Литмир - Электронная Библиотека

– Не понимаю. Субстанция и в самом деле может любить тень, но как тень может любить субстанцию?

– Я люблю ее, – настаивал Дэн.

– Тогда горе вам обоим! Потому что это невозможно, это противоречит законам. Суженый для Галатеи назначен, возможно, он уже приближается.

– Законы! Законы! – пробормотал Дэн. – А чьи это законы? Не Галатеи и не мои!

– Но они существуют, – настаивал Седой Ткач. – Ни ты, ни я не можем их критиковать, хотя я все же не понимаю, какая сила могла их отменить и допустить твое присутствие здесь!

– Я не голосовал за ваши законы.

Старик пристально поглядел на него:

– А разве кто-то где бы то ни было голосует за законы? – спросил он.

– В моей стране мы голосуем, – парировал Дэн.

– Безумие! – проворчал Левкон. – Закон, созданный людьми! Какая польза в созданных людьми законах? Если вы, тени, создадите закон, что ветер может дуть только с востока, разве западный ветер подчинится ему?

– Мы принимаем такие законы, – признал Дэн с горечью. – Они могут быть глупыми, но они ничуть не более несправедливы, чем ваши.

– Наши законы, – заявил Седой Ткач, – это неизменяемые законы мира, законы природы. Насилие – всегда несчастье, я это видел. Теперь, – продолжал он, – я вынужден просить тебя о милосердии: твое пребывание здесь коротко, и я прошу, чтобы ты не причинил большего вреда, чем тот, который уже сделан. Будь же милосерден: пусть ей будет не о чем сожалеть.

* * *

Снова он проснулся на рассвете, и снова его встретила Галатея. Она поставила на стол вазу с фруктами и приветствовала его улыбкой.

– Пойдем со мной, – позвал он.

– Куда?

– На берег реки. Поговорить.

По дороге они молчали. Сегодня музыка цветов звучала тише. Гряда холмов на горизонте расплылась, утонула в голубой дымке.

Галатея указала рукой на красное утреннее солнце.

– Времени так мало, – сказала она. – Скоро ты отправишься в свой мир призраков. Я буду очень-очень сожалеть. – Она дотронулась пальцами до его щеки. – Милая тень.

– Предположим, – хрипло произнес Дэн, – что я не уйду. Что если я останусь здесь?

– Так не бывает, – прошептала она. – Нельзя, дорогой мой. Нельзя!

– Я люблю тебя, Галатея, – сказал Дэн.

– А я тебя, – прошептала она. – Видишь, милая тень, я нарушаю тот же самый закон, который нарушила моя мать, и я рада встретиться с горем. – Она с нежностью накрыла его руку своей. – Левкон очень мудр, и я вынуждена слушаться его, но это за пределами его мудрости, потому что он позволил себе стать таким старым. – Она помолчала, потом повторила медленно: – Он позволил себе стать таким старым.

Странный отсвет мелькнул в ее темных глазах, когда она резко повернулась к Дэну.

– Дорогой мой! – сказала девушка напряженно. – То, что случается со стариками, когда… после смерти! Что за ней следует?

– Что происходит с человеком после смерти!.. – переспросил он. – Никто не знает этого.

– Но… – Ее голос дрогнул. – Ведь не может человек просто… просто исчезнуть! Должно быть пробуждение…

– Кто знает? – повторил Дэн. – Есть такие, кто верит, что мы просыпаемся в более счастливом мире, но… – Он безнадежно покачал головой.

– Это должно быть правдой! О, это должно быть правдой! – вскричала Галатея. – Для вас должно существовать нечто большее, чем тот безумный мир, о котором ты говоришь. – Она наклонилась к нему очень близко. – Предположим, мой дорогой, что я отошлю прочь назначенного мне возлюбленного, когда он появится. Предположим, что я не рожу ребенка, я состарюсь, стану старше Левкона, а потом умру. Соединюсь ли я с тобой в твоем более счастливом мире?

– Галатея! – воскликнул он в смятении. – О любимая моя, что за ужасная мысль!

– Более ужасная, чем тебе представляется, – прошептала она, все еще склоняясь очень близко к нему. – Это больше, чем оскорбление закона, это бунт! Все распланировано, все имеет предназначение, и если у меня не будет ребенка, место моей дочери останется незанятым, а потом – места ее детей и их детей, и так далее, вплоть до дня, когда великий план Паракосма будет некому исполнять. Это гибель и разрушение, но я люблю тебя больше, чем жизнь.

Дэн порывисто обнял ее:

– Нет, Галатея! Нет! Обещай мне!

Она прошептала:

– Я могу обещать, а потом нарушу свое обещание.

Она опустила голову, их губы соприкоснулись, и он ощутил в ее поцелуе благоухание и сладость меда.

– По крайней мере, – выдохнула она – я могу дать тебе имя, милая тень. Филометр! Мера моей любви!

– Имя? – пробормотал Дэн.

Внезапно он нашел решение парадокса Людвига.

– Галатея! – воскликнул он. – Ты помнишь мое имя?

Она молча кивнула, устремив на него печальный взгляд.

– Тогда произнеси его! Произнеси его, милая!

Она уставилась на него, но не произнесла ни звука.

– Произнеси же его, Галатея! – отчаянно умолял он. – Мое имя, дорогая, только мое имя!

Губы ее шевельнулись, она побледнела от усилия. Дэн мог бы поклясться, что его имя затрепетало на ее губах, но вместо этого она закричала:

– Я не могу, дорогой! О, не могу! Закон это запрещает!

Рыдая, она бросилась к дому. Дэн побежал следом по выложенной камешками тропинке, но в роще у ручья он обнаружил только Седого Ткача. При виде Дэна тот поднял руку:

– У тебя мало времени, – напомнил он. – Отправляйся и подумай о том, что ты натворил!

– Где Галатея? – задыхаясь, выговорил Дэн.

– Я отослал ее.

Старик загородил вход в дом; еще мгновение – и Дэн ударом кулака отшвырнул бы его с дороги, но тут его осенило. Он быстро оглянулся. За рекой на краю леса мелькнул край серебристого одеяния. Дэн повернулся и помчался туда, а Седой Ткач смотрел ему вслед.

– Галатея! – звал Дэн. – Галатея!

Теперь он был над рекой, на лесном берегу, он бежал прямо через скопления деревьев, которые расступались перед ним, точно туман. Тонкие белые хлопья плясали у него перед глазами. Паракосм таял.

Ему казалось, что сквозь этот беспорядочный хаос он видит смутные очертания тела девушки, но тут деревья испарились, а небо потемнело. Он внезапно понял, что больше не стоит посередине дикой прогалины, а его руки вцепились во что-то гладкое и твердое – и это были подлокотники гостиничного стула! И тогда в последний миг он увидел ее, Галатею, с искаженным горем лицом, ее наполненные слезами глаза. С отчаянным криком Дэн поднялся и упал навзничь.

* * *

Вокруг были стены – стены людвиговой комнаты: он, должно быть, упал со стула. Магические очки лежали перед ним. Одна линза разбилась, и из нее вытекала жидкость – уже не прозрачная, как вода, но белая, как молоко.

– Боже! – пробормотал он.

Его охватило горькое чувство утраты. Комната была грязная, отвратительная, хотелось поскорее из нее выбраться. Он машинально взглянул на часы: четыре, должно быть, он просидел тут не меньше пяти часов. И тут он впервые понял, что Людвига здесь нет. Дэн был рад этому.

Добравшись до своей комнаты в отеле, он упал на кровать.

Влюбиться в видение! И еще того хуже: в девушку, которая никогда не существовала! В фантастическую Утопию, которой в буквальном смысле не было нигде! Галатея! Галатея – статуя Пигмалиона, в которую вдохнула жизнь Венера. Но его Галатея, теплая, милая и живая, должна навеки остаться безжизненной, так как он не Пигмалион и не Господь Бог.

Дэн проснулся поздно и несколько мгновений искал глазами фонтан и бассейн Паракосма. Неужели прав был старый Людвиг, и между реальностью и сном нет разницы?

Он переменил свою измятую одежду и пошел бродить по улицам. Наконец нашел отель Людвига и в ответ на расспросы узнал, что маленький профессор выехал, не оставив адреса.

Ну и что из этого? Ведь Людвиг не может дать Дэну то, что он ищет: живую Галатею. Дэн даже обрадовался, что тот исчез: он возненавидел маленького профессора. Профессора? Гипнотизеры тоже называют себя «профессорами». Он кое-как прожил этот день, а затем после бессонной ночи уехал в Чикаго.

18
{"b":"29171","o":1}