Рейстлин фыркнул. Он был занят тем, что кормил своих кроликов, не обращая внимания на разговор.

— Как бы то ни было, — сказал Стурм, — я намерен выяснить правду. Когда снег на дорогах растает, а грязь высохнет, то есть примерно через месяц, я отправлюсь на север, в Соламнию.

— Да ну! Бездна тебя забери! — воскликнул ошарашенный Карамон.

Рейстлин тоже удивился. Он отвлекся от своей работы, все еще держа в руке капустные листья, чтобы удостовериться в том, что юноша говорил серьезно.

Стурм кивнул.

— Я думал об этом все последние три года, но мне не хотелось оставлять мою мать одну надолго. Но теперь меня ничто не держит. Я иду, и иду с ее благословением. Если мой отец действительно мертв, то я заявлю о своих правах на наследство. Если он жив… — Стурм покачал головой, не в силах найти слова для описания своих чувств при мысли о том, что его самая заветная мечта может исполниться.

— Ты идешь один? — в благоговейном ужасе спросил Карамон.

Стурм улыбнулся, что он редко делал.

— Я надеялся, что ты пойдешь со мной, Карамон. Я бы и тебя попросил об этом, Рейстлин, — добавил он чуть менее сердечно, — но путешествие будет долгим и трудным, и я боюсь, что оно может подорвать твое здоровье. И я знаю, что ты не захочешь отрываться от своих занятий.

С тех пор, как они возвратились из Гавани, Рейстлин использовал каждую свободную минутку для изучения книг по боевой магии. В его колдовской книге появилось несколько новых заклинаний.

— Но этой весной я чувствую себя намного лучше и сильнее обычного, — заметил Рейстлин. — Я мог бы взять книги с собой. Благодарю тебя за предложение, Стурм, я подумаю об этом, как и мой брат.

— Я иду, — сказал Карамон. — Конечно, если Рейст тоже идет. И, как он говорит, он действительно набрал сил. В этом году он вообще не болел.

— Рад слышать это, — сказал Стурм, хотя и без большой радости в голосе. Он хорошо знал, что близнецы не разлучаются, но вопреки всему надеялся, что сможет убедить Карамона оставить Рейстлина одного дома. — Но хочу напомнить тебе, Рейстлин, что маги не в почете в моей стране. Хотя тебе, как гостю, окажут должное гостеприимство.

Рейстлин насмешливо поклонился:

— За что я неимоверно благодарен. Я буду самым тихим и послушным гостем, уверяю тебя, Стурм. Я не буду поджигать простыни или отравлять колодцы. Вообще–то ты можешь найти некоторые из моих умений полезными в дороге.

— Он очень хорошо готовит, — подтвердил Карамон.

Стурм поднялся на ноги.

— Отлично. Я сделаю все необходимые приготовления. Моя мать оставила мне немного денег, хотя, боюсь, их не хватит на покупку лошадей. Нам придется путешествовать пешком.

Как только дверь за Стурмом закрылась, Карамон принялся радостно носиться по дому, переворачивая мебель и сметая все на своем пути. Он зашел в своем безумии настолько далеко, что обнял отчаянно сопротивлявшегося брата.

— Ты рехнулся? — спросил Рейстлин. — Вот! Посмотри, что ты наделал. Это был наш единственный кувшин для молока. Нет, нет, только не пытайся помочь! Ты уже достаточно переломал. Почему бы тебе не пойти полировать свой меч, или точить его, или что ты там с ним делаешь?

— И пойду! Прекрасная мысль! — Карамон метнулся в спальню и тут же выбежал назад. — У меня нет точильного камня.

— Возьми взаймы у Флинта. А лучше иди к нему вместе с мечом и займись им там, — сказал Рейстлин, вытирая пролитое молоко. — Все что угодно, лишь бы ты не мешал мне.

— Интересно, захочет ли Флинт пойти. И Кит, и Танис, и Тассельхоф! Я пойду и спрошу!

Когда Карамон ушел, и в доме стало тихо, Рейстлин собрал осколки кувшина и выбросил их. Он был так же возбужден мыслью о предстоящем путешествии в далекие и незнакомые земли, как и его брат, хотя и не бил посуду от радости. Он раздумывал, какие травы ему взять с собой, а какие он сможет собрать по дороге, когда услышал стук в дверь.

Подумав, что это Стурм, Рейстлин крикнул:

— Карамон ушел к Флинту.

Стук повторился, на этот раз громче и раздраженнее.

Рейстлин открыл дверь и замер от удивления, любопытства и немалого беспокойства.

— Мастер Теобальд!

Маг стоял на дорожке у дома. На нем поверх белых одежд был дорожный плащ, а в руке он держал крепкий посох, что ясно указывало на то, что он путешествовал.

— Могу я войти? — ворчливо спросил Теобальд.

— Разумеется. Конечно. Простите, Мастер, — Рейстлин посторонился, пропуская гостя внутрь. — Я не ждал вас.

Это было чистой правдой. За все годы обучения Рейстлина в школе, Теобальд ни разу не навещал его дома и не выказывал ни малейшего желания сделать это.

Удивленный и полный противоречивых предчувствий — его деятельность в Гавани широко обсуждалась в Утехе, — Рейстлин пригласил наставника сесть в лучшее кресло в доме, которое оказалось креслом–качалкой его матери. Теобальд отказался от еды и вина.

— У меня нет времени на это. Я был в пути неделю, и еще не заходил домой, а сразу направился сюда. Я только что вернулся из Вайретской Башни, с собрания Конклава.

Беспокойство Рейстлина увеличилось.

— Встреча конклава в это время года обычно не проводится, разве не так, Мастер? Я думал, собрание обычно проходит летом.

— Верно. Это собрание было необычным. Мы, маги, говорили о вещах великой важности. За мной специально послали, — добавил Теобальд, поглаживая бородку.

Рейстлин пробормотал подобающий ответ, нетерпеливо желая про себя, чтобы старый пердун наконец перешел к делу.

— Твои деяния в Гавани были одной из тем обсуждения, Мажере, — сказал Теобальд, хмуро глядя на Рейстлина. — Ты нарушил множество правил, в том числе использовал заклинание, недоступное твоему уровню умения.

Рейстлин непременно указал бы на то, что заклинание явно не было недоступно его уровню, раз уж он использовал его, но он знал, что Теобальд его просто не услышит.

— Я сделал то, что считал правильным в сложившихся обстоятельствах, Мастер, — сказал Рейстлин так кротко и покаянно, как только мог.

— Чушь! — фыркнул Теобальд. — Ты знал, что будет правильным в сложившихся обстоятельствах. Ты должен был сообщить о волшебнице–ренегатке нам. Мы бы занялись ею в свое время.

— В свое время, Мастер, — подчеркнул Рейстлин. — А до той поры у невинных людей продолжали бы выманивать обманом то немногое, что у них есть, а других сгоняли бы с обжитых ими мест. Колдунья–мошенница и ее помощники причиняли людям непоправимое зло. Я хотел покончить с этим.

— Да уж, покончил ты с этим на славу, — сказал Теобальд со зловещим намеком.

— Меня оправдали, наставник, — отрезал Рейстлин. — У меня есть бумага, подписанная самим шерифом Гавани, в которой говорится, что я невиновен в ее убийстве.

— Так кто же убил ее? — спросил Теобальд.

— Понятия не имею, Мастер, — ответил Рейстлин.

— Хм… Ну ладно, ты плохо справился с этим делом, но все же справился. Чуть сам не погиб в процессе, насколько я понял. Как я уже говорил, Конклав обсудил твое дело.

Рейстлин молчал, ожидая услышать свой приговор. Он уже решил про себя, что если они запретят ему практиковать магию, то он сам станет ренегатом.

Теобальд извлек на свет из сумки футляр для свитка. Он открывал крышку целую вечность, притом так неуклюже, что Рейстлин был готов прыгнуть через всю комнату и вырвать футляр у него из рук. Наконец крышка послушно отвинтилась. Теобальд вытащил свиток и передал его Рейстлину.

— Вот, ученик. Можешь сам прочесть.

Теперь, когда свиток был у него в руках, Рейстлин не решался прочитать его. Он помедлил секунду, чтобы увериться в том, что его руки не дрожат, и прикрывая внутреннюю дрожь внешним безразличием, развернул свиток.

Он попытался прочесть его, но так нервничал, что зрение подводило его. Он не мог сосредоточиться на словах письма. Когда он наконец смог, то не понял их.

Когда понял, то не смог поверить.

Изумленный и ошеломленный, он уставился на своего учителя.

— Это… это, должно быть, какая–то ошибка. Я слишком молод.