— Это Номер Один, или вы по-прежнему ходите вокруг да около?

— Если я не скажу вам, то и вы никому не скажете.

— Ну да, я в герои не рвусь. Мне для этого слишком мало платят. Что это за человек?

— Эд Дженолезе. — Я повторил фамилию по буквам. — Полного имени не знаю.

— Понял. Он точно в Нью-Йорке?

— Где-то поблизости. Не исключено, что у него два дома.

— Минутку, кажется, это имя мне где-то встречалось.

— Он один из тех, кто заправляет местным синдикатом.

— О... Я... я не уверен. Не могу ничего обещать.

— Понимаю.

— Тут надо хорошенько прикинуть, кому задавать вопросы.

— Да уж, прикиньте, только получше, чем в прошлый раз.

— Я знаю, кто это был. Жаль, что у меня не хватает духу им заняться.

Куда вам позвонить?

— Я сам позвоню в воскресенье вам в контору. В три часа.

— Я вас не виню, — тихо ответил он. — Просто это не моя весовая категория.

— Тогда сами не напрашивайтесь на неприятности. Позвоню в воскресенье.

Положив трубку, я вышел из отеля и в ближайшем канцелярском магазине купил ножницы. Потом вернулся и начал вырезать статьи с «фронтовыми сводками».

Дневные газеты добавили очередную порцию новостей. Взрыв в котельной на Пятой авеню, в самой середине Аллеи шлюх. Застрелен владелец винной лавки как писали газеты, при попытке ограбления, хотя бандит ничего не взял.

Высказывалось предположение, что грабитель испугался после того, как всадил в него четыре пули. И еще одна автомобильная катастрофа со смертельным исходом — на этот раз в Джексон-Хайтс, при этом водитель «понтиака» был назван в статье «человеком, без определенных занятий».

«Военная кампания» Кэппа началась меньше суток назад, а у меня было уже семь вырезок. Для каждого несчастного случая газетчики находили довольно правдоподобные объяснения, но ни одно из них не соответствовало действительности. Посторонний, прочитавший эти отдельные мелкие заметки, ни за что бы не догадался, что «революция» идет полным ходом.

А большая часть этих «инцидентов» вряд ли вообще попадет в газеты.

Наверняка за последние двадцать четыре часа кто-то бесследно исчез, но ни одна живая душа не посмеет обратиться в полицию. Другие тихо лягут в больницу, утверждая, что сломали руку или ногу, случайно поскользнувшись на лестнице. Владельцы магазинов будут мрачно взирать на разбитые витрины и испорченные товары, но им и в голову не придет позвонить в страховую компанию.

В четверг вечером я целых пять часов гулял по Манхэттену — в основном болтался между 50-й и 100-й улицами неподалеку от Бродвея, избегая Центрального парка. У меня не было никакой определенной цели, просто я чувствовал, что необходимо растратить лишнюю энергию. Никаких признаков вооруженного противостояния я не заметил.

В пятницу утром я прибавил к своей коллекции три вырезки, днем — еще пять. Среди жертв оказался житель квартала Ривердэйл в Бронксе, который сломал шею, упав с лестницы в собственном доме. Я узнал фамилию — это был один из тех, кто присутствовал на встрече в Лейк-Джордже. Стало быть, нынешние хозяева «пирога» давали сдачи.

Скорее всего, полиция догадывалась, что происходит, но не очень-то стремилась поднимать шум по этому поводу. Точно так же, как Ирвинг Баумхайлер, она хотела, чтобы обстановка в городе была тихой и спокойной. И уж совсем ни к чему было волновать мирных граждан.

В субботу утром газеты, сами того не подозревая, сообщили о результатах главного сражения минувшей ночи. «Ньюс», «Миррор» и «Геральд трибюн» писали о грандиозном пожаре в бруклинском клубе «Атлетик». «Геральд трибюн» и «Таймс» поведали читателям о мощном взрыве котельной ночного клуба в Ист-сайде через полчаса после его закрытия. Еще двое сторонников Кэппа погибли в результате несчастного случая — один у себя дома, второй — в машине. Всего у меня набралось одиннадцать вырезок о жертвах «боевых действий», но ни одна из них не была признана достаточно важной, чтобы о ней напечатали все четыре утренние газеты.

Когда я в воскресенье позвонил Джонсону, он нервничал.

— Слушайте, Келли, черт бы вас побрал, во что вы меня втравили?

— А в чем дело? Что случилось?

— Ничего. Я высунул нос из своей норки и тут же снова спрятался. Что-то происходит.

— Знаю.

— Могли бы предупредить.

— Я и предупредил — сказал, чтобы вы были поосторожнее.

— Слушайте, окажите мне еще одну любезность. Не звоните больше, ладно?

— Ладно.

— Что бы за чертовщина ни творилась в этом городе, я не хочу иметь к этому никакого отношения. Ничего знать об этом не желаю.

— Ладно, Джонсон, я все понимаю. Больше не буду вас беспокоить.

— Я бы хотел вам помочь, — сказал он извиняющимся тоном, — но это просто не моя весовая категория.

— Это я уже слышал.

— И это по-прежнему так. Вот в разводах я дока.

— Другими словами, вы не узнали, где Дженолезе — У меня есть два его адреса. Городская квартира и дом на Айленде. Но его нет ни там, ни там. И, чтобы ни происходило, сдается мне, что сейчас не самое подходящее время выяснять, где еще он может быть.

— Понятно.

— Извините, я сделал все, что мог.

— Я знаю. Не переживайте. По правде говоря, хорошо бы, если бы такой весовой категории вообще не было.

Мы попрощались. Я закурил и, обдумав положение, решил подойти к проблеме с другой стороны. Полистав телефонную книгу, я нашел адрес конторы Уильяма Чивера, но в субботу его там не должно было быть. Домашнего телефона в книге не оказалось.

Словом, выдался один из самых тоскливых уик-эндов в моей жизни.

Контора Чивера находилась на Западной 111-й улице у самой границы Гарлема. В понедельник утром я отправился туда на метро.

Я сошел на 110-й улице у северо-западной окраины Центрального парка и вскоре оказался в негритянском гетто. Поверх костюма я надел дождевик, чтобы рукоятка револьвера Смитти не торчала из-за пояса, но никто не обращал на меня внимания.

Весь первый этаж занимал магазин грампластинок со сверкающей витриной.

Остальные семь этажей старого кирпича и грязных окон рядом с ним выглядели столь же неуместными, как огромная волосатая бородавка на щеке хорошенькой девушки.

Слева от магазина находилась дверь подъезда для жильцов дома. Я вошел и по узкой замусоренной лестнице, освещенной тусклыми двадцативаттными лампочками без плафонов, поднялся на третий этаж.

Имя Уильяма Чивера стояло последним в списке, приклеенном к двери из матового стекла. На самом деле это была не юридическая фирма, а всего-навсего одна из тех захудалых контор, которую сообща снимают несколько профессионалов-неудачников, чтобы было легче платить за аренду помещения и жалованье секретарше.

Секретаршей оказалась молоденькая негритянка с очень светлой кожей. У нее были искусственно выпрямленные волосы, завитые затем в «греческом» стиле. На ней была свободная кружевная блузка с высоким воротником, судя по всему, созданная модельерами для городских девушек с крупным бюстом.

Увидев меня, она улыбнулась и закрыла тоненькую книжку Лэнгстона Хьюза[8], заложив пальцем страницу.

— Чем я могу вам помочь? — У нее был легкий английский акцент, характерный для уроженцев Ямайки.

— Мне нужен Уильям Чивер, — ответил я, надеясь, что у адвокатов в этой конторе есть хотя бы отдельные кабинеты.

— Его нет.

— Вот как? — Я озабоченно нахмурился. — Мне необходимо как можно скорее с ним связаться. Вы не знаете, когда он должен вернуться?

— Мистер Чивер? О, нет. Он бывает в конторе очень редко. — Она вытащила палец из книги. — Честно говоря, порой я удивляюсь, зачем ему вообще нужен кабинет.

— Разве он не встречается здесь с клиентами?

— Что-то я этого не замечала. — Она явно была готова болтать о мистере Чивере хоть целую неделю. — Единственные его клиенты, которых я здесь видела, — ядовито добавила она, — это всякие картежники и букмекеры, которых он присылает на консультации к мистеру Партриджу. — Девушка доверительно подалась ко мне, навалившись грудью на книгу. — Лично мне кажется, что мистер Чивер просто использует мистера Партриджа, подсовывая ему подобные дела. Я думаю, если широкая публика будет связывать имя мистера Партриджа со всяким хулиганьем и шулерами, это может повредить его репутации.