Angelica sylvestris Я падаю, как падают во сне — Стеклянный гул, железная дорога — В темно-зеленом воздухе к луне, У входа в лес разбившейся на много Седых, как лунь, молочных лун, седым, Нанизанным на столбики тумана Июльским днем — как будто слишком рано Зажгли фонарь, и свет похож на дым И луноликих ангелов, когда Они плывут вдоль рельс в режиме чуда — Откуда ты важнее, чем куда, Пока куда важнее, чем откуда — Белея на границе темноты; Вагоны делят пустоту на слоги: Ты-то-во-что ты был влюблен в дороге, Ты-там-где-те, кого не предал ты. 1999 Начало века
Площадь перед дворцом (в городе Китеже) — Пусть пионеров — все-таки тьма мигала Снегом, когда из трамвая (номер забыл уже) Мы вылезали у сводчатого портала. Мы вылезали и попадали в шахматный Вечер зимы, просто идущий мимо, Вместо и после субтропиков Вишакхапатнама В сказке про гроб на колесиках в сердце Нарыма. В сердце Нарыма, в черном квадрате, в белом Царстве зимы, страшно сказать, в безгрешной Смертной любви все перепачкано мелом, Каждая дверь — и король растерялся, конечно. И король растерялся, и все растерялось: дом, Citizen Rosebud — детские санки; В раковине зимы глухо, как в танке; В черном квадрате (Малевич тут ни при чем) Белый квадрат — фрейлина, где принцесса? — Ночь, перламутр и вата мечутся врозь. В озере Светлояр световая завеса. Старое кончилось, новое не началось. 2001 «В траве, в костре июня, у торца…» В траве, в костре июня, у торца Шестнадцатиэтажного дворца, Споткнувшись о натянутое время, В зеленом круглом мире, где пришлось — Приходится-придется, глядя сквозь Танцующую солнечную темень Туда, где только музыка, без слов, И мелкий дождь, как стрелки без часов, Среди стволов стрекочет наудачу (В душе у грибника то вскрик, то всхлип: Нет, гриб — нет, лист — нет, гриб — нет, лист — нет, гриб), За полчаса до выезда на дачу — Все собрано, но ты еще в Москве — Над мальчиком — что тот грибник — к траве Склонившимся над смятой пачкой «Dunhill» И собственным беспамятством, в аду, В Москве и в опечатанном саду Стоит стихотворение, как ангел. 2001 Озарение Саид-Бабы 1 Вдруг начались серьезные дела. Как бы погасли солнечные пятна. Жизнь, что была, взяла и уплыла, Как облако, немного безвозвратно. На яблоне сидит «павлиний глаз», «Лимонницы» калитку украшают, Мерцая, «адмирал» пустился в пляс… Но бабочки уже не утешают. Горит отдельно эта красота, Отдельно птицы тенькают и вьются. Старик в пенсне кричит: «Я сирота», Смешно кричит, и в зале все смеются. Однажды, сорок лет тому назад, Я тоже был один на целом свете: Проснулся — дом молчит, и дачный сад Молчит, пустой, и в нем сверкает ветер; Мир обезлюдел; никакой мудрец, Я точно знал, не сможет снять проклятье, Пока между деревьев наконец Не замелькало бабушкино платье. Приходит страх, и смысл лишают прав. Недаром в мире пауза повисла Как грустная неправда тех, кто прав, И стрекоза «большое коромысло». В огромном черном городе зимой Метет метель на площади Манежной, И женщина, укрывшись с головой, Лежит без сна в постели белоснежной. Был смысл как смысл, вдруг — бац! — и вышел весь, А в воздухе, как дым от сигареты, Соткался знак, что дверь — не там, а здесь В пещеру, где начертаны ответы На все вопросы: о природе зла, Путях добра и сокровенной цели Всего вообще… Серьезные дела! Я ж говорил! А вы: «Мели, Емеля». 2002 2 Стеклянная дверь, ночь и лес звезд, И просто лес, и море холмов, и просто Море, и — меньше секунды (прост Странный совет) нужно — не девяносто (В том-то и дело!) лет, чтобы понять: судьба — В буквах как звездах-снах в небе пустыни. «Птица, кот и собака, — крикнул Саид-Баба, — Вы свободны отныне! Трусость, спесь и предвзятость мешали мне видеть свет, — Спохватился Саид, от восторга шатаясь как пьяный, — Вот и дверь, — ахнул он, — если так, может быть — разве нет? — Просто дверью — стеклянной». 2003 Раньше лучше было… Какие были времена! Теперь не то — Бен-Ладен, Путин… А раньше — сосны, тишина, «Во всем… дойти до самой сути». С утра по выходным мячи И люди прыгают на пляже, И запах тины и мочи В кабинках и не только даже. В лесу, оправленном в закат (Где комары звенят, зверея), Прекрасные московские евреи О Мандельштаме говорят. 2004 |
