– Я не Дэниель, Джульетта.

Он говорил успокаивающе и мягко, почти тем же тоном, каким обращался к испуганному выстрелом коню.

И тем не менее он говорил правду. По сравнению с Джеффри д'Арбанвилем тот был настоящим мальчишкой. Правда, какое-то сходство между ними все же имелось.

– Дэниеля просто завораживали сражения, – неожиданно для себя начала объяснять Джульетта. – Он, бывало, говорил, что все это – ради славы города, получившего его имя. А моя мать пыталась убедить меня, что для такого молодого человека это вполне простительно. Но я знала одно: Дэниель был моим первым другом. Возможно, даже единственным другом. Нас обоих растили отцы, которые все кочевали в поисках новых земель. Наши пути пересеклись тут, а когда отец Дэниеля собрался двигаться дальше, Дэниель уперся и остался здесь. Он назвал город своим именем и заявил, что живым или мертвым, но он навеки останется на этой земле.

Джульетта немного помолчала. Ей не хотелось говорить Джеффри, что совершенно невинные поцелуи Дэниеля разбудили в ней отнюдь не невинный отклик и продемонстрировали, какая необузданная страсть таится в ней под респектабельной внешностью. Дэниель сделал ей предложение как раз тогда, когда отец Джульетты высказал намерение обосноваться в Броде Уолберна. Но даже вручая себя Дэниелю, Джульетта подозревала, что ею движет не столько любовь, сколько настоятельная потребность во внимании и ласке. Она обещала Господу, что будет изо всех сил стараться любить Дэниеля все сильнее и сильнее. Однако ей не дано было на это времени – и поэтому пришлось расплачиваться другой монетой.

– Когда начались нападения приграничных разбойников, я не переставая умоляла Дэниеля уехать. Я даже надеялась, что мой отец решит сняться с места и переехать всей семьей куда-нибудь еще, чтобы у меня был предлог звать Дэниеля с нами. А вместо этого мой папа и Дэниель просто блаженствовали из-за постоянно грозящей всем опасности.

Джульетта старалась полагаться на обещания Дэниеля: он говорил, что его любовь защитит Джульетту, что их усилия помогут Канзасу добиться статуса свободного штата в федерации. Дэниель не знал, что любовь Джульетты была недостаточно крепкой и верной.

Той ночью – ночью, напоенной сладкими ароматами весны, – Дэниель снова шептал ей на ухо те же обещания.

Поначалу легкий ветерок не приносил с собой ничего, кроме непрестанного шелеста высоких трав. Страстные ласки Дэниеля, которым он отдавался всем своим существом, никогда не заставляли Джульетту забыть об окружающем: она слышала все, что происходит вокруг. И на этот раз ровное биение ее сердца не заглушило ружейных выстрелов. Охваченный желанием Дэниель остался глух к ее мольбам узнать, что происходит. К тому времени как его удалось убедить в том, что на Брод Уолберна напали приграничные разбойники, уже погибло шестеро невинных жителей – среди них и родители Джульетты.

– Ваш муж погиб по время одной из здешних стычек? – спросил Джеффри.

Она прикусила губу и кивнула, не сомневаясь в том, что на ее лице отразилось глубокое смущение.

– Мы пили вино из одуванчиков. Дэниель немного опьянел. Я не заметила, что он ушел, не захватив оружия.

– Он погиб благородной смертью, защищая свои земли, – сказал Джеффри.

Если бы только это было правдой! Джульетта покачала головой.

– Он получил рану в живот. Он умирал от нее долгих три месяца. Я обещала Богу, что сделаю все, лишь бы облегчить его страдания.

Джеффри побледнел.

– Надо быть очень осторожным, заключая сделки со Всевышним.

Джульетта тихо засмеялась.

– О, моя задача была легкой. Дэниель хотел только, чтобы я пообещала ему остаться здесь, в Броде Уолберна, закончила постройку нашего постоялого двора и помогала городу расти и процветать. Это было нелегко, но я это сделала. Я самая уважаемая жительница Брода Уолберна. Мой постоялый двор меня кормит. И у меня много свободного времени, чтобы ухаживать за могилами.

Ее смех перешел в нечто больше похожее на рыдание.

– И вы больше не боитесь жить здесь, когда кругом царит насилие?

Джульетта радостно ухватилась за его вопрос, чтобы повернуть разговор в новое русло.

– Поначалу я не переставала бояться. Но такое количество смертей поразило даже разбойников, и они больше не беспокоили нас в Броде Уолберна. Вскоре после их нападения на наш город были почти полностью перебиты жители города Оссаватоми, так что разбойники потеряли немалое число своих сторонников. Только в мае сторонник рабства застрелил в Марэ-де-Синь пятерых ни в чем не повинных людей. С тех пор нападения приграничных разбойников стали скорее досадной помехой, чем серьезной опасностью. Насколько мы слышали, теперь в Штатах неприятностей больше, чем у нас.

– Так что вы обосновались здесь навсегда и не намерены уезжать? – спросил Джеффри.

– Да, как колодец, ушедший глубоко в землю, – ответила Джульетта.

Она превратилась в мисс Джей, во вдову Уолберн, владелицу собственности и уважаемую горожанку, чьей главной заботой стало процветание Брода Уолберна. Она гордо смотрела на тех, кто шептал, что ей никогда не достроить постоялого двора и не прокормиться своим делом. Она спрятала свою, как ей казалось, греховную натуру и боль от воспоминаний под толстым слоем респектабельности, она задавила все свои эмоции и погребла последние следы образа той жизнелюбивой и вольной девушки, которой когда-то была. Теперь та Джульетта была похоронена вместе с погибшими, и ей никогда не позволено будет воскреснуть.

Но, похоже, с того момента, когда пальцы Джеффри д'Арбанвиля начали играть ее пуговицами, она забыла об этом своем решении.

Осознав, насколько далеко она ушла от собственной отстраненности, Джульетта испытала почти физическую боль, словно вышла на обжигающее солнце из прохладной и тихой пещеры. Конечно, можно снова привыкнуть к солнцу, но гораздо менее болезненно вернуться в пещеру и дождаться, чтобы благословенная темнота скрыла все опасности. Как она могла настолько забыться?

Из норки выскочил кролик, собравшийся погрызть травки. Мисс Джей снова повернулась к Джеффри, уже не сомневаясь в своей способности вести себя по отношению к этому актеру, уже объявившему о твердом намерении уехать на какой-то свой квест, только как учительница.

– Ухватитесь покрепче за уздечку Ариона и смотрите на того кролика. Я покажу вам, на что способны пистолет и пуля.

Джульетта прицелилась. Выстрелила. Пока дым от выстрела еще не рассеялся, она отвернулась и прижалась лицом к шее дрожащего Ариона, а Джеффри с проклятиями кинулся к кролику. На прерию опустилась тишина, воздух стал тяжелым и неподвижным, так что даже ни одна травинка не шелохнулась. Казалось, голова Джульетты вдруг стала неимоверно тяжелой – так трудно было ей повернуться к Джеффри. Она задохнулась, увидев, какое отчаяние написано на лице громадного мужчины, неподвижно пригнувшегося и державшего в вытянутых перед собой руках разбитое тельце кролика.

Отчаяние. Опустошенность. Хорошо, что она вовремя воздвигла вокруг себя привычные барьеры, потому что в отличие от Джеффри она не испытывала этих болезненных чувств. Не испытывала.

Тонкая блестящая струйка зазмеилась по шее Ариона, начинаясь от того места, где она прижималась к ней лбом: такой след оставили бы слезы, если бы какая-то мягкосердечная женщина решила расплакаться. Джульетта стерла влагу пальцем.