Катерина Уэлби оглядела свою гостиную и подумала, что комната выглядит очень мило. Некоторые вещи пообтрепались, но все еще вполне приличны, как и подобает вещам из Меллинг-хауса. За маленький столик времен королевы Анны ей в любой момент — захоти она продать его — дадут двести фунтов. Как и персидские коврики, он был подарком миссис Лесситер — ну, почти что подарком, с этим никто не будет спорить. В случае чего миссис Мейхью припомнит, как сама слышала, что миссис Лесситер сказала: «Даю миссис Уэлби эти коврики и столик из Голубой комнаты». И еще добавила: «Ими вполне можно пользоваться». Но миссис Мейхью не придется вспоминать, разве что кто-то ее к этому подтолкнет, а Катерина Уэлби подталкивать не собирается. Почти все в Гейт-хаусе досталось ей на несколько спорных основаниях. Она намеревалась обсудить это с Джеймсом Лесситером. В сущности, поэтому она и ждала его к себе на кофе. Все, что есть в Гейт-хаусе, ей предстояло представить как дары его матушки.

Она еще раз огляделась с признательностью и удовольствием. Конечно же, тетя Милдред намеревалась отдать эти вещи ей. И не имеет значения, что занавески выкроены из старых выброшенных штор бог знает какой давности и уже полинявших, но ведь парча-то дивная: на тускло-розовом фоне ровные ряды чуть заметных голубых и зеленых веночков. Парчи хватило и на то, чтобы обить кресла и диван, а диванные подушки вторят по цвету веночкам. Катерина оделась в тон комнате. Зеркало в золоченой раме над камином отразило тускло-голубое платье для домашних приемов, красивые волосы и гордый поворот головы. Тут же она услышала долгожданные шаги, вышла на узкую площадку и распахнула дверь.

— Джеймс, входи! Очень рада! Дай я на тебя посмотрю! Не будем подсчитывать, сколько лет мы не виделись, правда?

Он был без шляпы, в темном костюме, без пальто и шарфа. Она провела его в освещенную комнату, и он, засмеявшись, сказал:

— Судя по тебе, этих лет вовсе не было. Ты ничуть не изменилась.

— Да что ты! — просияла Катерина.

— Ты стала только красивее, но, думаю, знаешь это и без меня. А что ты скажешь обо мне — я изменился?

Она смотрела на него с неподдельным изумлением. Раньше он был симпатичным парнем. В сорок пять лет он стал красивым мужчиной, чего никак нельзя было ожидать, фотография в доме тети Милдред не солгала. Не переставая улыбаться, она сказала:

— Думаю, ты прекрасно обойдешься без подпитки своего тщеславия. О, Джеймс, как я рада тебя видеть! Подожди минутку, сейчас принесу кофе. Ко мне девушка приходит только утром.

Когда Катерина вышла, он осмотрелся. Все было ему знакомо; некоторые вещи были очень ценными. Видимо, их для нее сюда поставила мать. Надо встретиться с Хоулдернессом и выяснить, как все выглядит с точки зрения закона. Если он думает продавать Меллинг-хаус, то с Гейт-хаусом впридачу, и ему придется предъявить пустующее владение. Но если Катерина получила Гейт-хаус без мебели и платит за него ренту, ее будет невозможно выселить. Беда в том, что, скорее всего, нет никакого письменного соглашения, и нечем будет доказать, что в этом домике не предусмотрено наличие мебели из Меллинг-хауса. Если мать отдала ее Катерине, он ничего не сможет поделать. Красивая женщина Катерина, красивее, чем была двадцать пять лет назад, правда, по теперешним меркам, полновата. Он подумал о Рете. Вполне возможно, что и она потолстела, с девушками-статуэтками такое случается. Ей сейчас сорок три года.

Вошла Катерина с подносом и с улыбкой на губах.

— Ты уже виделся с Ретой?

— Нет еще.

Она поставила поднос на столик с резной окантовкой. Ценная вещь, он помнил ее. Оглядевшись, Джеймс решил, что Катерина неплохо устроилась — больше чем неплохо.

— Вот будет забавно, если мы уговорим ее прийти! Я попробую. Есть только одна причина, по которой она не придет.

— Какая?

Катерина засмеялась.

— Дорогой Джеймс, ты забыл, что такое Меллинг. Он не меняется.

Она взяла трубку. Он подошел и встал рядом. Щелчок и в трубке раздался голос Реты. Да, голос прежний, он не изменился, как и Меллинг…

— Это Катерина. Послушай, Рета, у меня Джеймс. Да, стоит рядом со мной. И мы оба хотим, чтобы ты пришла! А если ты в качестве оправдания выставишь Карра с его девушкой, я подумаю тоже самое что и Джеймс.

— Буду рада снова увидеться с Джеймсом, — спокойно ответила Рета. — Не оставляй для меня кофе, я уже пила.

Катерина положила трубку и весело взглянула на Джеймса.

— Я так и знала, что это ее заденет! Она не захочет, чтобы ты подумал, будто она избегает встречи с тобой.

— Почему она должна избегать?

— Я тоже думаю, что нет ни малейшей причины. А забавно все-таки, что вы оба так и не женились…

— У меня не было ни времени, ни намерения, — бросил он отрывисто. — Одному сподручнее разъезжать.

— И много ты разъезжал?

— Относительно.

— Получил, что хотел?

— Более или менее. Всегда есть перспективы.

Она со вздохом подала ему кофе.

— Должно быть, это было замечательное время. Расскажи мне о нем.

Рета Крей ступила на пятачок у подножия лестницы и кинула пальто на перила. Она была зла на Катерину, что та подстроила ей ловушку. Ей уже было сказано «нет», но когда ее слушал Джеймс, Рета не смогла отказать. Всем в Меллинге, и ему в том числе, должно быть ясно, что она встретила его спокойно, с дружеским безразличием. Она посмотрелась в зеркало. От злости у нее раскраснелись щеки, придав лицу живые краски. Рета пришла в чем была — в домашнем красном платье. Оно слегка село, классические длинные складки тесно облегали тело. Рета открыла дверь гостиной в тот момент, когда Катерина говорила:

— Как это великолепно!

Джеймс Лесситер увидел в дверях Рету и встал ей навстречу.

— Привет, Рета.

Их руки соприкоснулись. Рета ничего не почувствовала. Злость ушла, напряженность ослабла. Это было не привидение, которое вернулось из прошлого, чтобы терзать ее. Перед ней стоял незнакомец, красивый, статный мужчина средних лет. Джеймс и Катерина расположились по разные стороны камина. Она поставила стул между ними и села — инородное тело в комнате пастельных тонов. У нее рябило в глазах от изобилия мелких вещиц, но благо, все они были нежного, бледного цвета.

— Я зашла только поздороваться. Я не могу остаться, у меня в гостях Карр с другом.

— Карр? — Джеймс повторил имя, как это сделал бы любой незнакомец.

— Сын Маргарет. Помнишь, она вышла замуж за Джека Робертсона. Они оставили мне Карра, когда уехали на восток, но они так и не вернулись, и его вырастила я.

— Карр Робертсон… — Это было сказано так, как обычно произносят чужое имя. — Я сожалею о Маргарет. Сколько лет мальчику?

— Его уже не назовешь мальчиком. Ему двадцать восемь лет.

— Женат?

— Был. Она умерла два года назад.

— Печально. Кажется, я задаю глупые вопросы.

— Такое в жизни случается, — со спокойствием произнесла Рета. Катерина отклонилась в сторону, ставя чашку на стол.

— Не бери в голову, Джеймс. В сущности, никто из нас не знал Марджори, Меллинг был ей не интересен. По-моему, Рета видела ее не больше десяти раз. Что касается Карра, думаю, у него есть кому поплакаться и у кого найти утешение. Друг, которого он привез с собой, — ослепительная блондинка.

— Что за дешевка, Катерина! — одернула Рета.

Прежний откровенный голос, прежняя откровенная злость. Афина Паллада, презирающая смертных. Рета — красивое создание, но, возможно, с ней нелегко жить. Он начал расспрашивать о людях Меллинга.

Через двадцать минут она собралась уходить.

— Я тебя провожу, — предложил Джеймс.

— В этом нет необходимости, Джеймс.

— Приятное не всегда бывает необходимым. Катерина, если позволишь, я потом вернусь, так что не прощаюсь.

На улице совсем стемнело. Луны на небе не было, но не было и облаков. Звезды заволокла легкая дымка, не плотнее, чем туман в сентябре перед восходом солнца. Воздух был влажный и чистый, пахло дымом и прелыми листьями.