Вдали уже виднелся Храм Бельзора. Очевидно, в пожаре пострадали только внутренние части, но не само каменное здание. Перед храмом, на большой поляне, заросшей травой, уже собралась толпа, наблюдающая, как человек в небесно–голубых одеждах врывал в землю деревянный столб. Другие жрецы носили к столбу вязанки дров.

Многие жители Гавани помогали жрецам складывать гору из хвороста. Некоторые из них, которые еще несколько часов назад насмехались над жрецами, смеялись теперь над ним и отпускали издевательские замечания. Рейстлин не удивился. Это было всего лишь еще одним доказательством человеческого уродства. Пусть бельзориты продолжают надувать, грабить и обманывать их. Они стоят друг друга.

Жрецы вели Рейстлина по узкой улице к храму. Они уже приближались к столбу, и где же был Карамон? Где были Кит и Танис? Что, если жрецы нашли их, преградили им путь? Что, если сейчас они бились насмерть на ярмарочной площади? Что, если — леденящая кровь мысль — они решили, что пытаться спасти его бессмысленно, и сдались?

Толпа подхватила пение, исступленно выкрикивая «Бельзор! Бельзор!». Надежды Рейстлина угасли, и их место в душе Рейстлина занял страх. Тут дикое пение, крики и хохот были перекрыты звучным голосом:

— Стойте! Что здесь происходит?

Рейстлин поднял голову.

Посреди улицы, перекрывая путь жрецам, между костром и его жертвой стоял Стурм Светлый Меч. В свете многочисленных факелов Стурм выглядел впечатляюще. Высокий и бесстрашный, с воинственно топорщащимися усами, он казался старше своих лет. В руке он держал обнаженный меч; лезвие отражало пламя факелов, и казалось, что в мече заключен собственный огонь. Он держался гордо и уверенно, хладнокровно и решительно; каменная скала посреди бурлящего моря хаоса и шума.

Толпа притихла, испытав уважение и невольный страх. Шедшие впереди жрецы остановились, ошеломленные при виде этого молодого человека, который не был рыцарем, но держался так храбро, что выглядел воистину по–рыцарски. Стурм казался ожившим героем древности, вышедшим из какой–нибудь древней легенды. Забеспокоившиеся и потерявшие уверенность жрецы оглядывались на Высокого Жреца в ожидании приказов.

— Вы, олухи, дурачье! — в ярости закричал на них Высокий Жрец. — Он один! Покончите с ним и идите дальше!

Камень, брошенный кем–то из толпы, ударил Стурма в лоб. Он покачнулся, зажал рану рукой, но не сошел с места и не опустил меч. Кровь заливала ему лицо, попадая в один глаз. Подняв меч, он угрюмо пошел на жрецов.

Толпа отведала крови, и хотела еще, при условии, что кровь прольется не их собственная. Несколько забияк отделились от толпы, атаковали Стурма сзади. С криками, проклятиями, пользуясь кулаками и ногами, они уложили Стурма в уличную пыль.

Жрецы двинулись, торопя своего пленника к столбу. Рейстлин вывернул шею, оглядываясь на друга. Стурм лежал на земле и стонал; его поношенная одежда была в крови. Потом толпа сомкнулась вокруг Рейстлина, и он потерял своего товарища из виду.

Он окончательно утратил надежду. Карамон и все остальные не придут. Рейстлин внезапно осознал, что сейчас умрет, умрет ужасной и мучительной смертью.

Деревянный столб возвышался посреди кучи хвороста, такого сухого, что он хрустел под ногами. Ветки и сучья цеплялись за одежду Рейстлина и вырывали целые клочья, пока жрецы толкали его к столбу. Они грубо развернули его лицом к толпе, которая, казалось, состояла только из блестящих глаз и жадных раззявленных ртов. Сухие дрова были облиты какой–то жидкостью — гномьей водкой, судя по запаху. Вряд ли это было делом рук жрецов, скорее каких–то пьяных хулиганов.

Жрецы развязали руки Рейстлина и снова связали их за столбом, затем обмотали его вместе со столбом несколькими витками веревки и туго затянули ее, завязав на крепкий узел. Его привязали прочно, и он не мог освободиться, хотя пытался изо всех оставшихся сил. Высокий Жрец собирался начать обвиняющую речь, но какой–то отчаянный пьяный малый бросил горящий факел в кучу хвороста еще до того, как жрецы закончили связывать пленника, чуть не поджигая при этом самого Высокого Жреца. Ему и остальным пришлось отскочить в сторону и отбежать от костра на безопасное расстояние. Пропитанные водкой дрова быстро вспыхивали. Языки пламени лизали дерево, начиная обугливать его.

Дым застилал глаза Рейстлина, заставляя их слезиться. Он закрыл их, безмолвно проклиная свои бессилие и беспомощность. Когда огонь запылал совсем близко, он стиснул зубы, прилагая все силы к тому, чтобы молча терпеть мучительную обжигающую боль.

— Привет, Рейстлин! — прозвенел голосок за его спиной. — Разве это не замечательно? Я никогда не видел, как человек горит на костре. Конечно, я бы предпочел, чтобы это был не ты…

Пока Тассельхоф болтал, его нож быстро резал узлы на веревке, связывавшей запястья Рейстлина.

— Кендер! — раздались грубые, гневные выкрики. — Остановите его!

— На! Думаю, это тебе пригодится! — быстро сказал Тас.

Рейстлин почувствовал рукоять кинжала в своей руке.

— Это от твоего приятеля Лемюэля. Он сказал…

Рейстлину так и не довелось узнать, что же сказал Лемюэль, потому что в этот момент толпа взревела как один человек. Люди вопили и выкрикивали предостережения. В свете факелов сверкала сталь. Карамон неожиданно возник перед Рейстлином, который в этот миг был близок к тому, чтобы не выдержать и зарыдать от радости при виде брата. Не чувствуя жара и боли, Карамон голыми руками разбрасывал целые охапки горящих дров.

Танис стоял спиной к спине Карамона и орудовал мечом, лезвиям плашмя вышибая факелы и дубинки из рук палачей. Китиара сражалась возле своего любимого, и она–то держала меч вовсе не плашмя. У ее ног уже лежал окровавленный жрец. Кит дралась с улыбкой на губах, ее глаза сверкали весельем.

Флинт тоже был здесь и боролся со жрецами, которые схватили Тассельхофа и пытались утащить его в храм. Гном напал на них с такой яростью и рвением, что они скоро отпустили кендера и поспешили прочь, спасаясь. Появился Стурм и присоединил свой меч к другим. Кровь запеклась жутковатой маской на его лице, коркой покрыв глаз, но это не мешало ему безукоризненно точно наносить удары.

Жители Гавани были разочарованы тем, что казнь колдуна так и не состоялась, но их развлекло его неожиданное и смелое освобождение. Легко поддающаяся общему настроению толпа обратила свой гнев на жрецов и принялась подбадривать возгласами героев. Высокий Жрец укрылся в храме. Его ближайшие помощники последовали за ним — по крайней мере те из них, кто еще мог бегать. Люди кидали в них камни и прикидывали, как будет удобнее штурмовать храм.

Облегчение и сознание того, что он в безопасности и не погибнет в огне, нахлынули на Рейстлина подобно приливу, окончательно лишили его сил и ослепили. Он повис на своих оставшихся веревках.

Карамон рассек клинком последние веревки и подхватил своего брата, уже терявшего сознание. Подняв его на руки, Карамон унес его подальше от столба и опустил на землю.

Люди столпились вокруг Рейстлина. Они искренне желали помочь ему, хотя всего несколько минут назад так же искренне хотели увидеть его горящим в огне.

— А ну разойдись! — проревел Флинт, размахивая руками и сверкая глазами направо и налево. — Дайте ему воздуха.

Кто–то передал гному бутылку хорошего бренди «для храброго молодого человека».

— Вот спасибочки, — сказал Флинт и передал бутылку, предварительно приложившись к ней сам.

Карамон поднес бутылку к губам Рейстлина и влил несколько капель ему в рот. Бренди обожгло разорванную губу; боль и ощущение огненного жара в горле привело его в сознание. Он сглотнул, подавился и оттолкнул бутылку прочь.

— Я чуть не сгорел на костре, Карамон! Теперь ты хочешь меня отравить? — прокашлял Рейстлин, согнувшись пополам.

Он поднялся на ноги, не обращая внимания на взволнованные протесты Карамона, считавшего, что он должен отдохнуть. Народ к этому времени уже окружил храм, крича, что все жрецы Бельзора должны быть сожжены.