Уже на основании только этих сведений Людмила была склонна согласиться с Мордехаем и Эстоном, утверждавшими, что Армбрастер — человек честный и к тому же гораздо более мудрый политик, чем считали его соперники. Оставалось узнать, в достаточной ли степени он был государственным деятелем, чтобы справиться с возникшей ситуацией. Однако припоминая крепкое рукопожатие и ясный, оценивающий взгляд президента, Людмила начинала надеяться на хороший исход.

Армбрастер отвернулся от нее, чтобы пожать руку Эстону — на этот раз перед ним стоял человек, который был ему понятен. Телосложением капитан напоминал путевого обходчика и был в прекрасной физической форме для своего возраста. В нем чувствовалась уверенность в себе, присущая профессиональным военным. В прошлом президент сам служил на флоте и сразу распознал в Эстоне непоколебимое уважение к себе, вырабатывающееся в офицере после тридцати-сорока лет командования. Настоящие профессионалы никогда не утрачивают этого качества, подумал президент, а любители никогда не приобретают его.

— Здравствуйте, капитан.

— Здравствуйте, господин президент.

Его глубокий, звучный голос понравился Армбрастеру. Он считал себя знатоком людей, и этот человек казался ему надежным. Таким, на которого можно положиться. И главное, правдивым.

— Здравствуйте, адмирал. Здравствуйте, коммандер.

Вежливо поздоровавшись с остальными посетителями, президент указал на стулья, уютно расставленные кругом.

— Присаживайтесь, — пригласил он.

Все расселись, и президент предложил напитки. Разговор по необходимости пошел светский и бессодержательный, пока официанты не удалились, подав угощение. Но едва дверь закрылась, а приборы наблюдения отключили, что немало огорчило службу безопасности, президент, стерев с лица профессиональную улыбку политика, обратил на Людмилу взгляд карих глаз. Они стали темными, задумчивыми, испытующими, но без враждебности, и Людмила почувствовала облегчение, решив, что человек этот — именно такой государственный деятель, который им нужен.

— А теперь, полковник «Росс», — сказал Армбрастер с мимолетной улыбкой, — расскажите-ка мне все сами.

Визуальные рецепторы тролля следили за единственным спутником этой планеты, пробиравшимся сквозь облака. По сравнению с небольшими красноватыми спутниками, вращавшимися вокруг планеты, на которой его сделали, этот был очень большим, и тролль надумал удостовериться, что эта луна принадлежит миру его генетических предков. Наверное, он должен был чувствовать волнение, но серебристый круг луны не вызывал у него никаких эмоций.

Он сосредоточил свое внимание на том, что происходило внутри истребителя, и задумался над только что полученной информацией. Да, получать ее было… забавно. Гораздо приятнее, чем возиться с хныкающим полутрупом, который попался ему в первый раз. Этот образец — эта «Аннетта» — вела себя по-другому. Она тоже испытывала ужас, но не сломалась. Не сразу сломалась.

Если бы у тролля были губы, он улыбнулся бы при этой мысли… и улыбка вышла бы неприятная. Когда боевой робот принес эту голую самку, она была перепугана, а ссадины, полученные при падении, кровоточили. Перепугана, да, но и преисполнена ненависти, которая почти равнялась его собственной. Слепой ненависти, поскольку ничего не понимала. Однако это было сильное, могучее чувство, которое было хорошо знакомо троллю.

Это ему понравилось.

Да, блаженно подумал тролль, ее ненависть ему понравилась. Ощущение было похоже на то, которое он испытывал, когда ширмаксу стимулировали его центры удовольствия, но на этот раз было еще приятнее; наслаждение было ярче и острее. Он дразнил свою жертву, заставлял ее сопротивляться, то погружая в нее свои психические щупальца, то вынимая их, чтобы она думала, будто справилась с ним. А затем снова погружая их еще глубже, пока она не начинала издавать предсмертные хрипы. Такое хрупкое существо по сравнению с бесконечной мощью, отданной в распоряжение органическому компоненту тролля, но такое забавное… Он наслаждался отчаянным сопротивлением женщины и сладким ароматом ее ненависти. Мучил ее, испытывая блаженство, ощущая, как она погружается в ужас и отчаяние.

Он еще раз вспомнил, как чудесно это было, а потом решительно оставил воспоминания. Он все записал и сможет снова вернуться к этим сладостным переживаниям, когда захочет.

Но ему досталось и кое-что посущественнее удовольствия. Тролль узнал много нового — много новых деталей, потому что ничего существенного этой самке не было известно. Однако все, что она знала, стало известно и троллю. Он добрался до самой сердцевины этого милого, охваченного ненавистью и агонизирующего мозга и вычерпал все, что в нем было. Тролль проявлял жестокость, не только чтобы извлечь удовольствие, нет, она позволила ему усовершенствовать свои приемы. Теперь ему легче будет добыть знания у очередной жертвы, добыть, не причиняя ей при этом никакого вреда.

Если захочет. Если только он захочет. Тролль снова и снова наслаждался своей независимостью. Возможностью поступать по своему изволению с этими жалкими, хрупкими, невежественными человеческими существами. Возможностью продемонстрировать им свое могущество.

Он включил внутренний «глаз» и посмотрел на телесную оболочку, которая совсем недавно была Аннеттой Форман, двадцати пяти лет, школьной учительницей, матерью маленькой дочери, которая никогда не узнает, что произошло с ее родителями. На лицо, недавно полное жизни, было неприятно смотреть — оно было обезображено страхом и болью, избито и окровавлено: самка до крови искусала себе губы.

Жаль, что они такие хрупкие, с досадой подумал тролль и вызвал робота, чтобы убрать падаль. Они так быстро ломаются! Эта продержалась всего каких-то шесть часов. Какая досада.

— Хорошо — сказал наконец президент Армбрастер.

Стол был заставлен пустыми чашками и усыпан крошками печенья. Армбрастер сделал последний глоток из своей чашки и протер глаза. Было уже четыре часа утра, а на девять назначена встреча с министрами. Однако теперь она представлялась ему не столь уж важной.

— Хорошо, — повторил он, — я вам верю.

Он откинулся на спинку кресла, обводя глазами гостей, уставших не меньше, чем он сам.

— Как сказал один из моих предшественников — к сожалению, демократ, — «когда довольно, тогда достаточно».

Он ущипнул себя за нос, стараясь сосредоточиться, а затем взглянул на МакЛейна.

— Адмирал, вы поступили совершенно правильно. Вы все поступили правильно. Если полковник Леонова не ошибается насчет этого киборга — тролля, как она его называет, — то мы столкнулись с самым жутким безобразием из всех, когда-либо случавшихся на этой несчастной, измученной планете. Кстати, капитан, — президент взглянул на Эстона, — вы были правы, говоря, что бдительность теперь — задача номер один. — Он устало улыбнулся. — Ладно. Вы все отработали свое жалованье, теперь пора мне отрабатывать мое. Адмирал МакЛейн!

— Слушаю, сэр.

— Так как вы уже влезли в это болото, то с этого момента официально этим делом будет заниматься флот. Мы будем работать в вашем кабинете.

— Весьма польщен, господин президент, — осторожно ответил МакЛейн, — но при всем моем уважении к вам я несколько…

— Знаю, знаю. — Армбрастер небрежно махнул рукой. — На Балканах дым коромыслом, весь чертов юг Атлантики в огне, а я вам еще подливаю бензинчика. Что ж, адмирал, придется немедленно погасить все пожары, какие сможем.

— Простите, сэр…

— Завтра утром — то есть уже сегодня утром! — я собираюсь ввести военное положение. — Он снова невесело улыбнулся. — Не сомневаюсь, что половина Конгресса начнут кидать жребий: кому давать запрос о конституционности такого шага. Но пока они перейдут от слов к делу, вы успеете двинуть Второй флот на юг, а я сообщу Объединенному королевству и Аргентине, что боевые действия необходимо прекратить.