И это первый уровень.
Притча называется "Загадка сфинкса". То есть, загадка здесь кроется и в словах сфинкса (загадка, которую задает сфинкс), и в его образе ("загадка внутри сфинкса").
Существо с женским лицом и телом льва символизирует материальную жизнь в трехмерном пространстве, которая оказывается для людей непрекращающейся чередой испытаний, тревог и вызовов. Женское лицо жизни сулит, обещает успехи, блага и награды, но, чаще всего, она оказывается свирепой и беспощадной, подобной льву.
Это второй уровень.
Странник — человек, который бредет по дороге физической жизни к пирамидам, где, возможно, хранится секрет бессмертия. На этом пути каждый рано или поздно встретится со своим сфинксом, который защищая тайну личностного бессмертия, обязательно задаст ему важнейший вопрос: "А зачем ты идешь туда? Ты знаешь себя? Знаешь, зачем появился и зачем живешь?"
Скрытый ответ Эдипа: "Четыре, два, три — ничто, если ты только внешняя оболочка, только внешний человек. Тогда ты не помнишь четыре, не обращаешь внимания на два, и с паническим страхом избегаешь мысли о трех. Но все это может стать и решающим вызовом, если ты сможешь осознать и пережить, что на самом деле четыре, два и три всего лишь разные проявления блистательной и мощной пустоты".
И это третий уровень.
Сфинкс пропускает Эдипа. Это не означает, что странник достигнет бессмертия. Нет, любая интеллектуальная победа, в конечном счете, иллюзорна: бессмертием нельзя завладеть, нельзя сделать собственностью, к нему можно только идти.
Но сфинкс безжалостно уничтожает того, кто не смог в этой земной жизни победить самого таинственного и беспощадного врага — внутреннего автоматизма по отношению к самому себе.
И это четвертый уровень.
Остальные три уровня каждый должен попытаться раскрыть для себя только сам. Подсказки здесь просто опасны.
Подняться на пятый, шестой и седьмой уровни удастся немногим. Об этом зло предупреждает еще одна странная притча, тоже связанная со сфинксом.
Жил когда-то богатый и очень жадный колдун, у которого было много овец. Колдун не хотел нанимать пастухов, не желал строить изгородь вокруг пастбища, где паслись его овцы. Из-за этого овцы часто забредали в зачарованный лес, исчезали в сумрачных, туманных ущельях, улетали в бездонную пропасть. Самое же главное — они убегали от него, так как знали, что колдуну нужны их мясо и шкуры.
Но колдун всё же отыскал средство. Он загипнотизировал овец.
Во-первых, колдун внушил им, что они бессмертны, что, сдирая с них шкуры, им не причиняют вреда, а наоборот, такая операция станет для них приятной и весьма полезной.
Во-вторых, колдун внушил овцам, что сам он — их добрый хозяин, который так сильно любит свое стадо, что готов сделать для него всё, что угодно.
В-третьих, он внушил им, что если с ними вообще что-нибудь случится, то это произойдет не сразу, во всяком случае, не в один день, а поэтому им и не стоит об этом думать.
Наконец, колдун внушил овцам, что они совсем даже не овцы, что одни из них — львы, другие — орлы, третьи — люди, четвертые — волшебники.
И после этого всем его заботам и беспокойствам настал конец: овцы никуда больше не убегали, а спокойно ждали того часа, когда колдуну потребуются их мясо и шкуры.
…Не кажется ли вам, что колдун был любимым сыном сфинкса?
Валерий Ганичев Итак, о русском
В. АЛЕКСАНДРОВ
ПОЧЕМУ РУССКИМИ ПУГАЮТ В РОССИИ
События на Ленинградском проспекте, и особенно на Манежной площади и у Киевского вокзала, вызвали массу откликов и большое разнообразие оценок. Но вот что удивительно: большинство оценок уходило от главных ответов. Находили причины событий и в кознях националистов всех мастей и национальностей, в фанатизме болельщиков, в невыдержанности милиции. Но как-то умело и усиленно и СМИ, и политологи, и власти обходили, на мой взгляд, два важных вопроса. Первый, это все усиливающееся социальное неравенство, достигающее почти катастрофической пропасти, за которой следует взрыв. (Это особый разговор). И какое-то постоянное утаивание, уход от обсуждения, боязливое опасение и даже страх говорить о русском народе, о русском. Этот страх многие годы воспитывался агитпропом коммунистического периода, либеральными властью и СМИ. Когда начинают говорить о русском, сразу начинают возникать обвинения в шовинизме, ксенофобии, антисемитизме.
На мой взгляд, вопрос о проблемах русского населения у нас в стране и за её рубежами, о русской культуре, о русском языке, о национальном самоощущении, о месте русских в государстве (где мы впервые за два века имеем абсолютное большинство 80%), о пренебрежении к русской истории, её фальсификации, очернении, об игнорировании созидательной позиции русской провинции, об отчужденности от русского народа телевидения и СМИ стал приобретать обостренный, жесткий характер.
Хотелось еще раз обратиться к вопросу, который у нас стыдливо, с испугом замалчивают, превратили в некое пугало. В 20-30-е годы под русский шовинизм подвели сотни тысяч жертв — казаков, богатых крестьян, священников, не говоря уж о купцах, интеллигентах, богатых сословиях общества. Причём, застрельщиками этого были победоносные Троцкий, Свердлов, каратели Тухачевский, Уборевич, Якир и иже с ними, чьи потомки потом громко кричали, что в 30-е годы они попали под волну сталинских репрессий. То, что такие репрессии были, никто не отрицает, но о том, что жертвами были в большей части русские люди, почти не говорят.
Вплоть до Великой Отечественной войны, когда понадобился стойкий характер и мужество русского народа, на нём был выбит ярлык шовиниста-должника и угнетателя других народов. А на самом деле всё было наоборот. Русские люди составляли главную тягловую силу страны. Лишь РСФСР, Украина и Белоруссия были не дотационны, и их доходы шли на развитие союзных и автономных республик, на индустриализацию, на армию, на аппарат. Если употреблять марксистскую терминологию, то большую часть государственной эксплуатации, или тягловой нагрузки, нес русский народ.
Когда мы создавали Всемирный Русский Народный Собор, то взяли на себя на Соборе, ряд острых вопросов русских людей, увели многих недовольных, обиженных, растерянных людей на созидательное поле, на поле Веры, Русской Православной Церкви, служения Отечеству, высшим духовным и нравственным ценностям, на поле соборности, то есть соединения народов, людей всех национальностей вокруг русского народа.
Первые решения Собора были встречены в либеральной и прозападной среде улюлюканьем, возгласами: национализм, мракобесие, шовинизм. Потом Собор укрепился, и его тезисы о национальном самосознании, национальной культуре, национальной школе, о защите русского языка стали программными тезисами всех ведущих партий. И все-таки, как внутри страны, так и за рубежом, есть силы, которые постоянно говорят о шовинизме, о реакционном характере русского народа и не хотят примириться с созидательным характером, местом и духовной ролью русского народа. Слегка успокоившись, перегруппировавшись после образования Собора, они придумывают новые обвинения в его адрес, в адрес русских людей, периодически вбрасывают в общество некие антирусскиё бренды типа: "русский фашизм" (и два-три года елозили его на телевидении и в прессе), или продолжают долдонить о неполноценности, незрелости русской цивилизации, её отсталости, лени и пьянстве русских людей, извечном воровстве. Просто поражает мощная негативная струя в изображении отечественной истории. В подобных заявлениях и работах утверждается, что история России — сплошной дефект, неполноценность, история ошибок, правовых преступлений.