Он отогнул воротник накидки, поцеловал тёплую шею под пышным узлом волос.

— О, нет. Не надо так трогать меня. — Лючия включила скорость. — От тебя делаюсь совсем пьяная…

Они быстро ехали вдоль тихого прибоя, затем, не доезжая до виллы, свернули налево. «Фиат» одолел узкий подъем среди сосен, выскочил на шоссе. Оно плавно поднималось на хребет. Сверху открылась панорама города, гавань, ограждённый волнорезами порт, куда входило белое судно.

— Успеем, — сказал Артур. — Пока подойдёт, пришвартуется… Не гони.

— Положи на меня руку, бамбино. Хочу чувствовать тебя. Всегда.

Он приобнял её плечо.

— Не так. Не туда, — она переложила руку на своё круглое колено. — Так. Пусть всегда будет тут, когда мы в машине.

Проехали мимо маленькой площади, посреди которой возвышалась церковь, и узкой улицей спустились к набережной.

— Лючия, давай как‑нибудь утром пойдём, отстоим службу. Я уже две недели не причащался.

— Говорила тебе: ненавижу религиозных моралистов. И саму церковь тоже. Три года назад здесь, в Греции, был скандал. Все газеты писали. Греческая церковь вкладывала деньги в создание порнофильмов…

Она припарковала «фиат» к ряду машин, стоящих на правой стороне пирса у бетонной ограды. А с левой, подрабатывая двигателями, уже ошвартовывался кормой к причалу белый корабль — паром компании «Nominas line», как было написано на его борту.

Лючия демонстративно взяла Артура под руку, и они подошли к встречающим и ждущим посадки. Многие в толпе кланялись Лючии. Она как бы не замечала этого. Хмуро глядела, как кормовая часть парома расходится в стороны, оттуда выдвигается широкий трап. Из освещённого электричеством чрева один за другим стали выходить прибывшие с материка пассажиры.

— Who is Mr. Kramer?![94] — крикнул одетый в синюю форму моряк и вручил шагнувшему к нему Артуру пухлый запечатанный конверт.

— Thank you.

— Момент, — моряк кинулся внутрь трюма мимо выезжающей оттуда мощной бетономешалки.

Через минуту он вновь появился у трапа, держа в объятиях высокий картонный ящик, обвязанный цветными лентами.

— Is it for me?[95] — удивился Артур.

— Yes, Mr. Kramer.

Погрузив ящик в багажник, Артур сел рядом с Лючией в машину, распечатал конверт, убеждённый, что там лежит его паспорт с продлённой визой. Но, кроме толстой пачки греческих денег и двух записок, в конверте ничего не было. Лючия, не выключая двигателя, ждала, пока он читал.

«Артур! Я в трёхдневной командировке в Пирее. Завтра улетаю в Москву. Вместе с Манолисом посылаем новогодний подарок. Не суди, если чуть припоздает. Твой приятель говорит: дома у тебя все в порядке. Не тоскуй о Родине… И не считай деньги. Мы с Манолисом образовали для тебя нечто вроде небольшого фонда. Сейчас ты получаешь сто тысяч драхм. Обнимаю. Вадим».

Второе послание было напечатано на машинке, по–английски.

«Happy New Year! Hope, everything is OK. It turned out impossible to prolong your visa. Never mind. Love. Manolis».[96]

— Переведи, — попросил Артур.

Лючия взяла из его рук не одну записку, а обе Внимательно прочла первую, перевела вслух вторую, сказала:

— Твои друзья — умные люди. Не должен возвращаться в Россию. Сейчас заедем на рыбный рынок, а вечером сама позвоню Манолису.

Они выехали из гавани на набережную. Белый паром, миновав маяк и волнорезы, уже выходил в открытое море.

— Куда он идёт дальше? В Афины?

— Нет. В Ай–Константино. Там ждут автобусы, доставляют пассажиров в столицу. Так более быстро. Стоимость места в автобусе входит в стоимость морского билета.

«Вот бы уплыть отсюда, а не улететь, — снова возникла затаённая мысль. Но, едва успев возникнуть, пресеклась: — Неужели это реальность? То, что я остаюсь здесь? В Греции? На этом острове, с этой женщиной?»

Они подъехали к рыбачьему пирсу. Вдоль всей его длины с двух сторон покачивались зачаленные мотоботы. Рыбаки укладывали сети, мыли швабрами скользкие от чешуи палубы.

Артур вслед за Лючией вышел из машины, прошёл к расположенным против пирса бетонным ступеням, ведущим к трём мраморным столам под навесом.

Здесь в корзинах, в прямоугольных плоских лотках из оцинкованной жести и просто на мокром мраморе лежал рассортированный сегодняшний улов — кальмары, осьминоги, камбалы, креветки, лангусты, два громадных морских рака–омара, шевелящие хвостами и клешнями, кефаль и множество других рыбин. Пахло морем. Острее, чем от самого моря.

Лючия не дала ему потратить ни драхмы. Рыбак в мокром брезентовом переднике взвесил на электронных весах и ловко упаковал десяток лангустов и килограмм крупных креветок, уложил оба свёртка в пакет, с поклоном подал Артуру.

Пока Лючия расплачивалась, он прошёлся вдоль этой выставки даров моря, наслаждаясь их праздничным разнообразием, запахом. Он уже не раз бывал здесь. Прежде пригнетало чувство бедности. Знал, что не может позволить себе купить тех же лангустов или омара. Быстро просил взвесить для наживки пару сардин, не задерживался.

Теперь же Артур поймал себя на совершенно новом, несвойственном ему ощущении. Ошеломляющем ощущении уверенности в том, что отныне все доступно. Конверт со ста тысячами драхм в кармане куртки, присутствие Лючии, рвущейся обеспечить по гроб жизни…

Когда Лючия бросила пакет в багажник, где лежал загадочный ящик Манолиса, и они сели в машину, Артур сказал:

— Если ты не против, пер фаворе, давай‑ка подъедем к бару, посидим на воздухе, выпьем по чашке кофе. Ужасно хочется тебя угостить. Хочешь мороженое, коктейль? Может быть, джин с тоником? Не каждый день получаю сто тысяч драхм.

— Пусть так, — нахмурилась Лючия. — Если так хочешь… Только должен знать: не люблю быть в барах и ресторанах. Это придумал Хемингуэй. На самом деле очень скучно, не имеет никакого смысла. Для меня пьяный человек — противный, не интересен, боюсь его, как сошедшего с ума.

— Ну хорошо. По чашке кофе можем мы выпить?

— Кофе есть в доме.

Тем не менее, она проехала несколько сот метров по набережной, развернулась и припарковала машину к бровке тротуара, на котором под свёрнутым тентом стояли белые столики и стулья, вынесенные из бара «Neos cosmos».

Не успели они сесть, как стеклянная с позолотой дверь бара открылась. Вышел, лучезарно улыбаясь, Дмитрос.

— Ясос!

Артур заказал два кофе, мороженое, затем, покосясь на Лючию, два бокала шампанского. Она отчуждённо смотрела на покачивающиеся у причалов мотоботы.

— Часто здесь сидишь, — с укором сказала она, когда Дмитрос принёс всё, что было заказано и ещё два высоких стакана с надетыми на их края кружочками лимона и торчащими из какого‑то напитка пластиковыми трубочками.

— А куда было деваться после работы? Дрожать в своём холодном доме?

— Сегодня ты ещё раз не работал, — Лючия потянула Напиток из трубочки. — Вкусно. Что это?

— Не знаю. Подарок Дмитроса. Тебе не холодно? Застегни накидку.

— Ты застегни. — Она требовательно подалась к нему, и, пока Артур находил пуговицы, утонувшие в мехе, неумело продевал их в петли, на мостовой показалась Мария.

Все в той же чёрной юбке, чёрной, заштопанной на локтях кофте, она с трудом передвигала ноги. Обогнула столики, перешла на тротуар и двинулась дальше к какому‑то зданию, куда всё время входили люди.

Вдруг обернулась.

На миг Артур столкнулся с ней взглядом. И увидел глазами Марии себя самого, праздно сидящего с красивой, холёной женщиной в накидке из соболей за столиком, уставленным напитками.

— Это кто? — спросила Лючия.

— Та старуха, с которой ты говорила по телефону, — ответил Артур, поражённый тем, что не назвал Марию по имени, назвал старухой, как бы отмежёвываясь и предавая её. — Это Мария. Мария. Помнишь? Куда это она вошла? Смотри, все идут в ту дверь.

— Сегодня первая среда месяца. Люди приходят получать заработную плату, за пенсией. Это банк. Почему не пьёшь кофе? — Лючия разгладила пальцем вертикальную складку над переносицей Артура.