— А поговорить, протянул Почтальон, обиженно поджав губы.

— Прямо на мою сидушку набрызгал! — обречённо вздохнул Сутулый.

— Окропи её одеколоном, — посоветовал Кащей.

— Поздно, — ответил ему товарищ. — Придётся оставить полипропилен пострадавшему.

— Даже имени не сказал! — усмехнулся Крон. — Что теперь на памятнике писать?

— Что-что, — вздохнул Дед. — Неизвестному солдату…

Пострадавший пребывал в двойственном положении: и как потерпевшая сторона, и как удовлетворённая всем, о чём он только мог мечтать, вплоть до обеда. В холодном утреннем воздухе запах сырой земли, вперемежку с прелой листвой, ощущался особенно остро. Приправленный атрибутами Красной стоянки, в виде пробок и пластмассовых стаканов, забегаловка напоминала уголки далёкой родины, где такие же Толики добавляли с утра, по малой толике. Посмотрев на товарищей, морщивших носы от ударившего в них амбре запахов, Крон сказал:

— У меня, лично, до сих пор стоит в носу запах метрополитена.

Оставив сопящего в нирване Толика, сталкеры продолжили путь, держа курс на перелески, которыми проще добраться до Энска 15, оставаясь незамеченными. Пересекая маленькую речку, у которой и официального названия, скорее всего не было, все разом оглянулись на полусгнивший мосток. Он весь рассыпался на отдельные брёвна, что радовало русскую душу, а Почтальон изрёк то, что и без него было видно:

— Не мост, а развалюха, какая-то!

— Изначально, строить надо так, чтобы танки не прошли, — заступился Пифагор, за местных строителей.

Большую часть дальнейшего пути проделали молча. Тишину нарушил Крон:

— То обстоятельство, что на нас ополчилась полиция сопредельного государства, меня не удивляет! Меня огорчает другое — почему наша полиция идёт у них на поводу?

— Может быть, родственные связи? — робко предположил Бармалей, как будто его за это высказывание могли избить.

— Может быть, — задумчиво промычал Крон и процессия скрылась в коренном лесу.

Почти сутки ушли на то, чтобы на товарняке добраться до Энска 15. Состав тормозили, чуть ли не на каждой станции и без конца составляли: то убирая одни вагоны, то добавляя другие — едва не расколов группу на две спящие коалиции. В итоге, к месту назначения, экспедиция прибыла перепачканная углём и коричневой пылью, годами скапливающейся в углах вагонов и выметающейся, только вместе с грузом, который необходимо волочить по полу. Покинув территорию узловой станции, товарищи направили стопы к легендарной зоне отчуждения, которой пугают детей. Дети, от этих рассказов, по мере взросления, проникают необузданной тягой посетить те злополучные места, растворившись среди рукотворного хаоса. Наконец-то, остались позади колючие заграждения, вместе с предупреждающими знаками и появились утверждающие, убеждающие в том, что это — конец. И не только здоровью, но и самой жизни. Про неудобство, писать на фанере посчитали просто неприличным — это подразумевалось само собой.

Впереди замаячил одинокий хутор, в синевато-белой туманной дымке вырисовываясь крышей, крытой соломой. Вьющийся над трубой сизый дымок, не оставлял никаких сомнений в том, что данная местность обитаема. Скучающий на крыльце Дед оживился, увидев путников, так как почти постоянно приходилось коротать время в одиночестве. Он с удивлением разглядывал странную, по его мнению, компанию, потому что сталкерские пути уже давно прошли мимо его поселения, не задевая даже краем.

— Охотники за пушным зверьком? — поинтересовался он.

— Да нет, нас только две шкурки интересуют, — заверил его Крон, заинтриговав старика ещё больше.

— Где две, там и три…, философски изрёк старец, с задумчивым видом рассматривая туманные дали, которые, благодаря этому природному явлению, начинались в аккурат — за плетнём.

— Дядя, ты так не шути — надеюсь, что ты не пророк, — промычал Комбат. — Чтоб тебя…

— Кто за чем охотится…, - продолжал эксплуатировать философскую жилку дед.

— Да, кто каких трофеев жаждет…, - поддакнул Доцент, настроившись на его волну.

— А что отец, — задумчиво протянул Сутулый, — самогон у тебя есть?

— Нема горилки! — пошёл в отказную дедок, спустившись с небес на грешную землю, осязаемую и материальную, в которой всё, рано или поздно кончается, в том числе и горячительное, а следовательно — запасы нужно беречь, пуще зеницы ока.

— Жаль! — выдохнул Кащей. — А не знаешь, где поблизости можно отовариться?

— У Комарихи. Это в паре вёрст отсюда, будет.

Сутулый с Кащеем умчались в указанном направлении, а остальные осваивались на незнакомой территории. Крон с Комбатом развернули карту, сверяя пройденный маршрут с настоящим местоположением и высчитывая, сколько ещё предстоит путешествовать. Между делом, дед представился и, все с удивлением узнали его погоняло. Дедка все звали просто — Бродвей. Выяснились и обстоятельства, при которых это прозвище к нему прилипло. Раньше сталкерские дороги проходили через его хутор, и он постоянно ворчал, по этому поводу: Ходють тут, всякие, как по Бродвею! Что это такое он не знал, а услышал фразу от одного сталкера, за которого, в течении одной ночи — пять раз запнулись. Он принял её на вооружение и, через некоторое время, прозвище навсегда вошло в его автобиографию. Столько народа сразу он давно не видел и томился от неопределённости: то ли угостить ходоков, чем-нибудь, то ли продать им, тоже — что-нибудь…

— Есть на продажу одна граната, Ф — 1, - шёпотом поведал дедок Пифагору.

— Он от взрыва новогодней петарды в штаны накладывает, а ты предлагаешь ему купить боевую оборонительную «лимонку», — ответил деду Комбат, ненароком подслушав их беседу.

— А может, она вовсе не боевая, а учебная, — предположил Доцент, явно провоцируя и прикалываясь, над аборигеном зоны отчуждения.

— Кто?! — взвинтился дедок. — Моя граната?!

С этими словами он сорвал чеку и бросил «лимонку» в кусты, но не докинул, попав в свой собственный огород, где на бахче лежали неубранные арбузы. Все, как подкошенные, повалились на землю, моля Бога только об одном — чтобы не зацепило. Прогремел взрыв и осколки яростно просвистели над головами, вместе с арбузными семечками, что многократно усилило свист. Арбузные корки разлетались с протяжным гудением, имитируя звук крыльев майского жука. Личинки настоящего жука — хрущи, силой взрывной волны покинувшие навозную кучу, так же отправились в свой первый и последний полёт. Красной патокой припорошило весь огород, а при возникшем давлении, на определённых участках, остался лежать арбузный мёд. От плодов и от маленькой бахчи, остались лишь сладкие воспоминания.

— Мля! — растерянно промычал дед, тоскливо разглядывая разорённое хозяйство. — Ни гранаты, ни денег, ни арбузов…

— Капусту с огурцами заквасишь, — вздохнул Крон, радуясь, что жив остался. — Не всё солёными арбузами закусывать.

— Капуста надоела, а огурцы есть — печёнка не позволяет, — грустно отозвался Бродвей, потупив взор и мысленно подсчитывая убытки.

Постепенно туман рассеялся, открыв на обозрение обширные дали. В расположенной неподалёку деревеньке, над трубами курился дымок и оттуда же, доносился запах приготовляемых харчей.

— Однако, второй ланч корячится, а мы ещё не завтракали, — подал идею Крон, принюхиваясь к доносившимся ароматам.

Зона отчуждения оказалась, не такая уж и безлюдная, судя по активности печных труб. Сталкеры прислушались к ворчанию своих желудков, стоя в очереди на омовение остатков арбузов, и мысленно выразили согласие с необходимостью приёма пищи, но, только после генеральной чистки физиономий. Костюмы могут и подождать… Вернувшийся из разведки Сутулый, только и смог, что спросить:

— Вы что тут — арбуз ели?

Его напарник Кащей, с интересом наблюдал немую сцену водного моциона, но благоразумно промолчал. Сутулому ничего не ответили, по очереди ополаскиваясь под рукомойником, а дедку налили утешительную порцию, чтобы не слишком переживал за развороченное взрывом барахло. Это помогло и через пять минут, он философски переосмыслил правду бытия, достав из погреба четверть самогона, наличие которой тщательно отрицал и роясь в шкафах, где запропастилась ещё одна граната. Его как могли останавливали и, только после ударной дозы, сил у старика не осталось. Усевшись на ободранный диван, он смирился с тем, что фейерверка, сегодня не будет, и больше ничего не скрывал. Сало, маринады и соленья украсили стол, а винегрет — забор. Зелёный горошек из салата «Зимний», дружной толпой вылетал так, как кружатся шарики в лохотроне.