Теперь к психологу пошел Коля: родители совсем сбрендили, притащили в дом щенка, чтобы Коля за ним ухаживал, и объявили, что разведутся, если увидят еще где-нибудь фотографию пупка сына. При чем здесь развод? – обалдел Коля. А при том, объяснили родители, что у них не получилось воспитать порядочного человека и вдвоем им больше делать совершенно нечего, разве что изводить друг друга взаимными обвинениями. Коля сразу же заподозрил в таком поведении (и не без основания) определенную психологическую подготовку и решил переманить специалиста по семейным проблемам на свою сторону.

Психолог обещал Коле успокоить родителей и на ближайшем же сеансе объявил им, что знает, как можно облегчить ситуацию. Он предложил родителям представить своего сына обнаженным и со стоящим членом. Психолог уверял, что многим мамам и папам эта картинка сразу же помогает осознать течение времени и физиологически отстраниться от уже взрослого мальчика, прекратив его излишне опекать.

Больше родители Коли Сидоркина психолога не посещали.

Папе неожиданно предложили съездить в Финляндию на пару месяцев – устроить фотовыставку. Мама прекратила глотать успокоительные таблетки и занялась своим гардеробом. В нездоровом лихорадочном возбуждении сборов они с утра до вечера изводили друг друга. Приступы взаимных обвинений в равнодушии к судьбе сына сменялись внезапными сексуальными припадками, сопровождающимися битьем посуды, обмазыванием друг друга медом, облизыванием, укусами и дикими воплями. В аэропорту, покачиваясь от нервного истощения и недосыпания, они пытались объяснить Коле главную тему жизни. Коля целовал им щеки, смеялся, обещал стать настоящим человеком, шутил над их пластырями и синяками, и главную тему жизни решили отложить до возвращения.

– Боже мой, я совсем забыла! – закричала мама, когда уже объявили посадку. – Звонил Антон, у него жена скоро рожает. Коля, я обещала, что она может приехать, ей надо на обследование, понимаешь! Нет, ты не отвлекайся, слушай меня, приедет тетя Ляля, ну? Помнишь? Ну как же ты не помнишь, жена дяди Антона, вертлявая такая? Я обещала, что она поживет у нас пару недель.

– Ляля? Я не знаю.

– Милый, как полное имя жены твоего брата? Ну, как зовут Лялю?! Коля, папа тоже не знает, она всегда была Лялей, зови ее “тетя Ляля”, ладно?

Первым делом Коля избавился от щенка. Он купил яркую подарочную коробку, повязал щенку бант, посадил его в коробку и пошел на работу. В ночном клубе в половине второго ночи был объявлен конкурс на лучшую женскую попу, на сцену вскарабкалась дюжина веселых женщин, шоу удалось на славу, и попа, занявшая первое место, получила в подарок породистого щенка и огромный пакет сухого корма (родители закупили на месяц).

На выходные Коля устроил вечеринку с одноклассниками, небрежно выставил на стол дорогой виски и бутылку “Золотой текилы”. Сначала все перемазались солью и лимонным соком, потом играли в испорченный телефон, танцевали и бросались пирожными, потом спорили, будет ли война с американцами, которые окопались в Грузии, и стоит ли клонировать особо одаренных личностей. Посмотрели легкую эротику, надули и развесили по квартире десяток розовых презервативов (мама на них помешалась – Коля находил эти резинки во всех своих вещах), под утро стреляли из помпового ружья по повешенному на люстре за ногу плюшевому зайцу и дико завидовали Коле – он не пойдет с утра на математику, не будет бегать по спортивному “ залу двадцать кругов и обсуждать после этого горечь ностальгии в творчестве послевоенных поэтов русского зарубежья.

Упоминание о школе и послевоенных поэтах-эмигрантах сильно взбудоражило хозяина вечеринки. Коля Сидоркин взобрался на стол. Все ужасно развеселились, стали кричать и хлопать в ладоши в ожидании стриптиза, а Коля начал вдруг читать стихи, и мальчики-девочки понемногу затихли в недоумении.

– “Я золотой закат переплавлю в слитки!” – декламировал Коля в запрокинутые бессмысленные лица своих оставшихся в детстве одноклассников. – Догоняйте! Ну?! “Снова дождь затеял стирку / Крыш, деревьев, кирпичей. / Дни ложатся под копирку / Антрацитовых ночей!” Это же Иван Елагин, это же настоящая графика природы!

– Хоть свитер сними! – жалобно попросила русая девочка у стола.

Щеки Коли алели пойманным вдохновением и радостью жизни. Он вскользь прошелся и по творчеству другого поэта-эмигранта – своего тезки Коли Марченко:

– “Пока мы цепенеем над учебником, природа ходит ходуном, беременная словолшебником, каким-то логнколдуном!” – кричал Коля Сидоркин в поскучневшие лица уже странно далеких от него ровесников, в холодные темные окна ноября. Он вдруг почувствовал, вот тут, на столе, как далеко и невозвратно шагнул в сторону от книг, стихов и школьничества, и если сейчас же, сию минуту не произойдет что-то невероятное, невозможно счастливое и горькое, то наступит самый настоящий миг смерти, ведь что такое, в конце концов, смерть, как не осознание безвозвратной потери и уход от всего, что раньше любил?!

В дверь позвонили.

Кто-то открыл. Вот уже задумавшегося о смерти Колю трясут за ногу и шепотом – “накаркал про беременную!” – просят спуститься со стола и разобраться со странной гостьей.

– А я так и подумала, что не вовремя! Пять часов утра, идет дождь, таксист спрашивает – подождать? Возьми сумку. Спасибо. Ты не представляешь, совершенно нет билетов на поезд, а в Ленинграде идет снег, какой ты большой вырос! Мы когда виделись? В прошлом году? Нет, постой, три года назад! Ужас, как быстро летит время, нет – два года, я тогда рожала Сюшку, а ты был совсем бегемотик, ой, а у вас тут что?..

Она удивленно замолкает и смотрит на покачивающегося на люстре зайца и на ружье на ковре, из зайца кое-где торчат клочья поролона, она хмурится, а сообразив, опускается в кресло и спасительным жестом обхватывает руками свой огромный живот, словно защищает и прячет одновременно.

За тридцать секунд мальчики-девочки исхитрились разобрать свою одежду, натянуть обувь и шумно вывалиться из подъезда. В накатившей тишине квартиры слышно только ее легкое дыхание, еще тикают часы, еще капает вода в полную посудину в раковине, и стучит испуганное сердце Коли Сидоркина.

– Сними ботинки.

Коля смотрит на свои ноги в шлепанцах, потом, спохватившись, падает на колени у кресла и осторожно вынимает ее промокшие ступни в колготках из желтых замшевых ботиночек.

– А вы ко мне? – спросил он, как только убедился, что ступня как раз удобно вся помещается у него на ладони.

– Боже мой! Я говорила, что нужно еще послать телеграмму, я вчера Тонику говорила вечером по телефону – пошли телеграмму, а он обещал позвонить, он что – не звонил? Послушай, если тебе не трудно, убери стаканы со стола, из них пахнет, я не люблю, когда пахнет высохшим спиртным… в Ленинграде идет снег, я говорила?.. Почему никого нет? Впрочем, да, я вспомнила, твоя мама говорила что-то об отъезде, слушай, у тебя есть сок или минеральная без газа? Очень пить хочется… открой сумку, там тебе подарок… это? Нет, это мой бандажный пояс, посмотри в боковом кармане… неужели я забыла их в магазине, нет, не может быть… кто убил зайчика?.. Какая у тебя ладонь горячая!.. Девочка в комбинезоне, что была здесь, русенькая такая, хороша очень, хороша… Сними шубку… спасибо, я устала, и оставь мою ногу, затекла…

Коля встает, прижимает к лицу невесомую теплую шкурку с ее плеч, и только он собрался вдохнуть заблудившийся в шелковой подкладке тонкий горьковатый запах, как вдруг увидел, что обтянутый трикотажем платья огромный живот шевелится! Он побледнел и отошел на шаг, не в силах отвести глаз от дергающегося под платьем чего-то острого и безжалостного.

– Опять пяткой толкается, – поморщилась женщина и накрыла живот в том месте ладонью, успокаивая. – Я купила тебе часы, хорошие часы, дорогие, ты что, испугался? Это ребенок толкается, надоело ему висеть вниз головой, вот и толкается. Какие у тебя глаза дремучие… Я спать хочу, где можно спать? Будет мальчик, я чувствую, девочка вела себя совсем по-другому, повесь шубу и покажи мне, где ванная… Подожди, не уходи, потри мне спину вдоль позвоночника, проведи ладонью… сильней… спасибо, у меня иногда случаются спазмы, спине трудно носить такой большой живот, с первым ребенком было легче, или это сейчас так кажется… да ты весь горишь!