Несмотря на эпитет, который Ахматова прилагает к Петербургу, - "достоевский и бесноватый", заметил докладчик, Достоевский всё-таки московский писатель. Ибо круг его главных жизненных представлений сложился в первые пятнадцать лет его московской жизни, в пору детства этого, говоря словами поэта, "ковша душевной глуби". Его ощущение России, его интеллектуальные пристрастия, его почвенничество, наконец, были связаны отнюдь не с "самым умышленным городом" на земле, а с глубинами национальной жизни, воплощением которых оставалась Москва. И. Волгин обратил особое внимание на тот факт, что "Преступление и наказание", наиболее петербургский роман Достоевского, в значительной мере был написан в подмосковном Люблине, где летом 1866 года писатель гостил в семействе своей сестры В.М. Ивановой. Интересно, что в Люблине Достоевский был окружён молодёжью и принимал самое деятельное участие (а нередко и был заводилой) в весёлых играх, прогулках и розыгрышах, которыми запомнилось это едва ли не самое счастливое в жизни писателя лето. В этом "прекрасном далеке" он дистанцировался от привычного образа жизни и обрёл своего рода эстетический противовес тому, что параллельно изображалось в романе. Кстати, тогда же Достоевский лично знакомится с главной фигурой московской журналистики М.Н. Катковым, в чьём "Русском вестнике" будет отныне печататься и сотрудничество с которым будет сопровождаться весьма драматическими моментами.

Доклад, вызвавший неподдельный интерес у многочисленных слушателей, завершился разбором "завещания" Достоевского - его знаменитой речи на пушкинском празднике в Москве. Это московское торжество, которое стало одновременно и прощанием писателя с городом его детства, явилось, по мнению Волгина, первым русским "предпарламентом", зачатком гражданского общества, пробой наличных общественных сил.

В заключение вечера Игорь Волгин прочитал свои новые стихи.

Евг. БАЖЕНОВ

Знак бессмертия

ЛОМОНОСОВ - 300

Светлана ЗАМЛЕЛОВА

В то время большинство русских пиитов писали силлабическими размерами, то есть с равным количеством слогов в каждой строке. Те же, кто обратился уже к тонической системе, делали пока только робкие попытки.

Разница между двумя способами стихосложения огромна. Вот пример перевода стиха Анакреона, выполненного А. Кантемиром силлабическим размером:

Любовь, пришед к моим дверям,

Громко стала у них стучаться.

"Кто стучит там, - закричал я, -

И сну моему мешает?"

А вот то же стихотворение, переведённое Ломоносовым в силлабо-тонической системе:

Внезапно постучался

У двери Купидон,

Приятный перервался

В начале самом сон.

Понятно, почему "Ода на взятие Хотина" произвела ошеломляющее впечатление в Петербурге! Ничего подобного на русском языке ещё не было написано. Русский стих доселе не звучал так, как его представил Ломоносов. Однако не поэтому В. Белинский и К. Аксаков, эти взаимные оппоненты, утверждали в голос, что именно с Ломоносова началась в России собственно литература.

Литературой Белинский предлагал считать словесность, исторически развившуюся и отражающую в себе сознание народа. Всякий народ, даже и находящийся за пределами цивилизации, имеет словесность, выражая в той или иной форме свою историю, религиозные представления или житейскую мудрость. Но отнюдь не каждый народ имеет свою собственную литературу, то есть непрерывный и последовательный процесс выражения мысли в слове, зафиксированном при помощи письменности.

Даже если, обладая письменностью, народ доверяет букве образцы своей словесности, это ещё не свидетельствует в пользу существования литературы, которая не может быть представлена одинокими или разрозненными именами. Точно так же, как одно написанное стихотворение не даёт человеку права называться поэтом. А разбросанные по разным углам страны народные изобретатели и умельцы не представляют собой научного сообщества. Именно последовательность, непрерывность в развитии, взаимовлияние - в том смысле, что каждое значительное произведение есть результат предыдущих наработок, а равно источник последующих вдохновений, - и, кроме того, обозначенное авторство, составляют характеристику литературы. 

В самом общем смысле литературой принято называть словесность вообще. И, говоря о русской литературе, сюда же отнесут и "Слово о полку Игореве", и "Повесть о Карпе Сутулове", и летопись "Повесть временных лет". Но как явление культуры, сравнимое с наукой или философией, как "самостоятельная область умственной деятельности", по слову Белинского, литература требует более чёткого определения и более жёстких границ.

Именно с Ломоносова элементы русской словесности вдруг сцепились и заворочались вместе. Началось непрерывное вращение, точно какой-то механизм вдруг чудом пришёл в движение. Сначала громоздкая и неуклюжая, исполненная риторизма и подражательности, делала русская литература свои первые шаги. Но эти шаги крепчали со временем, и поступь её становилась изящнее.

Русский классицизм в лице Кантемира, Тредиаковского, Сумарокова стал каким-то невнятным и сумбурным предисловием к русской литературе. В  то время как Ломоносов явился первой её страницей. Напористость ломоносовского стиля, устремлённость его поэзии гор[?], метафоры и тропы, необычные и даже дерзкие для своего времени сравнения - всё это образовало своеобычие Ломоносова, по[?]правшего классицистический "принцип авторитета" и требование к пиитам строго соблюдать предписания теоретиков.

Ломоносов воцарился в литературе, и русским поэтам понадобилось почти столетие, чтобы преодолеть его влияние. Пушкин, восхищавшийся Ломоносовым, называвший слог его ровным, цветущим и живописным, в то же время утверждал, что "в Ломоносове нет ни чувства, ни воображения. Оды его, писанные по образцу тогдашних немецких стихотворцев, давно уже забытых в самой Германии, утомительны и надуты. Его влияние на словесность было вредное и до сих пор в ней отзывается. Высокопарность, изысканность, отвращение от простоты и точности, отсутствие всякой народности и оригинальности - вот следы, оставленные Ломоносовым". Однако сам Пушкин испытал на себе заметное влияние Ломоносова. Не говоря уже о лицейских стихотворениях, влияние это прослеживается и в более поздних его произведениях.

Вот, например, перевод Ломоносова из Горация (1747 г.):

Я знак бессмертия себе воздвигнул

Превыше пирамид и крепче меди,

Что бурный Аквилон сотреть не может,

Ни множество веков, ни една древность.

Не вовсе я умру, но смерть оставит

Велику часть мою, как жизнь скончаю[?]

Разве не отзывается это у Пушкина?

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,

К нему не зарастёт народная тропа,

Вознёсся выше он главою непокорной

Александрийского столпа.

Нет, весь я не умру -  душа в заветной лире

Мой прах переживёт и тленья убежит[?]

Исследователи отмечали и другие примеры. Но не только образы и поэтические формулы, найденные Ломоносовым, привлекали его последователей. Ломоносов с его нечеловеческой способностью обнимать необъятное создал огромный поэтический мир, выразив всю палитру человеческих устремлений. Это поиск истины и восхищение тварным миром ("Утреннее размышление о Божием Величестве", 1743 г., "Вечернее размышление о Божием Величестве", 1743 г., "Устами движет Бог[?]", 1747 г.); это любовь к Отечеству и попечение о его благе ("Ода на день восшествия на Всероссийский престол Ея Величества Государыни Императрицы Елисаветы Петровны 1747 года"); это нежные чувства и печаль одиночества ("Стихи, сочинённые на дороге в Петергоф", 1761 г., переложения псалмов); это интерес к истории и её переосмысление ("Тамира и Селим", 1750 г., "Пётр Великий", 1761 г.) и многое другое. Тем самым Ломоносов задал направления для своих последователей в литературе.