— Рета… это то, про что мы говорили. Он позвонил… он нашел эту чертову бумагу. Должно быть, тетя Милдред выжила из ума. Она написала ее незадолго до смерти. Ты же знаешь, какая она была забывчивая.

— Неужели? — сухо сказала Рета.

Трубка задрожала от возмущенного крика Катерины.

— Была, была! Ты знаешь это! Она буквально все забывала!

— Бесполезно просить меня это говорить, я не могу. Что там написано?

— Там говорится, что все вещи она мне дала взаймы. Она сошла с ума!

— Они перечислены поштучно?

— Да. Список чертовски подробный и полный. Я не могу их вернуть, ты же знаешь. По-моему, он тоже знает. Вот что пугает меня больше всего — он знает, и он этим наслаждается. Он решил меня утопить… За что? Рета, он… он сказал, что позвонил мистеру Хоулдернессу.

— Мистер Хоулдернесс не станет подстрекать его на скандал.

— Он не сможет его удержать. Ничто не удержит Джеймса, когда он на что-то настроился, ты знаешь это не хуже меня. Есть только одно средство… Рета, если бы ты пошла к нему, если бы сказала, что его мать в самом деле сегодня не помнила, что делала вчера…

Рета резко сказала: «Нет!»

— Рета…

— Нет, Катерина, я этого не сделаю! Если бы и сделала, это не принесло бы пользы. Есть мистер Хоулдернесс, есть врач, ничего такого не скажут Мейхью и миссис Фаллоу. Миссис Лесситер прекрасно знала, что делает, тебе это известно. Я не хочу оболгать ее.

Наступила мертвая тишина. После долгой паузы Катерина сказала:

— Тогда ты будешь виновата во всем, что произойдет. Я в отчаянии!

Вернувшись в гостиную, Рета увидела, что Карр стоит возле стола. Ее мысли занимал разговор с Катериной: что сказала она, что сказала Катерина, что может сделать Джеймс Лесситер. Но как только она увидела лицо Карра, все мысли вылетели у нее из головы. На столе лежала развернутая газета, принесенная Генри Эйнджером. Карр неотрывно смотрел в нее и показывал пальцем, все его тело напряглось, глаза сверкали на покрасневшем лице. Испуганная Фэнси склонилась над газетой, приоткрыв ротик.

Рета подошла, позвала его по имени. Она притронулась к его руке — рука была холодна, как сталь. Рета проследила за ее направлением и увидала фотографию, которой так гордилась миссис Лесситер: это был Джеймс — такой, каким она видела его у Катерины Уэлби.

Почти шепотом Карр спросил:

— Это Джеймс Лесситер?

— Да, — сказала Рета.

Тихим, приводящим в ужас голосом Карр произнес:

— Это тот человек, которого я ищу, который увез Марджори.

— Карр, ради бога!

Он отвел ее руку и большими шагами вышел из комнаты. Хлопнула комнатная дверь, за ней — входная. С тропинки донеслись удаляющиеся шаги, щелкнула калитка.

Фэнси что-то сказала, но Рета не слушала. Она схватила с вешалки плащ, выбежала через дверь черного хода и кинулась к калитке, ведущей на участок Меллинг-хауса. С трудом попадая в рукава, натянула наконец плащ и побежала. Сотни раз Джеймс Лесситер поджидал ее там в тени деревьев!

Не останавливаясь и не дожидаясь, пока закроется за ней калитка, она пробежала через лесистый участок и выскочила на лужайку. Ее ноги помнили каждый фут этой земли. Когда память горит, как свеча, не надо другого света.

Она выбралась через кусты на подъездную дорожку и остановилась, успокаивая дыхание. Если Карр направляется к этому дому, он придет отсюда. Она не могла его упустить, он шел по двум сторонам треугольника, а она — по одной. Рета прислушалась, но услыхала только свое дыхание и гулкое биение сердца, и по мере того как они успокаивались, ей стали слышны звуки, которых не замечаешь днем: под ветром лист шуршит о лист, сучок трется о сучок, возится птица, в траве пробегают какие-то мелкие твари. Шагов не было слышно.

Быстрым шагом, стараясь не бежать, Рета прошла вперед по дороге, уверенная, что Карр не мог ее обогнать. Встретиться с ним, задыхаясь от бега, не поможет задуманной цели, для этого больше подойдет размеренный шаг, когда проясняются мысли и голова снова начинает соображать. С того момента, как Карр хлопнул дверью и выскочил из дома, она действовала инстинктивно — ею владела паника. Теперь она стала приводить мысли в порядок, обдумывать, что скажет Джеймсу Лесситеру. Вспомнила вечер у Катерины: Джеймс не знал фамилию Марджори по мужу, а если бы знал — мало ли на свете Робертсонов! Имя Карр Робертсон для него ничего не значило. Миссис Робертсон была красивой молодой женщиной, которой надоел муж, — никакой связи с Меллингом и Ретой Крей. Но в тот вечер он мог догадаться. Теперь она дословно вспомнила их разговор: «Карр Робертсон. Сколько лет мальчику? — Его уже не назовешь мальчиком. Ему двадцать восемь лет. — Женат? — Был. Она умерла два года назад». — А Катерина наклонилась, ставя чашку, и сказала: — Не бери в голову, Джеймс. В сущности, никто из нас не знал Марджори».

Тогда он должен был понять. Тогда Джеймс Лесситер должен был понять.

Она вышла на дорогу, проходящую перед домом. Позади нее на фоне неба чернело огромное квадратное здание, по открытой площадке гулял ветер. Все окна в доме были темными — ни огонька, ни светящейся щели между шторами.

Рета свернула за ближайший угол на тропу, тянущуюся между узким газоном и забором, окружающим небольшой сад. Закончился газон, начались кусты, растущие вплоть до стеклянной двери — входа в кабинет. Пройдя их, Рета вздохнула с облегчением: в окнах кабинета светились красные шторы, значит, в комнате горит свет. Перед дверью было две ступеньки. Встав на нижнюю, Рета постучала в стекло, прислушалась и услышала, как отодвинулось кресло, раздались шаги. Штора приподнялась. Она увидела ярко освещенную комнату, письменный стол, руку, придерживавшую штору.

Свет упал на ее лицо, и Джеймс Лесситер вышел из-за шторы, повернул ключ и открыл дверь. Она вошла и захлопнула за собой дверь. Шторы упали, заняв привычное положение. Снаружи кто-то подошел, поднялся на две ступени и прильнул к стеклу — все беззвучно.

Джеймс с изумлением и с некоторой долей восхищения воскликнул:

— Моя дорогая Рета!

Она раскраснелась и дышала прерывисто. В комнате было тепло, и Рета сбросила плащ на стул.

— Что у тебя с рукой?! — вскрикнул Джеймс.

Она испуганно посмотрела на руку — из глубокой царапины текла кровь.

— Наверное, оцарапалась в лесу, не заметила…

Он подал ей платок.

— Пустяки, не знаю, как это получилось. Нужно бы иметь при себе платок, но у меня нет карманов.

На ней было то же красное платье, что и вчера, но сейчас подол был порван.

— Наверное, попался колючий куст куманики, а я не заметила.

Он засмеялся.

— Так спешила?

— Да.

Она обошла стол и остановилась перед камином. Он жег в нем какие-то бумаги. Камин был забит битком, от него поднималось тепло, но огня уже не было. Странно было находиться в одной комнате с Джеймсом. Здесь все ей знакомо. Здесь они целовались, обмирали, ссорились, прощались… И здесь они встретились опять… В комнате почти ничто не изменилось: массивный стол, старомодный ковер, обои с темными металлическими прожилками, семейные портреты, вид которых несколько отталкивал. Над камином — красивый поясной портрет миссис Лесситер в шляпе со страусовым пером, под ним на полке из черного мрамора стояли бронзовые часы с позолотой, по обе стороны от них — золоченые флорентийские статуэтки, которые она очень любила. Они изображали четыре времени года. Весна — по гибкому телу вьется гирлянда, Лето — обнаженная, Осень — в короне из винных листьев, с гроздью винограда в руке, и Зима, придерживающая покрывало. Даже сейчас они вызвали в ней теплое чувство. Какие-то вещи погибли, какие-то сохранились. Было жарко, но Рету трясло, как от холода. Она посмотрела на Джеймса.

— Карр все узнал.

Джеймс прислонился к столу — красивый, уверенный в себе, он не улыбался, он явно забавлялся.

— Звучит интригующе. Что Карр узнал?