Но постепенно шаг за шагом я учился. По прошествии трех недель утомительных упражнений настал момент, когда я смог погрузиться в состояние легкого сомнамбулизма. Я помню, как блеск дешевого камня в кольце профессора де Неанта вдруг стал усиливаться, пока не залил весь мир вокруг ослепительным светом. Я помню его голос, невнятный, словно всплески речных волн в тихую погоду. Я помню все, что он говорил в эти минуты. Он постоянно спрашивал меня:

– Ты спишь?

– Да, – автоматически отвечал я.

К концу ноября мы овладели второй стадией летаргией, а потом… не знаю почему, но меня неожиданно охватил безумный энтузиазм. Я забросил дела. Мне стало невыносимо скучно видеть унылые лица клиентов, акции которых, купленные до кризиса, сейчас обесценились наполовину и более… и объяснять, почему это случилось. Спустя некоторое время я стал заглядывать к профессору днем, и мы, как пара сумасшедших, снова и снова повторяли безумные эксперименты.

Ивонна лишь отчасти была посвящена в наши планы. Во время опытов ее никогда не было в комнате, она знала лишь то, что мы проводим какие-то опыты, которые могут помочь нам вернуть потерянные деньги. Не уверен, что она в них верила, но поддерживала отца.

В первых числах декабря у меня появились первые воспоминания. Тусклые и бесформенные – смутные ощущения, которые я никак не смог бы описать словами. Я попытался описать их де Неанту, но безуспешно.

– Общие ощущения, – начал я. – Нет… не совсем так… скорее, ощущение спиральности… Нет, не так… Замкнутый круг… Не могу описать… Не могу вспомнить. Воспоминания ускользают.

Профессор торжествовал.

– Дело стронулось с мертвой точки! – прошептал он – его седая борода стояла торчком, а глаза сверкали. – Ты начал вспоминать!

– Но что толку от таких воспоминаний?

– Терпение! Со временем воспоминания станут четче. Конечно, не все из того, что ты вспомнишь, нам пригодится. Хотя во всех многочисленных вечностях этого круга между прошлым и будущим ты не всегда будешь Джеком Андерсом – торговцем ценными бумагами. Могут всплыть фрагментарные воспоминания – память из тех времен, когда ты как личность существовал лишь частично, то есть, когда по теории вероятностей появлялось существо, состоящее не только из Джека Андерса. Так непременно случится среди бесконечных миров, которые возникают, развиваются и умирают в водовороте вечности. Но при этом где-то когда-то из тех же атомов при тех же обстоятельствах должен появиться ты. Ты – это та самая черная песчинка среди триллионов белых, а так как время бесконечно, тебя уже вытягивали… и много-много раз.

– Вы полагаете, что человек на Земле живет дважды? – прервал я его. – Реинкарнация, как в буддизме?

Профессор презрительно рассмеялся:

– Возраст Земли что-то между одним или тремя миллиардами лет. Что это значит по сравнению с вечностью?

– Ничего… Пшик. Ноль.

– Именно! И тот же ноль представляет собой вероятность повторного появления из тех же атомов того же человека за один планетарный цикл развития. Но я уже говорил, что триллионы или триллионы триллионов лет назад уже была другая Земля, другой Джек Андерс и, – в его голосе послышались жалобные нотки, – другой кризис, разоривший Джека Андерса и старого де Неанта. Именно этот фрагмент ты и обязан вспомнить находясь в летаргическом сне.

– Каталепсия! – фыркнул я. – Что можно вспомнить, будучи в таком состоянии?

– А Бог его знает.

– Но это же безумие! – неожиданно выпалил я. – Мы – два спятивших идиота!

Но я ошибся.

– Сумасшедший? Спятивший? – завизжал профессор. – Старик Пустое Утро – спятил! Ты не веришь, что время движется по замкнутому кругу? А ты хоть знаешь, что представляет собой круг? Так вот я тебе объясню! Круг – математический символ нуля! Время – это нуль, и время – это круг! Я разработал теорию, по которой стрелки часов на самом деле вовсе не стрелки, а носы, потому что они находятся на лице часов и принюхиваются ко времени; а поскольку время – это круг, они все время крутят носом… крутят… крутят и крутят.

В комнату неслышно проскользнула Ивонна. Подойдя к отцу, она несколько раз мягко провела по морщинистому лбу профессора. Похоже, она все слышала.

– Смотрите… – обратился я к де Неанту в один из вечеров после нашей ссоры. – Если прошлое и будущее – одно и то же, то выходит, что будущее точно так же невозможно изменить, как и прошлое. Тогда где гарантия, что его можно изменить и вернуть наши деньги?

– Изменить? – фыркнул он. – С чего ты взял, что мы собираемся что-то изменить? А вдруг Джек Андерс и де Неант – те, что по другую сторону вечности, – уже сделали это? Скорее всего, так и есть.

Я сдался, и мы вновь занялись нашими сверхъестественными опытами… Мои воспоминания, – если это действительно были воспоминания, – с каждым разом становились все отчетливее. Чаще и чаще в памяти я видел вещи, которые никак не укладывались в двадцать семь лет моего собственного прошлого; правда, де Нант утверждал, что это картины прошлого другого «я» с противоположного отрезка вечности.

Я видел и другие вещи: события, которые никогда раньше со мной не происходили, хотя, с другой стороны, я не был в этом абсолютно уверен. Видите ли, я мог и забыть о них, так как в моей жизни они серьезного значения не имели. Сразу после пробуждения я добросовестно пересказывал все старику, хотя иногда это было довольно трудно – словно, с трудом подбирая слова, описывать полузабытый сон.

Кроме того, были и другие воспоминания – причудливые странные грезы, которые имели мало общего с историей человечества. Они были всегда неопределенными, а некоторые просто ужасны, и только легкая дымка, полупрозрачным покрывалом наброшенная на картинку, спасала мои нервы от полного расстройства, хотя я сильно пугался.

Однажды я рассеянно смотрел через маленькое кристаллическое окошко в красный туман, где проплывали невероятные лица – не человеческие, не похожие на все, что я видел ранее. В другой раз, одетый в звериную шкуру, я брел по холодной серой пустыне, и рядом со мной шла женщина, лишь отдаленно напоминавшая Ивонну.

Я звал ее Пиронива, и помнится, это имя означало «Снежный огонь». Тут и там в воздухе плавало множество маленьких раздутых тварей, напоминающих грибы. Они кружились, словно картофелины в кипящем котле. А потом мы стояли неподвижно, скрытые огромным валуном, пока какая-то угрожающего вида тварь, весьма мало напоминавшая безобидный грибок, прошла мимо, направляясь к неведомой цели.

В другой раз я, очарованный, затаив дыхание, всматривался в тихую заводь, где вместо воды медленно кружилась серебристая ртуть, наблюдая за отражениями двух резвящихся крылатых существ. В них не было ничего человеческого, но они были удивительно прекрасными, яркими и переливчатыми.

Меня охватило странное чувство родства с этими существами, словно это мы с Ивонной связаны с этими существами узами какого-то родства. Но я не мог вспомнить ни как точно выглядели эти создания, ни времени, в котором они жили, ни как выглядела комната, посреди которой был бассейн с ртутью, в котором я видел отражения.

Старик Аврор де Неант внимательно слушал меня, пока я пытался рассказать ему, что видел.

– Замечательно! – прошептал он. – Мимолетные видения из невероятного далекого будущего, увиденные из далекого прошлого. То, что ты видел, явно происходит не на Земле, а это означает, что рано или поздно люди вырвутся в космос и посетят иные миры. В один прекрасный день…

– Если только эти видения нечто большее, чем просто ночные кошмары.

– Это вовсе не ночные кошмары! – фыркнул профессор. – Однако они могут ими стать, если учесть, сколько они нам стоят. – Я видел, как он пытается побороть волнение. – Мы все еще не вернули наши деньги. Нам нужно пытаться, пытаться, работать годы, столетия, до тех пор, пока не вытянем черную песчинку, потому что черный песок – вернейший признак золотоносной руды… – Он помолчал: – О чем это я? – спросил он через несколько секунд, немного расслабившись.