— Обожди. Сейчас расплачусь.

Войдя в залитый электричеством бар, где, в отличие от улицы, было полно посетителей, Артур подошёл к длинной лакированной стойке. Дмитрос, возвышающийся за ней на фоне зеркальных полок, уставленных рядами разноцветных бутылок, ещё издали поднял большой палец, кивнул на окно, за которым виднелась сидящая у столика Лючия.

— A beautiful woman, — шепнул он, когда, взглянув на счёт, Артур отсчитывал деньги, и добавил ещё тише:

— A very rich woman, Arturos…[97]

В этот момент Артур почувствовал: кто‑то робко дотрагивается до его плеча. Обернулся. Перед ним стоял коренастый парень в красной куртке–пуховке.

— Excuse me, — сказал он, улыбаясь как бы через силу. — I am sailor Janis. I've been at your place. But the house is locked. Mrs. Mago told me…[98]

— Господи! — вырвалось у Артура. — Совсем забыл. Извините меня, excuse me! Радикулит, yes?

— Yes! Yes! — громко подтвердил морячок, окончательно привлекая взоры всех присутствующих к Артуру.

Нужно было немедленно прекратить этот разговор, уйти отсюда, хотя бы и вместе с Янисом. «Но куда? — подумал Артур. — Лючия настроена ехать домой. К ней нельзя. А ему больно. Пригласить к себе?»

— Дмитрос, have you got a spare room here, a small one?[99]

— No problem! — Хозяин бара с готовностью вышел из‑за стойки и повёл их за собой вверх по крутой лестнице, которая привела в комнату, забитую запасными столиками и грудами стульев.

— Thank you. Dmitros, go down stairs and tell my woman that I am coming.[100]

Дмитрос тотчас побежал вниз. Артур жестом попросил Яниса снять куртку, поставил его перед собой, осмотрел ладонью сначала спереди, потом сзади, обратив особое внимание на поясничный отдел позвоночника. Увидел внутренним зрением, что, к счастью, выпадения межпозвоночного диска не произошло, взял из груды два стула, на один усадил Яниса, на другой сел против него и, понимая, что пациенту больно нагнуться, стал снимать с него полусапожки со шнуровкой на крючках.

— Excuse me, excuse…[101] — повторял Янис, беспомощно улыбаясь.

Артур положил ступни его ног в несвежих носках себе на колени и начал жёстко массировать указательным пальцем внешние края стоп по всей их длине. При этом он время от времени ободряюще кивал Янису, ибо не знал, как по–английски будет «потерпи».

За этим занятием его и застала Лючия. Переводя дыхание, молча встала на пороге. За ней возвышался и Дмитрос.

— Moment, — сказал им Артур.

Кончив массировать точки на стопах, жестом попросил морячка подняться, повернуться к нему спиной, встал сам и начал насыщать энергией весь позвоночный столб, после чего попросил Яниса пройтись, сделать несколько шагов. Тот с опаской прошёлся. Сказал:

— No pain! Back is good![102]

Лючия обернулась к Дмитросу, что‑то спросила по–гречески. И, когда он ответил, решительно повела Артура по лестнице вниз за стойку бара, где находилась мойка с двумя кранами горячей и холодной воды, указала на кусок мыла.

И пока под её присмотром Артур тщательно мыл руки, Янис, к его досаде, появившись на вершине лестницы, как какой‑нибудь актёр, поведал сидящей внизу публике о только что происшедшем исцелении. Хотя рассказ шёл на греческом, о его содержании догадаться было нетрудно, так как чуть не через каждое слово повторялось «Артурос».

Они вышли из бара, уже садились в машину. Янис выбежал вслед, стал совать деньги — пачку пятитысячных купюр.

— Охи, — отказался Артур.

— Ты поставил его в недоумение, — сказала Лючия, когда машина тронулась с места. — «Никаких услуг без оплаты» — вот что создало всю западную цивилизацию, только это написано на её знамени…

«Фиат» катил по набережной под зажжёнными фонарями, мимо широкого окна дешёвой кофейни, за которым сидели у столиков старые рыбаки, глядя на светящийся экран телевизора. Потом свернул на главную улицу, ведущую вверх на хребет, где кончался город и начиналось шоссе.

— Где рука? — спросила Лючия. — Почему нет на месте?

Артур с недоумением взглянул на её лицо, по которому бежали тени домов и деревьев, отблески фонарей.

Она взяла его руку, положила себе на колено.

Прошло два годи после убийства батюшки.

Однажды звонит человек из нашего подмосковного прихода. Рассказывает:

— За неделю до гибели он вас искал. Дал мне номер вашего телефона, просил звонить днём и ночью.

— Невероятно. Он знал, что я на месяц уехал из Москвы. У него ведь прекрасная память.

— Просил звонить. Днём и ночью. Ему срочно нужно было с вами встретиться. Я звонил. У вас никто не отзывался. Я приехал в храм, спросил — в чём дело, не могу ли чем помочь? Батюшка сказал: «Да хотел попроситься ночевать у него, когда вечерами выступаю в Москве».

«Но вы можете ночевать у меня! Тысячи людей с радостью предоставят вам ночлег!» «Нет, говорит, значит, не судьба! Увидите его — предупредите, чтоб был осторожен, берег себя. Он обязан ещё так много написать, сделать. — Горько улыбнулся, махнул рукой. — Да, значит, не судьба!»

К тому времени он безусловно знал, что за ним уже идёт охота. Убийцы прослеживали его маршрут, расписание. Готовились.

Это только издали казалось, что остров близко. Казалось, вот она, рядом, синяя стена зубчатых скал, парящая над белесой полосой морского тумана.

Артур уже полчаса стоял в наглухо застёгнутой куртке у правого борта летящего над водой катера, ёжился от утренней прохлады, но в каюту, где находилась Сюзанна и две её маленькие девочки, не спускался.

Несмотря на то, что с того дня, как он прибыл в эту страну, прошло больше полутора месяцев, всё, что он видел вокруг, казалось сном.

И слепящая синева Эгейского моря, и этот остров вдали, к которому они приближались, и все не могли приблизиться, и силуэт стоящего у штурвала Ангелоса; и то, что там, за кормой оставался другой остров, с его городом, гаванью, заливами, мысами; с Лючией, виллой, комнатой, где в секретере лежала его рукопись, — все это сейчас воспринималось Артуром как фантасмагория.

Он даже зажмурился. Чудилось: вот разомкнёт ресницы — и ничего этого не станет, возникнет мрак московской зимы, свет настольной лампы, безысходная, кажется, вечная песнь подвыпившей компании, кажется, вечно бредущей под окнами: «Постой, паровоз, не стучите, колеса, кондуктор, нажми на тормоза…»

Послышался всплеск. Катер нагнали дельфины. Играя, то выныривали, то колесом уходили в воду, просвеченную солнцем.

Артур стёр с лица солёные брызги.

Сопровождаемый весёлым эскортом дельфинов, катер все‑таки приближался к острову.

— Мистер Артурос! Монастерио! — крикнул Ангелос, показывая куда‑то на левую сторону проступивших сквозь дымку отвесных скал.

И вправду, то, что издали могло показаться игрой воображения или слепых стихийных сил, было монастырём, то ли вырубленным высоко в скалах, то ли прилепленным к ним. Он был такой же величественный, серый, как бы покрытый патиной вечности. И только золотой крест колокольни сверкал в синеве неба.

«Господи! Я мог умереть, ничего этого не увидев, — подумал Артур. — Мог прожить всю жизнь среди райкомов и обкомов, очередей…»

Вспомнилось, как на днях, после того как в доме Манолиса он принял подряд одиннадцать пациентов и к вечеру, опустошённый, спускаясь по своей узкой улочке к бару «Neos cosmos», увидел вышедшего из банка патера Йоргаса. В роскошной рясе, с холёной бородой, с большим крестом на золотой цепи, патер наслаждался тёплым январским вечером, что‑то благодушно втолковывал какому‑то господину. Артур прошёл мимо, поклонился. С горечью вспомнил об убитом духовном отце, прожившем свой краткий век под вечным прицелом КГБ…