленных дорожек кустами лантаны. Шапки её одурманивающее пахучих соцветий надоедно сопровождали меня, когда я искал выхода к морю. И везде натыкался на высокую каменную ограду. Между тем, где‑то невдалеке должно же было находиться море!

Когда мы мчались сюда поздним вечером, слева от шоссе мелькали с короткими разрывами яркие огни городков, словно бусины нанизанных на береговую линию Адриатики – Трани, Бишеле, Мальфетта. Я бывал в этих незасиженных роями туристов оазисах солнечной тишины и покоя. С их маленькими портами, уставленными белыми сейнерами, которые ходят на лов аж до Северной Африки, с их тихими улицами и скверами, где преимущественно попадаются лишь дети и пенсионеры.

Здесь же, в замкнутой резервации, я не чувствовал себя в Италии.

Единственные ворота в ограде выводили к стоянке сотен автомашин. Все, кто прибыл сюда, в этот дом отдыха, арендованный на трое суток, приехали на личном транспорте.

Ни моря, ни даже самого Монополи за стоянкой не просматривалось.

Какие‑то пустыри. Вот и все.

Приходилось возвращаться в «бочку Диогена», как окрестил я своё жилище. Представь себе, читатель, поставленную «на попа», чуть вытянутую вверх пластиковую бочку с дверью. Внутри этой бочки комнатка с кроватью, крохотным окном, душ и туалет.

Таких одинаковых бочек по всему парку было расставлено множество. А в центре красовался белый отель, с конференц–залом и рестораном на первом этаже.